Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
Несмотря на то, что погода стояла прекрасная, воздух был таким холодным, что нам казалось, что наши лица покрылись коркой льда. Мы шли по улицам и повсюду видели лежащие на снегу трупы солдат – они искали место, где можно было бы укрыться от холода, но, сломленные слабостью, один раз присев на снег засыпали, и уже не просыпались. Размышляя о нашем пребывании в Смоленске, я не могу не вспомнить трагическую смерть полковника Баттальи, командира Почетной Гвардии Италии. Я уже давно упрекаю себя за то, что еще не рассказал читателю обо всех невзгодах этого знаменитого корпуса. Темп моего повествования до сих пор не давал мне возможности рассказывать об отдельных людях, поскольку тогда я был полностью во власти воспоминаний о страданиях, выпавших на долю всей армии. Теперь же корпуса более не существовало и, прежде чем покинуть фатальные стены Смоленска, у меня есть возможность рассказать об этом корпусе.
Она состоял из молодых людей, отобранных из лучших семей Италии, содержание стоило их родителям 1 200 франков – они могли себе это позволить. Служить в этом полку считалось большой честью, о чем свидетельствует само его название. Среди этих юношей было немало весьма талантливых, всех их ожидало блестящее будущее. Многие из них были единственными наследниками своих знатных семей. Кроме своих титулов, полученных ими от их предков, они обладали высоким уровнем интеллекта и всеми качествами, необходимыми прекрасному офицеру. В этой школе получили образование лучшие офицеры итальянской армии. Они изучали военное дело и устав корпуса и, хотя по окончании обучения выпускнику присваивали звание су-лейтенанта, службу они несли как обычные рядовые солдаты.
Этот корпус был образцом мужества и дисциплины и выглядел блестяще, но в этой незабываемой кампании из-за недостатка слуг он пострадал больше чем другие корпуса. Гвардейцы этого корпуса не умели подковывать лошадей, чинить свою одежду или обувь, и когда прислуги и армейских мастеров не стало, вот тогда им пришел конец. Лошадей они потеряли, а в тяжелых кавалерийских сапогах они не могли идти в том же темпе, что и пехотинцы. А смешавшись с отставшими, они теряли возможность получить паек или место для ночевки. Так и получилось, что детей знатных родителей, которым, казалось, было предначертано прожить долгую и счастливую жизнь, погибло гораздо больше, чем обычных солдат. Их образование и воспитание не позволяли им выполнять грязную и унизительную, как им казалось, работу, благодаря которой многие другие сумели выжить и продолжать влачить свое жалкое существование. Мы видели их, закутанных в рваные плащи, иные ехали на маленьких русских лошадях, и если кто из них от слабости терял сознание и падал, снова уже не вставал. Из трехсот пятидесяти в живых осталось лишь пятеро. Небольшим утешением может послужить тот факт, что они заслужили уважение принца Евгения и никогда не жаловались на трудности, испытываемые ими в течение этой фатальной кампании.
14-е ноября. Император, прибывший в Смоленск до нас, каждый день получал ужасные новости от каждого нашего корпуса. Но больше всего на него повлияло сообщение о поражении генералов Барагэ д'Илье и Ожеро в стычке с графом Орловым-Денисовым, угрожавшим перекрыть нам путь между Смоленском и Красным. Не зная как исправить это положение, в тот же день, впервые Наполеон собрал большой совет, на котором присутствовали все генералы и маршалы. Как только совет закончился, он приказал сжечь часть своих экипажей, и тотчас отбыл в своей карете, сопровождаемый своими егерями и польскими уланами. Перед окончанием совета мы узнали, что завтра нам следовало идти вместе с 1-м корпусом, а 3-му было приказано взорвать городские укрепления и оставаться в арьергарде. Принц Евгений надолго уединился с начальником своего штаба, и мы с волнением ждали результата этого совещания.
15-е ноября. Мы получили приказ продолжать марш, но вышли мы поздно, поскольку процесс распределения содержимого складов шел очень медленно. Русские женщины, чьи страдания только добавляли нам лишних огорчений, были оставлены в Смоленске. Ужасная ситуация, ведь эти люди знали, что город будет окончательно разграблен, дома сожжены, а церкви взорваны. Однако. Скоро стало известно, что неожиданно появился атаман Платов и не позволил нашему арьергарду выполнить этот бесчеловечный приказ.
Дорога из Смоленска являла собой кошмарное зрелище. На протяжении трех лье, что мы шли до какого-то полуразрушенного хутора,[142] дорога была полностью усеяна пушками и зарядными ящиками – времени, чтобы заклепать или взорвать их не было. На каждом шагу мы натыкались на умирающих лошадей, а иногда встречались и целые упряжки. Все узкие участки, где нельзя было проехать, были завалены ружьями, касками и кирасами. Стволы сломаны, portmanteau изорваны в клочья. Недалеко от нас была небольшая роща, там мы нашли группу солдат, которые, похоже, пытались развести костер, но не успели. Их были десятки, и дорога давно стала бы совершенно непроходимой, если бы наши солдаты не останавливались на время, чтобы отбросить их трупы в ямы и придорожные канавы.
Эти ужасы давно уже не трогали нас, они лишь ужесточали наши сердца. Безжалостность, ранее направляемая на наших врагов, теперь перекинулась на своих. Лучшие друзья больше не узнавали друг друга. Если тот, кто не имел хороших лошадей и верных слуг внезапно заболевал, он был уверен, что никогда не увидит свою страну снова. Каждый предпочитал скорее сохранить свои московские трофеи, чем жизнь своего товарища. Со всех сторон мы слышали стоны умирающих и печальные крики брошенных на произвол судьбы. Но никто не обращал на них никакого внимания, а если кто и подходил к тому, кто был уже при смерти, то только затем, чтобы ограбить его, найти у умирающего остатки какой-нибудь пищи, но отнюдь не затем, чтобы оказать ему помощь.
В Лубне мы не тронули только два небольших амбара – один предназначался для принца Евгения, а другой для его штаба. Едва мы устроились, как раздались звуки пушечной стрельбы. Поскольку шум доносился спереди и немного правее, некоторые думали, что это сражается 9-й корпус, отступающий после неудачной попытки отбить Витебск, но лучше осведомленные считали, что это Император и его Гвардия, подвергшиеся атаке войск князя Кутузова недалеко от Красного. Этот князь шел из Ельни и обогнал нашу армию в тот период времени, когда мы стояли в Смоленске.
Едва ли можно представить себе картину более печальную, чем бивуак нашего штаба. Двадцать один офицер вперемешку с многочисленными слугами, все сгрудились тесной толпой под каким-то жалким навесом вокруг небольшого костра. Вокруг них поставили лошадей, чтобы хоть как-нибудь защитить от яростного и пронизывающего ветра. Те, кто раздувал угли, на которых готовилось мясо, утопали в клубах густого дыма. Остальные закутанные в плащи, лежали буквально друг на друге, чтобы было теплее, и старались не шевелиться, за исключением тех случаев, когда нужно было либо обругать тех, кто, пытаясь пройти, наступал на них, либо поправить привязь лошадей, взбрыкивающих каждый раз, когда искры от костра долетали до их чепраков.
