Алексис Бувье - Кредиторы гильотины
– Понятно. Как скажете. Я приду к вам, мсье.
– Хорошо.
– В это же время?
– Да.
После этого красавец Густав ушел с самым веселым видом.
Оставшись один, Панафье написал записку Ладешу и Пьеру Деталю, в которой назначил им свидание в 11 часов. Затем, отослав записку, сел в фиакр и отправился к братьям Лебрен. Братьев не было дома, а час обеда приближался, и он приказал кучеру ехать в предместье Сен-Дени.
В это же самое время Нисетта выходила из фиакра в предместье Сен-Дени, недалеко от улицы Энгиен, перед маленьким домом, который мы уже описали читателю. Пройдя главные ворота, она поднялась на третий этаж, и, войдя в переднюю, спросила у толстой служанки:
– Меня кто-нибудь спрашивал?
Служанка поглядела на нее с глупым видом, не зная, что отвечать, потом позвала свою госпожу.
Баландье тут же явилась со своей неизменной улыбкой.
– А, это вы! Как вы редко стали у меня бывать… Кого вы спрашиваете?
– Молодого человека, который, помните, приходил в тот день, когда мы обедали в отдельной комнате с аббатом.
– Тот, что устроил сцену, – господин Панафье?
– Да, именно он.
– Я его отлично знаю. Нет, не приходил еще.
Баландье и Нисетта разговаривали в коридоре, служившем передней, в который выходила дверь кухни, освещенная коптившей керосиновой лампой. Вдруг раздался голос, казалось, выходивший из кухни.
– Вы говорите про господина Поля Панафье?
– Да, мы говорили о господине Поле Панафье, – повторила Баландье.
– Тогда вы можете быть спокойны. Он придет сегодня вечером.
– Он приказал это передать? – поспешно спросила Нисетта.
Густав не желал давать объяснений и сказал:
– Я встретил его. Он велел оставить место за столом.
Нисетта была немного удивлена, что Панафье приказал оставить место за общим столом, так как надеялась пообедать с ним наедине, в отдельной комнате. Тем не менее, она поняла, что надо быть сдержанной, и, подумав о том, что ей предстоит провести с ним целый вечер, может быть, и более, она даже была довольна, потому что, обедая в обществе, он не решится ее упрекать.
– Благодарю, – проговорила она, – я займу два места в конце стола.
– Да, моя милая, – согласилась Баландье. – Выбирайте.
Нисетта вошла в большой зал тогда, когда садились за стол. Все обычные посетители были тут, но ни одного мужчины. Приход Нисетты никого не удивил, так как она была известна в доме.
Четверть часа спустя вошел Панафье. Он подошел к Нисетте, которая встала, когда он вошел, и боязливо протянула ему руку, указав на место рядом с собой.
Панафье пришел улыбающийся и веселый, казалось, совершенно забыв сцену на кладбище.
– Ты ждала меня? – сказал он, с самым непринужденным видом садясь рядом с Нисеттой.
Последняя была немного удивлена.
– Да, Поль, я здесь уже четверть часа.
– Я писал тебе, что буду в восемь часов. Сейчас ровно восемь.
Его любезность очень обрадовала Нисетту.
– Дело в том, что мое сердце идет быстрее часов.
Панафье ничего не отвечал, занятый своим супом.
– Жаль, что мы обедаем в общей комнате, – продолжала Нисетта. – Мне нужно многое сказать.
– Да, милая Нисетта, я тоже хотел бы поговорить с тобой, если бы ты была откровенна.
– Разве я не откровенна?
– Ты – нет.
– Что же ты хочешь узнать? Откуда я могу знать, что она делает?
Глаза Панафье засверкали, он вздрогнул, но сдержался и сказал:
– Кто тебе говорит о ней? Я ею больше не интересуюсь. С этим покончено. Она счастлива, богата, пусть живет, как хочет. Я теперь свободен и хочу таким и остаться. Я пришел сюда не потому, что ты ее подруга. Ты понимаешь это. Я пришел сюда потому, что в твоем письме была фраза: «Моя единственная вина в том, что я тебя слишком любила». Только это и заставило меня прийти сюда.
Нисетта повернулась к Панафье, пристально глядя ему в глаза.
– Это правда? – спросила она.
– Конечно, правда, но ты все же что-то от меня скрываешь.
– Помнишь, как однажды, а лучше сказать – однажды ночью, ты уже спрашивал меня. Я тебе ответила откровенно.
– Но мне все кажется, что ты говоришь не все.
– Почему же?
– Потому, что ты могла бы занять более высокую ступень в обществе, но какая-то тайна заставляет тебя оставаться внизу.
Нисетта пристально взглянула на него, явно смущенная, стараясь понять, что он хочет сказать.
– Я хочу сказать, что для меня непонятно, как такая женщина, как ты, может оставаться в таком положении.
– В каком положении?
– Я знал тебя при Левассере. Ты была…
– Говори, пожалуйста, прямо – я была привратницей.
– Я не нахожу, что это было интересным.
– Ты не всегда думал так, так как заметил меня именно там.
– Это правда, – со смехом согласился Панафье. – Тем не менее, это не мешало тебе иметь странный вкус.
– Но ведь я же говорила тебе, что это было сделано мною из благодарности к человеку, который помог мне в трудную минуту.
– Когда случилось несчастье с Левассером, я увидел тебя в странных обстоятельствах.
– В каких это?
– А кем ты была для Луизы?
– Но ведь я уже объясняла тебе. Мне неудобно говорить здесь за столом, где все могут слышать.
– Да никто не обращает на нас внимания.
– Я любила тебя и не скрываю этого. Я даже думала, что, избавившись от Левассера, я получу твою привязанность. Но увидела, что вместо этого мне ты даешь одни обещания, а Луизе делаешь прелестные подарки. Ревность охватила меня, и я сказала себе, мол, если докажу ему, что она обманывает, он не простит ей этого. Тогда я решила открыть тебе глаза, рассчитывая, что ты прогонишь ее, и я смогу надеяться на твою любовь.
– Но ты не довольствовалась тем, что открыла мне глаза. Ты сама приготовила то, что хотела мне показать.
– Как это?
– Послушай, Нисетта, говори правду.
– Я только правду и говорю тебе. Ведь я сообщила тебе мою цель.
– Этой целью было добиться моей любви?
– Да, это настоящая причина всех моих – хороших и плохих – поступков.
– В таком случае ты очень лицемерна: дружишь с Луизой, а сама думаешь лишь о том, как погубить ее.
– Ты убежден в том, что это я ее погубила?
Панафье нахмурил брови, но постарался скрыть свою реакцию и весело продолжал:
– Ну, хорошо, ты лучшая из подруг. Не думаешь ли ты, что в наших дальнейших отношениях меня будут стеснять воспоминания о прошлом?
– О каком прошлом? – сказала Нисетта, краснея и кусая губы.
Панафье с самым равнодушным видом начал считать по пальцам:
– Во-первых, твой муж, затем аббат, затем Левассер…
– Господи, Боже мой! Какая у тебя хорошая память. Если бы я начала считать в свою очередь, то, может быть, насчитала бы и больше.
– Да и я мог бы насчитать больше.
