Станислав Вольский - Завоеватели
Близился уже август, когда был закончен дележ золота и отправлено посольство на родину. Альмагро и его соратники, пять месяцев без дела проторчавшие в Кахамальке, нетерпеливо требовали похода на Куско, но Пизарро медлил и откладывал экспедицию со дня на день. Он боялся начинать кампанию со столь небольшими силами, ибо даже после прибытия Альмагро испанский отряд не превышал четырехсот человек. С другой стороны, нужно было решить судьбу Атагуальпы, который настойчиво требовал освобождения и обещал в самом скором времени доставить недоданную сумму.
Посулы эти не очень действовали на хитрого вождя. Он понимал, что испанцы без помощи Атагуальпы с лихвой вознаградят себя за недобор, как только доберутся до Куско, но пленника нужно было на время успокоить и усыпить его подозрения. Поэтому Пизарро издал торжественную прокламацию, прочитанную перед всем лагерем. В прокламации объявлялось, что Атагуальпа освобождается от всех дальнейших обязательств, но, добавлялось в конце, «по соображениям военной безопасности Атагуальпа будет временно задержан в испанском лагере».
Сколько времени продержат Атагуальпу у испанцев, никто толком не знал — ни инка, ни сам Пизарро. Отпустить пленного властителя завоеватели боялись, но они боялись и казнить его. Загадочная империя страшила их своими крепостями, своим порядком, своими армиями, которые, правда, наполовину рассеялись, но все еще представляли собою грозную силу. По лагерю носились тревожные слухи. Рассказывали, что армия Чалькучимы совершает в горах какие-то подозрительные передвижения. Рассказывали, что в отдаленных частях страны вспыхнули восстания и главари их призывают к войне против белых. Рассказывали, что некоторые принцы из правящей династии примеривают на себе борлу и тоже собираются выступить против завоевателей. В этой обстановке сплетен, слухов, догадок и предположений продувной Филиппильо чувствовал себя, как рыба в воде. Каждый день нашептывал он необыкновенные истории то Пизарро, то падре Вальверде, то Альмагро, то де-Сото. Ему хотелось, чтобы Атагуальпу поскорее отвели на костер, ибо он ухаживал за одной из жен инки и желал убрать с дороги царственного соперника. Неудивительно, что под влиянием этих рассказов солдаты теряли голову и чувствовали себя окруженными невидимыми врагами. К выдумкам Филиппильо и индейцев-лазутчиков они добавляли еще свои собственные, и страх в испанском лагере рос с каждым часом.
Альмагро гневно топал ногой и требовал от Пизарро, чтобы тот поскорее отправил в ад гнусного язычника. Большинство солдат разделяло его мнение. Им казалось, что казнь Атагуальпы запугает перуанцев и отобьет у народа всякую мысль о сопротивлении. С другой стороны, им хотелось попасть в Куско и обшарить его храмы, пока еще жрецы не успели рассовать по тайникам их богатства. В глубине души и Пизарро думая так же, но боялся брать на себя ответственность за убийство коронованного пленника; завистников ведь у него много, и кто знает, как изобразят они этот необходимый шаг при королевском дворе? Казнь может навлечь на Пизарро неприятности. И уж если казнить Атагуальпу, то нужно сделать так, чтобы ответственность за это пала не на вождя, а на всю солдатскую массу. Тогда Пизарро скажет, что он противился этой жестокой мере, сдерживал солдат, насколько мог, но волей-неволей вынужден был уступить их настояниям. И при дворе тогда будут говорить: «Пизарро мудр, Пизарро благороден, и кровь перуанского владыки не должна пасть на его голову».
Много дней продолжалась эта игра в «кошку и мышку». Пизарро приходил к своему пленнику, рассказывал ему о заговорах и восстаниях, выслушивал объяснения и делал вид, что им верит. Потом шел к солдатам и уверял их, что Атагуальпа непричастен к козням, которые замышляют против испанцев перуанские вожди и жрецы, а в конце разговора, как бы случайно, добавлял:
— Все бы хорошо, но уж слишком часто шепчется Атагуальпа со своими приближенными. Филиппильо говорит, что инка раздает какие-то приказы. Недавно мне донесли, что он приказал войскам Чалькучимы держаться наготове, но, по-моему, это сплетни. Атагуальпа — благородный человек и свято держит данное слово.
Солдаты хмурились, и после каждого посещения Пизарро тревога их усиливалась еще больше.
— Наш капитан стал доверчивым, как старая баба, — ворчали они. — Атагуальпа совсем околдовал его. Чем скорее расправиться с этим проклятым язычником, тем лучше.
Озлобление солдат росло. Но некоторые, и среди них де-Сото, выступали в защиту инки и требовали его пощады. Это были лучшие люди испанского лагеря, и с их мнением Пизарро приходилось считаться. В присутствии де-Сото предпринять решительный шаг было опасно.
Де-Сото сам помог Пизарро выйти из затруднения. Атагуальпу обвинили в том, что в местечке Гаумачуча он через своих доверенных людей организует заговор против испанцев. Де-Сото предложил послать туда небольшой отряд, чтобы выяснить положение. Пизарро с радостью согласился на этот план и назначил де-Сото начальником экспедиции. Как только экспедиция уехала, слухи и сплетни, никем не опровергаемые, еще более усилились. К солдатам присоединились приехавшие с Альмагро чиновники, чиновников поддерживали духовные лица, и Пизарро как будто скрепя сердце подчинился общему требованию.
Атагуальпе предъявили следующие обвинения: во-первых, утверждал обвинительный акт, Атагуальпа незаконно захватил власть и приказал убить настоящего наследника престола Гуаскара; во-вторых, уже после появления в стране испанцев он проматывал государственное имущество и раздавал подарки своим любимцам; в-третьих, он не отказался от языческих суеверий; в-четвертых, он удержал при себе многочисленных жен и, следовательно, грешил против седьмой заповеди; в-пятых, он подстрекал к восстанию против испанцев. Из всех этих обвинений только первое имело основание, но оно было совершенно неважно для завоевателей, которым было очень мало дела до перуанского престолонаследия. В обвинительный акт его включили только для того, чтобы привлечь к испанцам сородичей и сторонников убитого Гуаскара. Второй пункт был просто нелеп, ибо после пленения инки все его сокровища были захвачены завоевателями и дарить ему было нечего. Третий и четвертый пункты даже по испанским законам подлежали не светскому суду, а духовному. Зато пятый пункт имел большое значение, хотя ничем не был доказан.
Суд производился по всем правилам. Были назначены трое судей под председательством Пизарро, государственный обвинитель и защитник. Допрашивали перуанцев-свидетелей, показания которых переводил Филиппильо; допрашивали Атагуальпу и его приближенных. Филиппильо, заинтересованный в обвинительном приговоре, при переводе искажал слова свидетелей и старался всячески очернить инку. О первых четырех пунктах обвинения судьи даже и не спорили. В доказательствах виновности Атагуальпы они не разбирались. Спорили они только об одном: выгодно или невыгодно предать Атагуальпу казни. Пизарро подал голос за казнь, и суд постановил публично сжечь обвиняемого, а приговор привести в исполнение в тот же день.
