Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
Потом по мосту мы перешли через маленькую, скованную льдом реку Хмость. Мост бы в полном порядке, так что переход оказался быстрым и благополучным. Во Владимирово, вице-король поселился в поместье, там же, где он ночевал и раньше. Мы, расположившиеся лагерем неподалеку, были уверены, что казаки, весь день висевшие на наших флангах, займут ближайшую к нам высоту, а значит, сильно затруднят действия наших фуражиров, которым было крайне необходимо просматривать каждую деревню, чтобы найти какую-нибудь провизию.
13-е ноября. Теперь мы были на расстоянии лишь одного дня марша от Смоленска, изобилие складов которого, могло дать нам возможность отдохнуть и окрепнуть. Нам так нетерпелось поскорей дойти туда, что мы стали долго задерживаться во Владимирово и, как обычно, перед уходом сожгли оставшиеся уцелевшие постройки. Возле Стабны, откуда одна дорога ведет на Витебск, а другая – на Духовщину, мы испытали невероятные трудности во время подъема дороги в гору. Повсюду был лед – яркий и скользкий, как стекло. Люди и лошади валились друг на друга, и счастлив был тот, кто сумел пройти это ужасное место.
В течение всего нашего отступления в Смоленск, где должны были закончиться все наши несчастья, мы видели только разруху и разорение, эти печальные сцены и горячие молитвы подкрепляли наше страстное желание добраться, наконец, до этого города. И более всех страдали французские женщины, которые, страшась мести русских, присоединились к нам, надеясь на нашу поддержку и защиту. Большинство из них шли пешком, их обувь, сделанная из неподходящего для таких прогулок материала, не могла защитить их ото льда и снега. А те из них, кто был одет в изветшавшие шелковые или муслиновые платья, с радостью были готовы закутаться в рваный военный плащ, снятый с мертвого солдата. Их вид мог бы заставить заплакать самого черствого человека, но крайняя нужда и желание выжить, подавили в наших людях все лучшее, что свойственно человеческой натуре.
Из всех жертв ужасов войны никто не вызвал у меня сочувствия больше, чем молодая и симпатичная девушка по имени Фанни. Красивая, ласковая, любезная, и энергичная, знавшая несколько языков, и обладавшая всеми качествами, необходимыми для обольщения самого бесчувственного сердца, теперь она была готова с радостью выполнять самую отвратительную работу. И кусок хлеба, который она получала за это, вызывал у нее бурю самых изысканных и восторженных выражений благодарности. Она умоляла о помощи каждого из нас, и была вынуждена удовлетворять самые омерзительные желания и, хотя проституция была ей отвратительна, она каждую ночь проводила с тем, кто мог ее прокормить. Я видел ее перед уходом из Смоленска. Она была уже не в состоянии идти сама, и только держась за лошадиный хвост, могла понемногу двигаться вперед. Вскоре наступил конец. Она упала на снег, и так и осталась непогребенной. Никто не выразил ни сочувствия, ни жалости – так очерствели наши души и окаменели сердца. Но если нужно больше свидетельств поразивших нас несчастий – мы все жертвы этих несчастий.
Одним их самых страшных ужасов были стаи огромных лохматых собак, покинувших сожженные нами деревни и постоянно следовавших за нами. Голодные, они издавали тоскливый и ужасающий вой, и очень часто пытались отнять у наших солдат найденную ими тушу какой-нибудь павшей лошади. Вдобавок к этому, вороны, которых очень много в России, привлеченные запахом мертвечины, собравшись в огромные стаи, постоянно парили над нами, и их хриплое карканье, подобно зловещему предзнаменованию, вселяло ужас в самые мужественные сердца.
К счастью, до Смоленска оставалось только два лье, мы уже видели колокольню его знаменитого храма, и нам казалось, что красивее пейзажа мы никогда не видели. За час до входа в город мы оставили 14-ю дивизию и часть Баварской кавалерии, чтобы наблюдать и держать под контролем казаков, которых становилось все больше и больше. Они, похоже, решили сопровождать нас до самых стен Смоленска. И уже войдя в пригороды, мы узнали, что 9-й корпус не стал тут останавливаться, а провиантские склады опустошены. На мгновение мы застыли, словно пораженные молнией! Нам не хотелось в это верить, но вскоре мы поняли, это – печальная истина. Своими глазами мы видели как солдаты смоленского гарнизона, покинув свою службу, бегали по городу и жадно пожирали только что павших от голода и усталости лошадей. Вот тогда мы окончательно убедились, что в городе, который мы считали обителью изобилия, воцарился голод.
Тем не менее, немного риса, муки и сухарей на складах еще осталось. Мы немного приободрились, но тут на нас свалилась новая беда. У самых ворот Смоленска к нам кинулась толпа окровавленных солдат, они сообщили нам, что буквально в двухстах шагах они столкнулись с казаками. Через пару минут прибыл адъютант генерала Гильемино капитан Трезель, он оставался вместе с 14-й дивизией. Он доложил, что эта дивизия расположилась недалеко от помещичьей усадьбы в лесу у дороги. Противник окружил ее, однако усадьба, окруженная высокой оградой, была неприступна. Все подходы к ней были тоже перекрыты, так что казаки оставили попытки захватить ее и все свое внимание переключили на отставших солдат, многих убили, а иных ранили.
Сплошным потоком по дороге шли больные, раненые, отставшие от своих частей солдаты. Это было жалкое зрелище. Со своего места мы видели, как они пытаются спуститься с холмов Смоленска. Но крутые склоны так обледенели, что самые слабые из этих несчастных просто скатывались вниз и погибали.
Здесь осталась Королевская Гвардия, она должна была поддержать дивизию Бруссье, шедшую в арьергарде, а мы спустились к Днепру и попытались войти в город. За мостом находился перекресток дорогобужской и валутинской дорог, и там собрались все наши подразделения. А поскольку им не довелось переходить Вопь, они сохранили большую часть своей артиллерии и багажа. Множество фургонов, съезжавшихся со всех сторон, смешались с пехотой и кавалерией – все они страстно желали войти в Смоленск, где им обещали раздачу хлебных пайков – воцарился страшный беспорядок. Въезд был заблокирован, и только спустя три часа мы смогли войти в город.
13-е ноября. Дул сильный и ледяной ветер. Нам казалось, что в тот момент было не менее 22-х градусов мороза.[140] Не в силах стоять на одном месте, мы рассыпались по улицам, каждый надеялся найти хоть что-нибудь съестное. Смоленск построен на склоне горы, и подъем был таким крутым и скользким, что нам пришлось ползти на четвереньках, хватаясь за все, что торчало из-под снега. Мы достигли, наконец, вершины, где находилась большая площадь и несколько домов, менее всех пострадавших от пожара. Несмотря на сильный холод, мы больше интересовались едой, чем жильем. Нескольких гарнизонных солдат, которым раздали небольшое количество хлеба, мы силой заставили продать его нам. Тех же, кто купил его, их товарищи умоляли поделиться с ними. Солдаты и офицеры смешались в толпу и жадно ели прямо на улице все, что им удалось купить, любую пищу, даже самую грубую и отвратительную. В это время появились казаки. Мы ясно видели, как они бродили по окрестным холмам и стреляли в наши войска, находившиеся под городом. Наш 4-й корпус получил приказ уничтожить их, и вице-король лично решил принять в этом участие. Его сопровождал генерал Джиффленга со своими помощниками – адъютантами Таше, Лабедойером и Межаном, а также офицером артиллерии Корнером – людьми мужественными, незаменимыми в несчастье, и всегда готовыми к любым опасностям.
