Тайна Моря - Стокер Брэм

Не имея подсказок, на какую высоту в прилив поднимается вода, я попытался пойти от обратного и произвести измерения, отталкиваясь от уровня отлива, насколько мне в этом не изменяла память. Судя по глубине воды там, куда я дошел, пол пещеры опускался фута на три. И он почти полностью покрывался водой, не считая спуска под нависающим потолком и подъема к бассейну, где лежали сундуки с сокровищами. Поскольку здесь, на границе Северного моря, без усиливающих прилив эстуариев, море обычно поднимается на одиннадцать-двенадцать футов, нам грозило еще восемь-десять футов воды. Карниз высился на фут от поверхности. Если мои расчеты были верны, места для головы и воздуха хватало, ведь, даже стоя на карнизе, я намерил фута два от макушки до самого высокого места потолка. Впрочем, я не мог быть уверен, что в расчеты не вкралась погрешность в пару футов. Следовательно, если оставаться на каменном карнизе и вытерпеть холод, мы еще сможем отсюда выбраться. Но холод — не шутки. В Крудене, где на берег в полную силу обрушивается ледяное течение Северного моря, от воды и в самое жаркое время года зубы сводит. И уже давала о себе знать промокшая одежда — даже в безмолвной пещере, где казалось жарче, чем снаружи. Еще когда мы оглядывали драгоценные камни, я чувствовал, что мерзну, и видел, как время от времени ежится Марджори. Собственно, я и собирался предложить вернуться, когда вспомнил о приливе.

Впрочем, от сожалений уже не было никакого проку. Мы оказались взаперти в пещере, и единственный наш шанс — хоть как-то продержаться, пока не сойдет вода. В Марджори пробудилась практическая сторона. Она молча заполнила оба фонаря и с немалым трудом снова зажгла мой, оброненный в воду.

Когда оба фонаря были готовы, она погасила факел и убрала в жестяной ящик, вручив тот мне со словами:

— Нам понадобится весь воздух для дыхания, какой есть, а факелы его выжигают. У нас должно быть два фонаря, на случай если один подведет. Задвинь ящик в угол пещеры как можно дальше по склону — там он будет в безопасности, по крайней мере не меньше нас, раз окажется выше наших голов.

Пока она говорила, меня посетила новая идея. Высоту карниза можно увеличить, навалив на него слитки! Не теряя времени, я тут же соскочил и бросился тягать их один за другим на карниз. Работа была тяжелая, и никто, кроме очень сильного человека, не смог бы оторвать слитки от земли, не то что поставить на карниз. Более того, за ними приходилось окунаться в воду, а за годы, которые они пролежали вместе, их срастили какие-то отложения соли или морской извести. Впрочем, стоило отделить первый, как дело пошло легче. Марджори помогала, раскладывая их по местам: там их удерживал собственный вес.

Странно, как мало стоило сокровище в эти мгновения. Горстка рубинов на каменной полке лежала позабытой, и когда, спеша перетащить слитки, я смахнул несколько камней в воду, ни Марджори, ни я не стали тратить времени, чтобы хотя бы отложить их подальше, в безопасное место. Один из металлических ящиков шумно опрокинулся в воду, но мы и бровью не повели.

Прочно расставив слитки, мы вместе забрались на карниз, чтобы испытать надежность своей платформы: когда вода поднимется, искать изъяны в нашей конструкции будет уже поздно. Мы приподнялись почти на два фута от поверхности карниза, и это давало нам дополнительный шанс. Даже если нам не понадобится так высоко держать головы, мы хотя бы дольше останемся в сравнительной сухости. Мы уже чувствовали ледяное дыхание прилива. В пещерах хороший воздух, и мы не мерзли, хоть и промокли практически насквозь, но я опасался, как бы не окоченеть настолько, что мы не сможем действовать и воспользоваться шансом на спасение. Мы стояли рядом на куче золота и серебра, головами так близко к потолку, что я не боялся утопления или удушения, если прилив не перевалит за уровень, что я рассчитал. Только бы продержаться до момента, когда вода сойдет достаточно, чтобы мы смогли вернуться.

И вот началось долгое, жуткое ожидание прилива. Время тянулось бесконечно, ведь наши страхи и неизвестность приумножали истинную опасность. Мы оставались на полу, пока вода не стала нам по пояс, и все это время старались двигаться — пританцовывать, размахивать руками и ногами, — чтобы поддерживать кровоток. Потом мы забрались на платформу из слитков и сидели, пока вода снова не оказалась у наших коленей. Тогда мы встали на карниз и двигались как могли, а вода все поднималась над щиколотками и коленями. Что за ужасное испытание — чувствовать, как ледяная вода безмолвно ползет все выше, выше и выше. И ни звука, ни капли или ряби — только тишина, смертоносная, как сама смерть. Наконец пришло время встать на груду слитков. Мы стояли тесно, поскольку места было чуть; я удерживал Марджори, чтобы снизить нагрузку от долгого стояния. Наши сердца бились вплотную. Мы чувствовали это, знали.

Когда Марджори заговорила, она лишь выразила мысли нас обоих:

— Слава богу! Дорогой, в худшем случае мы умрем вместе.

Мы по очереди держали фонарь над водой, глядя в томительном ожидании, как темная вода растет к покатому потолку пещеры и крадется к нам с такой медленной и неумолимой пунктуальностью, что я с трудом удерживался от вскрика. Я чувствовал дрожь Марджори — начала проявляться склонность к истерике, что хотя бы в малой мере свойственно любой женщине. И в самом деле было что-то гипнотическое в той немой линии гибели, что неторопливо подползала к нам. К тому же и дышать стало труднее: наше дыхание и испарения фонаря истощали свежий воздух.

Я шепнул Марджори:

— Мы должны погасить свет.

Она содрогнулась, но сказала так смело, как только могла:

— Хорошо. Похоже, без этого никак. Но, дорогой, обними меня покрепче и не отпускай, а то я умру!

Я уронил фонарь в воду — на миг его шипение заглушило мой собственный скорбный вздох и подавленный стон Марджори.

И теперь, во тьме, ужас перед приливом становился сильнее и сильнее. Холодная вода все подбиралась, подбиралась и подбиралась — и вот наконец Марджори могла дышать только задрав голову. Я уперся спиной в скалу и, согнув ноги, поднял Марджори так, чтобы она встала мне на колени. Выше и выше росла ледяная вода, дойдя до моего подбородка, — и я боялся, что настали последние мгновения.

Но у Марджори еще оставался шанс, и, как ни больно мне было это говорить, зная, что я раню ее в самое сердце, я должен был попытаться:

— Марджори, жена моя, конец близок! Боюсь, обоим нам не выжить. Самое большее несколько минут — и вода начнет заливаться мне в рот. Когда придет это время, я нырну и лягу на груду сокровищ, на которой мы стоим. Встань тогда на меня — так ты продержишься дольше.

У нее вырвался мучительный стон.

— О боже! — Вот и все, что она произнесла, но в ее теле словно звенели все нервы до единого. Затем, не говоря ни слова, она обмякла и начала выскальзывать из моих рук. Я сжал ее покрепче, испугавшись, что она в обмороке, но она застонала: — Пусти, пусти! Любой может стоять на теле второго. Я не покину пещеру, если ты умрешь.

— Драгоценная, — ответил я, — сделай, как я прошу, и я буду знать, что даже смерть может принести счастье, если послужит тебе.

Она промолчала, но прильнула ко мне, и наши губы встретились. Я знал, что она имеет в виду: коль умирать, так умирать вместе, слившись в поцелуе.

В том поцелуе любви словно встретились наши души. Мы чувствовали, что перед нами размыкаются Врата Неведомого Мира и готовы раскрыться все его величественные тайны. В бесстрастной тишине поднимающейся воды, где ни волна, ни рябь не нарушали страшного, безмолвного покоя, не было ни случайного повышения, ни внезапного убывания, чтобы усилить тревогу или подарить внезапную надежду. К этому времени мы уже так свыклись с этим смертельным совершенством, что приняли его условия. Это признание неизбежности принесло смирение; думаю, в те мгновения и Марджори, и я познали, насколько ограничены возможности человека. Когда человек смиряется с неизбежным, сам акт смерти уже ничего не значит.