Эрнест Капандю - Рыцарь курятника
Вдруг я услыхал глухой стук, потом все заколебалось вокруг меня; свет блеснул над моей головой, и сверху посыпалась земля, потом стук медленно и постепенно уменьшился. Я стоял, положив руку на сердце, сильно бившееся. Свет, находившийся в глубине свода, был дневной. Я понял, что стук, донесшийся до меня, был стуком кареты и что, следовательно, я находился под улицей. Внезапная мысль промелькнула в голове моей: воспользоваться этой трещиной, образовавшейся под тяжестью экипажа, чтобы вступить в общение с внешним миром, и эта мысль возвратила мне надежду. Несколько секунд я старался придумать все способы, какие мог использовать, но эти способы оказывались невыполнимыми.
В горе, бешенстве, отчаянии я бродил по подземной галерее, служившей мне тюрьмой, как хищный зверь в клетке, и вдруг моя сжатая рука наткнулась на сухую солому: в углу лежала охапка. Я радостно вскрикнул. Связав длинные соломинки и привязав их к бумаге, я смог воткнуть эту бумагу в щель и…»
– Вот и все, – сказал Фейдо де Марвиль, – на этом письмо кончается…
Людовик XV взял письмо и рассмотрел его чрезвычайно внимательно.
– Это правда, – сказал он, – больше нет ни слова.
За этим последовало довольно продолжительное молчание. Людовик XV, озабоченный и задумчивый, по-видимому, совершенно забыл об удовольствиях Шуази, захваченнный этим странным происшествием, принявшим неожиданные размеры. Епископ де Мирнуа оставался неподвижен и бесстрастен, следя за всеми подробностями этого дела, не произнося ни единого слова. Молчаливость старика еще более увеличивала таинственность и сложность этого дела. Один д'Аржансон действовал как человек, следовавший по пути, начертанному заранее, для того чтобы достигнуть цели. Лицо его было бесстрастно, но живые и умные глаза, устремленные то на короля, то на начальника полиции, то на епископа, выдавали его волнение.
XVII ПротоколКороль поднял голову и посмотрел на Фейдо де Марвиля.
– Что еще вы имеете сообщить мне? – спросил он.
– Последнее происшествие, государь, – отвечал начальник полиции, – которое должно бы, кажется, объяснить дело, а между тем еще более запутывает его. Письмо, которое я зачитал вашему величеству, я получил вчера по почте. Это не единственное известие, полученное мною. Сегодня ночью, вернувшись домой, я нашел на своем бюро донесения, которые кладутся туда каждый вечер в одно и то же время. Я начал рассматривать их по своему обыкновению, как вдруг глаза мои
остановились на этом грубом конверте, лежавшем между бумагами.
С этими словами Фейдо вынул из портфеля связку бумаг и подал их королю. Эти бумаги лежали в пергаментном конверте, на котором было пять печатей. Четыре печати, по четырем углам, были разного цвета: одна желтая, другая зеленая, третья белая, четвертая черная. На каждой из печатей был изображен петух различной породы. Средняя печать была двух цветов и изображала белое яйцо на красном фоне. На конверте крупными буквами было написано: «Начальнику полиции».
Когда король рассмотрел этот странный конверт, Фейдо вынул из него лист обыкновенной почтовой бумаги, на котором было написано несколько строк:
«Господин начальник полиции.
Поскольку вас должно беспокоить внезапное исчезновение вашего агента Жакобера, я спешу теперь, когда срок тайны миновал, доставить вам сведения о нем, которые не могут не быть для вас приятны.
Посылаю точную копию с протокола акта обвинения и казни Жакобера.
Прочтя это, вы можете удостовериться, что моя полиция так же хорошо организована, как и ваша, и что мои агенты не менее умны и не менее преданны мне, чем те, которые служат вам.
Я надеюсь, господин начальник, скоро иметь удовольствие видеть вас и разговаривать с вами, и тогда вы выразите мне то удовольствие, какое вам доставили драгоценные сведения, сообщенные мной. В ожидании этой минуты, к которой я всей душой стремлюсь, прошу вас считать меня вашим нижайшим и преданнейшим слугою.
Рыцарь Курятника».
Король взял письмо и внимательно его рассмотрел, потом сравнил его с письмом, адресованным маркизу д'Аржансону.
– Это, безусловно, один почерк, – сказал Людовик XV.
– Безусловно, государь, – подтвердил министр иностранных дел. – Сегодня утром я давал рассматривать оба этих письма трем специалистам, сведущим в почерках, и все трое объявили, что эти строчки написаны одной рукой.
– Выходит, их писал Рыцарь.
– Он и подписал.
– Где же этот протокол?
– Вот он, государь.
Фейдо де Марвиль взял тетрадь золотообрезной бумаги, закрытой письмом, и развернул.
– Читайте, – сказал король.
Начальник полиции приготовился читать, но Людовик XV, видя, что маркиз д'Аржансон слегка опирается о стол, потому что министр и начальник полиции стояли, как этого требовал этикет, когда не было совета, Людовик XV улыбнулся с тем любезным видом, который был ему свойствен, и проговорил:
– Господа, садитесь!
Д'Аржансон и Фейдо сели на табуреты; начальник полиции начал читать:
«Из нашего подземного парижского дворца, в ночь 25 февраля 1745 года, в пятый год нашего царствования».
– Так и написано? – удивился король.
Фейдо подал бумагу королю.
– Кажется, в Париже два короля и два дворца, – сказал Людовик XV, – один на земле, другой под землей. Я очень рад узнать эту новость. Далее!
Фейдо продолжал:
«Протокол заседания петухов. Обвинение, суд, осуждение и казнь Жакобера, признанного и объявленного изменником и арестованного на месте преступления в самом курятнике.
Сегодня вечером, 25 февраля 1745 года, Жакобер, бывший член нормандского общества Флорана и Ко, признался, что оставил это общество, чтобы перейти на службу эксплуататоров королевской кассы…»
– Это шутка! – воскликнул Людовик XV.
– Это все написано, государь.
– Знаете ли, этот ваш разбойник начинает мне казаться очень забавным, – продолжал король, откидываясь на спинку кресла. – Если это продолжится, я пожелаю его видеть.
– Дай-то Бог, чтобы я мог немедленно представить его вашему величеству!
– Право, я приму его с большим удовольствием, господин начальник полиции, поскольку, как мне кажется, этот Рыцарь имеет все манеры истинного дворянина.
– Даже когда убивает людей, – сказал маркиз д'Аржансон.
Король величественно выпрямился.
– Разве граф де Шаролэ меньше убивает? – спросил он.
– Но он убивает гораздо подлее. Если уж кого можно извинить, так это Рыцаря Курятника: он убивает в силу своего ремесла, а граф – из удовольствия.
На прекрасном лице Людовика появилось выражение отвращения и презрения. Епископ де Мирнуа встал.
– Государь, – сказал он, – я отдал бы все годы, которые мне остается жить, чтобы Франция услышала ваши слова и поняла их так, как я их понимаю.
