Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— Хорошо, что оговариваешься, что лишь на этот раз! А римлянок мне жаль! Ты сам видел! Некоторые из них очень даже ничего, да к тому же скучают! Хе-хе, сам видел! Ну, я пошел! Эй, слуги! Мой лектик должен ждать!

34

У Элиссар был тяжелый день, впрочем, как и всегда с начала войны: сначала она навещала раненых, о которых заботились жрецы Эшмуна, потом обсуждала с Лестеросом, как поддерживать порядок в городе. Муж целиком возложил это на нее, а Лестерос советовался с мудрой женщиной во всем, даже в таких щекотливых вопросах, как непрестанное умножение лупанариев. Среди их владельцев и персонала наверняка были римские шпионы.

Потом даже Макасс советовался с ней — и не в первый раз — о том, можно ли и как организовать торговлю. Вот, к примеру, сейчас какие-то люди скупают рыбу. Как только рыбак входит в порт, они бросаются прямо к лодке и скупают все, не торгуясь. Рыбаки довольны, но народ ропщет, потому что свежей рыбы нет совсем. Зато постоянно возникают новые коптильни, или же рыбу просто сушат, раскладывая на солнечной стороне раскаленных скал. Кто-то рассчитывает на голод. Тогда можно будет продавать рыбу на вес золота. Кто? Что ж, догадаться было нетрудно. За всеми подставными посредниками скрывался Эшмуназар. Но запасы он прятал так хитро, что их невозможно было обнаружить.

Даже Эонос приходил к Элиссар со своими заботами. На мысе Камарт испокон веков каждую ночь горел сигнальный огонь. Это было мудро и правильно, потому что берег там круто поворачивал, обрыв был страшный, а в воде у берега — множество скал. Без света плавание ночью в тех краях было бы очень опасным. А ведь именно там пролегал путь в Утику.

Так вот, за последние дни уже дважды стражники, следившие за огнем и подкладывавшие дрова, доносили, что какие-то неизвестные люди с закрытыми лицами нападали на них, обезоруживали, гасили огонь и запрещали разжигать его до самого утра.

По правде говоря — может, они и правы? Ведь сейчас только римские галеры могут плыть в Утику! И они плывут! И в связи с этим у него, Эоноса, есть такой план: перенести огонь вглубь суши, стадия на два. Вода у самой скалы там глубокая, корабли огибают мыс совсем близко. Если перенести огонь, то, может, какой-нибудь и налетит на прибрежные скалы? Пусть Зебуб принесет их в жертву Мелькарту и рыбам!

Элиссар осудила этот замысел и почти гневно упрекнула Эоноса в том, что он хочет сражаться способами, достойными разве что пиратов. Только Зебуб мог бы радоваться таким деяниям, а ведь город, сражающийся за свободу, не отдаст себя под его покровительство! За великую цель можно бороться лишь достойными средствами.

Молодой кораблестроитель ушел, с почтением выслушав наставления и упреки, но Элиссар чувствовала, что он не убежден. И это-то ее и тревожило. Муж мыслит лишь по-солдатски: у неприятеля столько-то людей, столько-то машин, столько-то кораблей — чтобы его победить, нужно иметь столько-то и столько-то! Баалханно вообще не умеет думать, только слушать. Жрецы Молоха требуют разрешения на торжественное принесение в жертву богу всех римских пленников. Лабиту хочет снова объявить священную ночь, а Эонос — перенести в другое место сигнальный огонь на мысу, чтобы разбивались корабли. Разве это достойные средства? Неужели они все забывают о самом главном: что в битве, на которую поднялся народ, дабы героически защитить свою свободу, самое свое существование, — все решит милость богов-покровителей! А ее снищут не кровавыми жертвами, не развратом или коварством, но твердой стойкостью, самопожертвованием и праведной жизнью!

Она взглянула на сыновей. Доверенная рабыня доносила ей, что при первом жертвоприношении детей (так подло подтасованном! и эти люди хотят, чтобы боги покровительствовали им, хотя они их обманывают!) в народе уже роптали, что верховный вождь не отдал в жертву своего сына! Хотя детей для жертвы указывает оракул, народ догадывается, сколько при этом бывает обмана и что решают, скорее, жрецы Молоха. Хорошо проплаченные! Она, Элиссар, тогда не принесла никакой жертвы, но ведь жрецы и не потребовали ее сына! Правда, тогда это были явные счеты между партиями, а Гасдрубал держался в стороне, и ни одна из сторон не хотела его задевать. А теперь жрецы Молоха открыто выступают против войны с Римом. Конечно! Рассчитывают, что в случае переноса города на другое место их бог станет главным покровителем. Теперь они требуют жертв из пленников! Они знают, что Гасдрубал на это не пойдет. Тогда все неудачи они объяснят гневом Молоха, который не получил желанной крови, или… или снова потребуют детей. А тогда следует ожидать, что выбор падет на сыновей вождя. Для примера — так они это объяснят. Она почувствовала, как ледяная рука сжала ей сердце, и оно мучительно затрепетало. В огонь! Ее сыновья — в огонь! В эту страшную, раскаленную добела пасть чудовищного изваяния!

Она никогда не была свидетельницей этого страшного обряда, открыто осуждала его, но все же знала, как проходит жертвоприношение. Жрецы уверяли ее, что дети не страдают. Что их одурманивают каким-то напитком, так что они совершенно не понимают, что происходит, а потом — одно мгновение, и остается лишь облачко пара да горстка пепла. Что эти жертвы необходимы, дабы Молох был милостив. Ибо если он впадет в гнев, то может погибнуть весь город в крови и огне.

С этим она не могла согласиться; она почитала мудрого Эшмуна, или Мелькарта, чьему покровительству Карт Хадашт был обязан своим процветанием, или Танит, хотя некоторые формы культа этой богини вызывали в ней отвращение. Не раз она спорила со жрицами, что это, должно быть, какая-то ошибка, что одну и ту же богиню славят то как Танит, покровительницу жизни, чистую и возвышенную, то под именем Астарты как покровительницу чувственной любви, патронессу разврата, требующую столь особых обрядов и жертв. Это, несомненно, две разные богини, просто люди что-то перепутали и почитают их в одном образе. Сама она тоже никогда не произносила имя богини «Астарта», всегда употребляя лишь «Танит».

Мальчики играли с вылепленными из глины слонами, и в какой-то момент младший заплакал. Он подбежал к матери с жалобами.

— Мама, его слон упал! Правда упал! А Магон говорит, что нет!

— Потому что я — Ганнибал и веду армию на Рим! — с важностью пояснил старший. — Мои слоны не могут падать со скал! Я одолею римлян!

Элиссар притянула к себе сыновей и серьезно наставляла их:

— Как раз когда Ганнибал переходил через Альпы, очень много слонов сорвалось в пропасть! Но он не пал духом, пошел дальше и побеждал! Потому что великий вождь не должен унывать из-за неудач!

— Как наш папа, мама? Как наш папа?

— Да! Хотя эта война пока что идет для нашего отца хорошо и, по милости богов, закончится победой!

— Какая жалость, — надул губы Магон. — Я бы хотел, чтобы она длилась так долго, пока мы не вырастем! А то папа всех победит, и что я буду делать?

Элиссар невольно рассмеялась.

— О, у отважного мужчины всегда найдется дело! Может, ты станешь мореходом и поплывешь далеко, за Мыс Ароматов! Или за Туманные моря! Или куда-нибудь на Восток! Мир огромен, а мы знаем лишь его малую часть! А может, ты станешь воином, будешь защищать город от нумидийцев…

— Пхи! В этом нет славы! — повторил Магон где-то подслушанную фразу. — Римляне — это другое дело!

— Можешь также стать жрецом…

— Нет! Жрецом буду я! — поспешно заявил младший, Гамилькар. — Я буду ходить в красном одеянии, отращу, о, вот такую бороду и буду приказывать Магону!

Мысль об огромной, завитой бороде на этом круглом, розовом личике рассмешила Элиссар, но не успела она ничего ответить, как в атриум тихо вошла рабыня.

— Великая жрица Танит, святейшая и пречистая Лабиту, желает говорить с тобой, Баалат! — прошептала она, подобострастно склонившись.

Элиссар недовольно нахмурилась. Эту рабыню она почему-то инстинктивно не любила. Она даже, хоть и делала это редко и неохотно, просила мужа убрать ее из дома, продать или отослать в какие-нибудь мастерские. Ее коробила угодливость, назойливая лесть, липкий, скользкий, преувеличенно приглушенный голос.