Тайна Моря - Стокер Брэм

Мне казалось, слова «вышеупомянутое сокровище» звучат очень официально — и это помогало мне собраться с мыслями по ходу речи.

— И вы, как представитель своей семьи, в том же положении, что и ваш великий предок, указанный в доверенности.

Еще одна убедительная юридическая формулировка.

— Не думаю, что британское право признает ваше положение или положение ваших предшественников в той же степени, как правопреемство пап. Но предположим, что они равны. Коли так, ваша претензия на владение и опеку оправданна.

Когда я замолчал, остолбеневший испанец выдохнул. С изящным движением, чуть не перешедшим в поклон, он ответил:

— Коль вы признаете правопреемство и коль говорите как представитель британского права, в чем же будет затруднение, если сокровище вообще найдется?

А вот тут-то и таилось истинное затруднение как моих рассуждений, так и рассуждений дона Бернардино. Мне было совершенно невдомек, что скажет закон, зато я легко видел, какие доводы могут быть у Британии против Испании. Поскольку мне требовалось в некоторой степени блефовать, я постарался ответить с убежденным видом:

— А вы не задумывались, что вы — или, вернее, ваши предшественники по титулу и доверенности — сделали, чтобы лишиться своих прав?

Явно потрясенный, он весь побледнел — очевидно, этот вопрос вовсе не приходил ему в голову. Сама эта идея теперь открывала мрачные исходы. Его губы пересохли, и, как никогда хриплым голосом, он пробормотал после паузы:

— Продолжайте!

— Сокровища отправили в военное время враги Англии на ее погибель — ниспровержение существовавшего в то время правительства. Это само по себе военное действие. Те документы, что могли бы — или могут — доказать право владения, докажут также враждебный умысел владельцев. Помните, сокровища перевозил военный корабль — из Великой армады, построенной для нападения на эту страну. Владелец сокровища, папа римский, доверил его cestui que trust [54], а король Испании — вашему предку Бернардино де Эскобану, наследственному попечителю. Ваш предок построил на собственные средства корабль «Сан-Кристобаль» — для короля, для войны с Англией. Как видите, все они — что отдельные лица, что вся страна — были врагами Англии, и преступный умысел, что зовется в британском праве mens rea [55], налицо!

Испанец внимательно наблюдал за мной, я видел по тому, как темнеет его смуглое лицо и мучительно ходят желваки, что мои доводы бьют в самое сердце. При виде такого смятения даже я, будучи его врагом, продолжал с угрызениями совести:

— Время покажет, как британское право рассмотрит ваши действия или действия ваших предшественников по укрытию сокровищ во владениях Британии. Полагаю, как иностранец, вы не имеете в этом деле никаких прав. А уж как иностранец, противостоящий этой стране, не имеете и не можете иметь прав ни по британскому, ни по международному праву. Вы их лишились, высадившись с военного корабля на британский берег во время войны!

Повисла долгая пауза. Теперь, сколотив аргумент из разрозненных отрывков тех юридических текстов, что я успел изучить, и собственных представлений, я думал, что результат вышел даже сильнее, чем я его представлял. Тут же вырос и целый сонм сопутствующих вопросов. Я увлекся, толкуя закон по своему разумению.

— Неминуемо встает вопрос: если первоначальный владелец утерял права, не наделяет ли это правами британскую корону? Что до того, может ли нашедший получить бесхозное спрятанное сокровище, по закону зовущееся bona vacantia [56], — это относится к королевской прерогативе. В обоих упомянутых случаях есть юридические тонкости. К примеру, сам характер сокровища может ограничить приоритет короны над правами нашедшего.

— Как? — спросил дон Бернардино. Он уже возвращал себе хладнокровие и, очевидно, желал восстановить власть над положением.

— Согласно заявлению дона Бернардино, которое обязательно примут как свидетельство, сокровище представляло собой — или все еще представляет — разные классы: монеты, слитки, драгоценные камни и ювелирные украшения. Согласно одному из пунктов, что я вам зачитал, прерогатива короны распространяется только на драгоценные металлы или слитки. Драгоценные камни или украшения, следовательно, исключаются — и сомневаюсь, что их можно счесть военной контрабандой.

Также претензии короны может ограничить и местонахождение клада. Согласно зашифрованной повести, это морская пещера. Она явно уже не может быть на земле, что дает право нашедшему, или в земле, что дает право короне. Но затем возникает вопрос юрисдикции. Вы же помните, в одном параграфе Блэкстон исключает из определения «найденного клада» море. В Британии со спором, считать ли морем пещеру, которую затапливает прилив, можно легко дойти от местного суда до самой палаты лордов — нашей высшей апелляционной инстанции.

Тут я замолчал, исчерпав все возможные варианты.

Мысль испанца обрела голос:

— Но право владения все еще можно отстоять. Со времен той несчастной поры Непобедимой армады наши народы живут в мире. Больше того — разве наши народы не сражались плечом к плечу в Пиренейской войне [57]! К тому же никогда не было войны между Англией и папой, пусть даже его священников ловили и заключали в тюрьму. Дружба наших стран заложит надежное основание для положительного рассмотрения международного иска. Даже если и имелась тогда причина для лишения нас прав, лишения так и не произошло, и Англия в своей мудрости уступит дружественной стране по прошествии трехсот лет.

Тут меня озарило.

— Разумеется, — сказал я. — Может быть и так. Англия богата и не нуждается в том, чтобы настаивать на правах на какое бы то ни было сокровище. Но позвольте напомнить, что для юристов важнее буква закона, а этот вопрос будут разбирать не просто юристы, а слуги своей страны и советники правительства. И руководствоваться они, вне всяких сомнений, станут существующими принципами, пусть даже конкретный случай не имеет точных прецедентов. Я выяснил, что в Индии, где законы установлены британцами и соответствуют британскому праву, существует акт касательно найденного клада. По нему судья может принимать решение о правопреемстве в пределах сотни лет. Как видите из этой аналогии, упоминание трехсот лет мира вовсе лишит вас возможности обращаться в суд.

Мы оба хранили молчание. Затем испанец с долгим вздохом вежливо заметил:

— Благодарю вас, сеньор, за аудиенцию. Между нами не может быть согласия, и, что бы я ни сказал, это не поможет. Но я обязан следовать своему курсу. Жаль — ведь что то будет за курс, я еще не знаю. Я бы отдал свое состояние и свою жизнь, чтобы благородно исполнить доверенное мне поручение. Но этого счастья мне не дано, увы! Сеньор, — это он произнес очень сурово, — надеюсь, вы не забудете, что я перепробовал все, что мне известно, в рамках мира и чести, чтобы исполнить свой долг. Коль мне выпадет осуществить его другими средствами, даже ценой жизни и смерти, вы будете знать, что у меня не осталось другого выбора.

— Так вы готовы отнять жизнь? — выпалил я в некотором изумлении.

— Я не пощажу своей жизни, стану ли я жалеть чужие? — спокойно ответил он и продолжил: — Но — о сеньор! — вовсе не отнятия жизни, своей или чужой, я боюсь. А того, что мне придется прибегнуть к низости, в чем нет чести; разве не вкусил я уже ее горький вкус! Поймите, не я выбирал этот долг. Его мне вверили другие силы, более великие — наместник самого Господа; и что назначено им, то я исполню любым способом, какой от меня потребуется.

Мне было жаль его, очень жаль, но его слова внушали новый страх. До сих пор я имел дело с джентльменом, а эта мысль защищает от любого противника. Теперь он спокойно объявил, что не остановится ни перед чем. В будущем мне следовало опасаться не только честной cхватки, но и коварных, грязных поступков. И я заговорил: