Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Он очнулся, видимо, спустя несколько часов. Очнулся и понял, что лежит на спине, и лежать мучительно неудобно, потому что руки заломлены назад и от локтей до ладоней скручены толстыми жесткими ремнями. Эти же ремни пересекали грудь, ими же были спутаны ноги от колен до щиколоток. Ремни были стянуты очень туго и успели сильно врезаться в тело, причиняя жестокую боль, не менее страшную, чем та, что по-прежнему наливала голову, затуманивая сознание. Мучительно ныли сломанные ребра с левой стороны, тем более, что один из ремней перетянул тело как раз в месте перелома.
Ахилл никогда в жизни не представлял себя в плену и тут же подумал, что еще совсем недавно просто сошел бы с ума от такой мысли. Но теперь он лишь усмехнулся про себя: «Ну вот тебе за твою самоуверенность, величайший воин Ойкумены! Полюбуйся на свою непобедимость…»
Стараясь не замечать боли, он сначала немного, потом что есть силы напряг руки, пытаясь разорвать или хотя бы ослабить ремни. Бесполезно! Напуганные невероятной мощью Ахилла, египтяне скрутили его толстыми ремнями из кожи бегемота и намотали их столько, что не порвал бы и сам бегемот! Тогда герой перевел дыхание, насколько это было возможно в его путах, и попытался осмотреться.
Он лежал на берегу широченной реки, неподалеку стояли две лодки, в которые египетские воины грузили какие-то кувшины и складывали свое оружие. Несколько человек стояли вокруг него, что-то живо обсуждая, но они говорили быстро и беспорядочно, а потому он почти ничего не понял.
Обращаться к ним сейчас, находясь в таком унизительном положении, Ахилл счел невозможным, к тому же у него не было сомнений, что после того, как он перебил египтян в таком количестве, они уже не станут его слушать и, уж в любом случае, не отпустят. Другое дело, если бы он мог предложить за себя выкуп. Но ведь и здесь, наверное, уже знают, что великая и некогда богатейшая Троя лежит теперь в руинах…
К нему подошел какой-то немолодой человек, в широком ожерелье с эмалью, с золотыми браслетами на полных, волосатых руках.
— Ты не ливиец? — спросил он, видя, что Ахилл очнулся.
— Нет, — ответил тот, с трудом размыкая окровавленные губы. — Я троянец.
— Вот как! — человек, казалось, был удивлен. — И ты не знаешь, что иноземцам разрешено приставать к берегам Египта только в установленных для этого гаванях[36]?
— Знаю, — Ахилл засмеялся бы, не будь ему так больно. — Я и не приставал. Наш корабль разбило бурей. Почему вы напали на меня?
Тут уже усмехнулся человек в ожерелье.
— Тебя приняли за мятежника-ливийца, которого давно разыскивает наша стража. Но такая добыча, как ты, тоже неплоха. Мы отвезем тебя к номарху, и пускай он решает, что с тобой делать. Ты явился сюда без ведома наших властей, напал на наших воинов, и по закону должен быть обращен в рабство.
— А вот это вряд ли получится! — почти спокойно сказал герой, и только сверкнувшее в его глазах бешенство выдало то, что он почувствовал.
В это время двое воинов поднесли к ним что-то длинное и, пыхтя от затраченных усилий, остановились.
— Это твое? — спросил начальник, указывая пленнику на то, что они притащили.
Ахилл взглянул и едва не вскрикнул, узнав свое копье! Оно оставалось на корабле, когда их швырнуло на камни. Выходит, прибоем его выкинуло на берег. Как же сильны были волны, если справились с древком «пелионского ясеня», окованным железными полосами!
— Мое, — ответил герой и отвернулся.
О, если бы он мог сейчас взять свое верное копье в руки!
Человек в ожерелье что-то приказал воинам, и они понесли «пелионский ясень» к одной из лодок.
— Номарх будет доволен! — воскликнул, обращаясь к начальнику, статный юноша, одетый почти так же, как и тот и, очевидно, его помощник. — Это копье он сможет дорого продать, хоть самому везиру! Ну, а этого красавчика, думаю, наш номарх захочет оставить себе… Слышишь, ты, разбойник, может статься, повелитель Нижнего нома посадит тебя в клетку, как диковинного зверя? А?
И он расхохотался, довольный своей шуткой.
— Если только номарх такой же дурак, как ты! — спокойно проговорил Ахилл, наконец, вспомнив, как звучит по-египетски слово «дурак».
По выражению лица молодого египтянина он тут же понял, что не зря напрягал память.
— Ах вот как, шакал поганый! Ну, ты у меня заскулишь! Эй, воины, ну-ка поверните эту тушу мордой вниз! Посмотрим, что крепче — ты или мой бич…
Длинный ремень засвистел в воздухе. Ахиллу показалось, что его ударили полосой раскаленного железа, так пронзительна была боль. Он не вскрикнул и не застонал только потому, что уже долго заставлял себя терпеть и крепиться. Второй удар был еще страшнее, третий пришелся по хребту и почти лишил его сознания. Руки героя были связаны сзади от локтей, и бич, впиваясь ему в спину и оставляя на ней багровые вздутые рубцы, одновременно полосовал плечи, и на каменных буграх мускулов сразу выступила кровь. Еще удар, еще…
— Яхмес, остановись! — человек в ожерелье сердито схватил юношу за руку. — Ты хочешь, чтобы в подарок номарху мы привезли труп? У него же и так разбита голова и все тело в кровоподтеках. Не будь ему уже худо, мы бы вряд ли взяли его. Мертвый он недорого будет стоить.
— Я хочу, чтобы он завопил хоть разочек! — прорычал юноша. — Ты что, не слышал: он обозвал меня дураком!
— Повтори это всем, кого встретишь, Яхмес, и после этого считай себя умным… У номарха найдется много способов усмирить пыл этого чужеземца. Найдутся и такие средства, по сравнению с которыми твой бич покажется ему детской лаской. Наше дело довезти его живым, понял? — и начальник махнул рукой воинам. — Грузите пленного в лодку и залезайте сами! Пора отправляться.
Глава 2
Весла гребцов мерно и звучно плескали за бортом, и это усиливало жажду, ставшую уже непереносимой. Больше всего Ахиллу хотелось потерять сознание, но милосердное забытье не приходило к нему. Возможно, ему изменило бы мужество и он попросил бы воды, но прямо против него, на носу лодки, сидел Яхмес, подававший команды гребцам, значит, просить пришлось бы у него, а он, кажется, только этого и ждал.
Ахилл закрыл глаза. Белое раскаленное небо выжигало зрачки, зной становился невыносимым. Герой чувствовал, как все сильнее врезаются ремни в отекшие руки и ноги, и спрашивал себя, на сколько еще у него хватит его сил… Никогда в жизни ему не было так больно.
Наступил полдень. Яхмес посадил вместо себя одного из воинов и, скрывшись под небольшим навесом на корме, заснул на расстеленных там циновках из папируса.
