Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

36

Гость приближался к заведению Атии со стороны порта — медленно, тяжелой походкой бесцельно бредущего, а может, и подвыпившего моряка. Уже спустилась глубокая ночь, во всех домах вокруг погасли огни, и лишь красный фонарь над дверью лупанария освещал дорогу.

Чужак, однако, бывал здесь и раньше, потому что шел уверенно, хоть и не спеша. Он равнодушно миновал вход, на мгновение скрылся во тьме за пределами красного круга света, но вскоре вернулся, все так же неторопливо.

Высокие табуреты по обе стороны от входа уже пустовали, лишь на одном из них еще сидела девушка-негритянка, с безразличным, скучающим видом глядя на прохожего. Она прислонилась головой к стене и ни позой, ни улыбкой, ни словом не пыталась привлечь или ободрить мужчину.

Моряк остановился, бросил беглый и довольно равнодушный взгляд на нагое тело и вдруг тихо проговорил по-латыни:

— Как тебя зовут?

Негритянка удивленно выпрямилась. Она ответила по-пунийски:

— Не понимаю. — Она зевнула и, вспомнив о своих обязанностях, а может, осознав, что за отсутствие рвения ее ждет суровая кара, добавила с вымученной, печальной в своей искусственности улыбкой: — Но это неважно! Хочешь пойти со мной? Не пожалеешь!

Поскольку незнакомец все так же стоял без движения, женщина повторила свое приглашение на ломаном языке, которым часто пользовались в порту, — смеси нумидийского, греческого и египетского.

— Ты не говоришь по-латыни? — спросил мужчина через мгновение, оглядываясь.

Со стороны площади Ганнона кто-то приближался; шаг его был тяжел, сандалии громко стучали — верно, военные.

— Не понимаю! — уже с неохотой ответила негритянка, когда моряк решился и пробормотал по-пунийски:

— Ну, хорошо. Я беру тебя!

— Три сикля, — уточнила девушка, соскакивая с высокого табурета.

— Хорошо, хорошо. Цену я знаю! — буркнул моряк и вошел вслед за своей спутницей в харчевню.

Здесь тоже никого не было, если не считать какого-то пьянчуги, спавшего на лавке, и другого, который еще тянул из кувшина, но уже сонно клевал носом. Атия протирала кубки, с подозрением поглядывая на пьяницу. Такие часто лишь прикидываются, а в удобный момент кидаются к двери и исчезают в ночи, не заплатив.

При виде вошедшей негритянки с гостем она оживилась, изобразив гримасу, которая должна была сойти за улыбку. Сняла с полки глиняный светильник, зажгла его и подала девушке.

— Ты сделал хороший выбор, достопочтенный чужеземец! — воскликнула она с профессиональным пылом. — Малисса — первая любовница во всем Карт Хадаште! Да что там Карт Хадашт! Во всей Африке! В самой Александрии обучалась! А нравом горяча, как самум в разгар лета!

— Хорошо, хорошо! Веди наверх! В ее кубикулум.

— Я? Зачем я? Она сама проводит!

— Ты проводишь! Свети и иди вперед!

— Чего ты пристал? Я не могу отсюда уйти! Тот, что пьет, может сбежать, а он не заплатил!

— За тебя заплатили другие! — сурово проворчал моряк, сделав многозначительную паузу перед словом «другие».

Атия испытующе взглянула на него, огляделась и, уже не прекословя, взяла светильник и двинулась вперед по крутой лестнице, ведущей из харчевни в кубикулумы, составлявшие собственно лупанарий.

Она прошла по коридору, освещенному лишь одной коптящей лампадой, и остановилась перед последней дверью, завешенной, как и другие, плотной тканью. Идущий за ней моряк зорко оглядывался, проходя мимо, даже заглянул за одну из завес, с минуту прислушивался у другой. Плотные ткани глушили слова, но со всех сторон доносились бормотание голосов, смешки, порой — резкие ссоры.

— Все занято? — пробормотал гость.

— Да, господин! О, у старой Атии всегда полно! Самые красивые девки…

— Проводи меня в такую комнату, где нас никто не сможет подслушать!

— Здесь нигде не слышно! Сам видишь, господин! Можешь спокойно развлекаться!

Негритянка заставила себя изобразить многообещающую улыбку, но мужчина не обращал на нее внимания; он тщательно задернул за собой полог, проверил, нет ли где щели, и, нетерпеливо толкнув Малиссу на грязное ложе, резко, хоть и понизив голос, обратился к Атии. Теперь он говорил по-латыни.

— Узнаешь меня?

— Нет, господин! — со страхом ответила старая сводня.

— Смотри лучше! В прошлый раз я был здесь как бородатый сириец…

— Ах, узнаю! Но как же ты не побоялся, господин, явиться теперь в город…

— Это ты должна бояться! Почему ты не донесла, что машины в порту восстановлены? Из-за тебя мы потерпели поражение!

Негритянка сонно потянулась на ложе и вставила по-пунийски:

— О, прекрасный господин, иди уже ко мне!

— Подожди! Отдыхай пока, — равнодушно ответил мужчина, а Атия наклонилась к нему и принялась шепотом, горячо объяснять:

— Это было несчастье! Все фурии слетелись и мешали мне! Но ведь первое донесение я послала.

— Что эти девки сбрендили и хотели из своих кос плести канаты — это правда, ты сообщила. Но нужно было немедленно слать гонцов, когда выяснилось, что вся эта затея не так глупа, как казалось поначалу. И доложить в точности о состоянии и исправности машин, о дальности стрельбы… Впрочем, тебе, я думаю, не нужно объяснять! Почему ты не подала знака? Ты знаешь, что тебя за это может ждать…

— Да, господин! Но я не виновата! Я послала предупреждение! Правда послала! Через своего человека! Верного! Того верзилу, что здесь всегда за порядком следит, вышвыривает пьяных и порет девок… Но как раз кабиры, как тут говорят, вмешались! К моему человеку, не успел он дойти до порта, привязался пьяный солдат. Завязалась драка, и мой верзила получил ножом! Он еще с неделю, верно, не сможет двинуться! А другого у меня никого не было!

— Ах ты сука! Грязная, тупая шлюха! Дрянь! Надо было идти самой! Раньше-то ты умела к нам дорогу найти, а когда речь зашла о вести, от которой зависело все, тебе не захотелось тащить свою паршивую задницу за город!

— Достопочтенные консулы запретили мне! Я ведь всегда ревностно…

— Довольно! Предупреждаю: тебя простили в последний раз! Еще одна такая оплошность, и Гасдрубал будет извещен о твоей роли! И получит доказательства! Ты думаешь, ты здесь одна и незаменима? Ты должна важными и своевременными донесениями загладить свою вину! Иначе — понимаешь? Крест!

Атия дрожала от страха, но все еще пыталась защищаться.

— Я правда послала весть! Но злые духи не позволили! Теперь… у меня некого послать!

— Это нас не касается! Говори, что знаешь! А потом выпутывайся как хочешь!

— Что я знаю? О, господин, я ничего не знаю! Нет, нет! — она испугалась грозного вида пришельца и поспешно поправилась: — Нет, нет! Я хотела сказать, что знаю многое! Все, что здесь творится!

— Говори!

— Но… достопочтенные консулы платят мне за каждое известие!

— Сегодня они платят тебе прощением, то есть твоей жизнью! А это, я полагаю, для тебя достаточно высокая цена. Не забывай об этом и говори!

Атия принялась послушно шептать, хотя и бросала взгляды, полные ненависти.

— Слухи насчет жрицы Лабиту оказались клеветой. Сама Элиссар, жена Гасдрубала, торжественно подтвердила, что все жрицы Танит — девственницы!

— Это ненадолго, — пробормотал пришелец. — Когда мы захватим этот город, с жрицами еще поиграют! Дальше!

— Галеры здешних богачей стали ходить чаще. Подвозят продовольствие! Оружие, снаряжение…

— Знаем! Особенно после разгрома наших кораблей, в котором виновата ты! Что еще?

— Сихарб отослал в Утику Фульвия Флакка и его спутников! Но я не знаю, как и каким путем!

— Они и сами не знают! Была ночь, им завязали глаза! Но ты должна узнать и это!

— Я постараюсь, господин. Бомилькар не отослал своих римских дам…

— Что ты об этом думаешь?

— Это дурной знак, господин! Он начинает колебаться?

— Хм… А народ? Какое настроение в народе?

Атия молча развела руками в жесте бессилия. Пришелец выругался себе под нос. Через мгновение он спросил: