Эрнест Капандю - Рыцарь курятника
– Он, очевидно, начертил его своей кровью, – продолжал начальник.
Вынув из портфеля маленький плоский ящичек, он достал оттуда небольшой сквозной инструмент величиной с медяк. Он наложил этот инструмент на знак, начертанный на письме: все пустые места заполнились. Знак на бумаге и печать как раз подходили друг к другу.
– Я не мог сомневаться, – продолжал Фейдо, – потому что только Жакобер имеет эту печать и он начертил ее в той самой части листа, как мы условились между собой.
– Довольно замысловато! – заметил король.
– Таким образом, – продолжал Фейдо де Марвиль, – я не мог ошибиться, потому что, допустив даже, что почерк агента могли подделать, что даже похитили его печать, надо было еще знать именно то место на бумаге, где эта печать должна была находиться.
– Это вы придумали, месье Фейдо де Марвиль?
– Я, государь.
– Искренне вас поздравляю: это очень ловко и весьма искусно.
Фейдо поклонился с выражением крайнего удовольствия.
– Теперь, когда мы знаем, что это письмо от Жакобера, – продолжал Людовик XV, – прочтите его, месье де Марвиль.
Фейдо начал читать:
Монсеньор,
меня захватили; я скоро умру, но счастливый случай позволяет мне вам писать. Если я умру, убитый разбойниками, захватившими меня, по крайней мере эта смерть сможет доставить вам драгоценные сведения, и я до последнего моего вздоха буду полезен государству. Если я не ошибаюсь в моих расчетах, хотя я лишен света, неба и воздуха, я в заточении уже две недели. Где я? В подземелье, но где оно находится – я не знаю. В Париже я, или в деревне? Огромны эти подземелья, или меня водили взад и вперед в продолжение десяти часов только для того, чтобы заставить меня подумать, будто эти подземелья так велики, – я не могу ответить. Я могу сказать только, что я не вижу света и не увижу его никогда. Но жизнь моя уже принесена в жертву, и я буду держаться, не сдаваясь, до последней минуты.
Вот, монсеньор, что со мной случилось. Вы не забыли, что 31 января я дал вам слово выдать Рыцаря Курятника. Я имел свидание в кабаке на площади Мобер с Исааком и Зеленой Головой, моими прежними приятелями из шайки Фролара, которых я видел накануне и которые должны были в тот же вечер представить меня Рыцарю Курятника для поступления в его шайку. В восемь часов мы должны были сойтись в назначенном месте. Действительно, ровно в восемь мы вышли из кабака и перешли через площадь к дому, составляющему угол улицы Галанд. Дверь затворилась за нами; но едва я сделал три шага, как меня сбили с ног, связали, заткнули рот, прежде чем я успел сделать хоть малейшее движение или вскрикнуть. Мне завязали глаза, и четыре сильные руки потащили меня. В первую минуту, когда прошло удивление, я подумал, что мне расставили засаду, узнав, кто я. Если так, я погиб, погиб безвозвратно и, может быть, перед смертью должен буду вытерпеть всякого рода муки. Потом вдруг в голове моей промелькнула другая мысль. Это могло быть и испытание, одно из тех, которые употребляются в стольких сектах, – и эта мысль возвратила мне спокойствие, необходимое для того, чтобы вести борьбу, которая, очевидно, должна была начаться. Не будучи в состоянии ни сделать малейшего движения, ни видеть, ни слышать, я лишь чувствовал, что меня несут. Это продолжалось долго. Вдруг я услышал пение петуха вдали, потом на это пение ответило другое, поближе. Те, что несли меня, вдруг остановились. Беспрестанное кудахтанье раздалось со всех сторон. Вдруг меня уронили, и ноги мои увязли в скользкой грязи.
Я сделал усилие, чтобы не упасть и остаться на ногах. Сильный запах ударил мне в нос. Кудахтанье, к которому примешивалось пение петуха, не прекращалось. Повязка, закрывавшая мне глаза, и кляп, воткнутый мне в рот, упали. Сильный свет ослепил меня. Я с минуту не мог ничего рассмотреть, потом огляделся вокруг и изумился. Я думал, что меня принесли в какое-нибудь глубокое подземелье или катакомбы, и ожидал увидеть перед собой скелеты или грозных призраков; вместо этого я оказался посреди огромного птичьего двора. Высокий забор окружал обширное пространство. Напротив меня был огромный курятник, поддерживаемый толстыми столбами с насестами и гнездами. Лестница вела в глубину этого курятника. Пол птичьего двора был устлан толстым слоем соломы.
Направо был широкий колодец. Забором были обнесены только три стороны птичьего двора, а курятник прислонен к большой стене. Вдруг дверь в стене курятника, которую я не заметил, отворилась, и я увидел самую странную и самую фантастическую группу из семи существ, которых я не в состоянии назвать. Эти странные существа имели петушиные головы, крылья на спине, тело все в перьях, а руки и ноги в узких свивальниках. Перья у каждого были разных цветов.
Первый был «индийский петух», с перьями черными и белыми; второй – «золотистый петух», с великолепными фазановыми перьями; третий – «мохнатый петух», с перья-ми серыми и коричневыми; четвертый – «петух-негр», с перьями совершенно черными и с красным хохолком; пятый – «петух малорослый», с перьями простого петуха; шестой – «петух Яго», с зелеными и красными перьями; седьмой – «хохлатый петух», с белыми перьями и двойным хохолком. Каждый прыгнул на свой насест и запел, потом на птичьем дворе воцарилась глубокая тишина. В открытую дверь вошел человек, который…»
Фейдо де Марвиль остановился.
– Ну, и что же дальше? – спросил король. – Почему вы не продолжаете?
– Тут был перерыв, – отвечал Фейдо. – Посмотрите, государь, то, что следует дальше, было написано очень быстро. Очевидно, между тем, что было написано до и после, случилось какое-то ужасное происшествие.
Фейдо подал письмо королю.
– Потом, – сказал д'Аржансон, – бумага была смята и, должно быть, спрятана очень поспешно.
В самом деле, продолжение письма, очевидно, писалось наскоро. Слова с трудом можно было прочесть. Вот что заключалось в конце письма:
«Я разбит… Я выдержал пытку за пыткой, но говорить не стал… Меня хотели принудить открыть все тайны полиции. Я погрузился в решительное, полное, глубокое молчание… Смерть висит над моей головой… Сколько минут осталось мне жить – я не знаю… Где я теперь, я не знаю… Несколько минут я лежу на спине, на сырой соломе. Здесь темно; ни один луч света не проникает сюда, но глаза мои освоились с этой беспрерывной темнотой… Я наконец смог писать впотьмах…
Итак, я лежу на спине. Тело мое разбито пытками. Глаза устремлены на свод подземелья. Этот свод не высок, так как я легко могу достать до него рукой, если встану на камень.
Вдруг я услыхал глухой стук, потом все заколебалось вокруг меня; свет блеснул над моей головой, и сверху посыпалась земля, потом стук медленно и постепенно уменьшился. Я стоял, положив руку на сердце, сильно бившееся. Свет, находившийся в глубине свода, был дневной. Я понял, что стук, донесшийся до меня, был стуком кареты и что, следовательно, я находился под улицей. Внезапная мысль промелькнула в голове моей: воспользоваться этой трещиной, образовавшейся под тяжестью экипажа, чтобы вступить в общение с внешним миром, и эта мысль возвратила мне надежду. Несколько секунд я старался придумать все способы, какие мог использовать, но эти способы оказывались невыполнимыми.
