Игорь Болгарин - Миссия в Париже
Дзержинский принял его сразу.
В кабинете был еще один человек.
– Познакомьтесь! Вячеслав Рудольфович Менжинский. Начальник Особого отдела ВЧК, – представил его Дзержинский.
Менжинский был уже в летах, но все еще не потерял ни юношеской фигуры, ни быстрого цепкого взгляда. Непокорный чуб на голове, жесткие усы на смуглом лице как бы подчеркивали его колючий характер.
Они поздоровались. Фрунзе назвал себя.
– Вам в ближайшее время все равно предстояло познакомиться, – сказал Дзержинский.
Фрунзе вопросительно взглянул на Дзержинского.
– Вячеслав Рудольфович в ближайшее время выезжает на Украину для ведения там борьбы с националистическим подпольем, – пояснил Дзержинский.
Фрунзе, живущий в ритме постоянной нехватки времени, тут же предложил расположить свою службу в Харькове, при штабе Южного фронта.
– Ну, Михаил Васильевич! Ну так же нельзя! – укоризненно сказал ему Дзаржинский. – Вы выхватываете у меня слова. Это я подумал предложить вам ввести Вячеслава Рудольфовича в состав руководства фронтом.
– Значит, эта мысль уже витала в воздухе, – обезоруживающе улыбнулся Фрунзе, и при этом подумал, какой это счастливый случай. Или перст судьбы. Или невероятное везение. И уже, невзирая на Дзержинского, он продолжил, обращаясь непосредственно к Менжинскому: – Дорогой товарищ! Вы мне не просто нужны! Вы мне необходимы! Я должен постоянно знать, что представляют собой вражеские тылы. Это вполне смыкается с вашими служебными интересами.
– Ну, это не совсем так. Вернее, совсем не так, – возразил Менжинский. – Одно дело – выявление подпольных групп, и иное – кропотливая работа среди белогвардейских офицеров.
– Но ведь это же не идет в разрез с вашими интересами. Понимаете, мне нужна первоклассная разведка, и тогда я не стану распылять свои силы, которых и так, к сожалению, не хватает, – горячо настаивал Фрунзе. – Я тут проанализировал некоторые операции на южном направлении. Была бы хорошая разведка, многих неудач можно было избежать. И, соответственно, потерь.
– А вы меня не убеждайте в пользе разведки, – улыбнулся Менжинский. – Один пример. Тому, что Добровольческая армия не дошла до Москвы, во многом способствовала работа наших разведчиков. Точнее даже, всего лишь одного из них.
Вошел Герсон, поставил на маленький столик в углу кабинета чашки с чаем и большую тарелку с горкой бубликов.
– Прошу к столу! – пригласил Дзержинский. – Как говорят у вас, чем богаты…
Они уселись за столик, захрустели бубликами.
– Ну, продолжайте, – попросил Менжинского Фрунзе.
– О чем мы говорили? Ах, да, о разведке.
– О разведчике, – напомнил Фрунзе.
– Вы что-нибудь слышали о Кольцове? О Павле Андреевиче Кольцове?
– Не припоминаю, – откровенно сознался Фрунзе.
– Я просто хотел привести пример, каких успехов может добиться один-единственный разведчик, – сказал Менжинский. – Но лучше меня о работе Павла Кольцова может рассказать Феликс Эдмундович. Он знает все это не понаслышке.
Дзержинский, однако, медлил. Он словно собирался с мыслями, хотя довольно часто рассказывал об этой уникальной по своим результатам операции одного из первых советских разведчиков. Дзержинский гордился и самим Кольцовым и этой операцией, но вовсе не потому, что и сам был до некоторой степени ко всему этому причастен. Просто здесь все так сошлось благодаря случаю, а также уму, точному расчету, находчивости и смелости всего лишь одного человека. Результаты превзошли все самые смелые надежды.
Это был хрестоматийный случай, готовый пример для учебника разведшколы.
Наконец, Дзержинский стал рассказывать о Кольцове, о том, как он сумел превратить в редкую удачу свой неожиданный и сокрушительный провал и едва не гибель.
Засылая Кольцова в деникинсктий тыл, органы ВЧКа не сумели, да и не могли предусмотреть все неожиданности, с которыми он может столкнуться. И Кольцов оказался плененным бандитами известного батьки Ангела. У батьки к тому времени накопилось немало пленных, как красных, так и белых. Сидя в тесном подвале, они ждали смерти. Кольцов вместе с другими своими товарищами по несчастью сумели не только избежать гибели, но и почти полностью уничтожить банду. Во всяком случае, больше о ней никто и никогда ничего не слышал.
Кольцов, вырвавшись из плена, мог присоединиться к красноармейцам и вернуться обратно к своим. Он же поступил совсем не так, как можно было предположить. Он бежал с белогвардейскими офицерами. И уже благодаря этому был встречен в Добровольческой армии как герой, избежал многих проверок и был назначен старшим адъютантом командующего. О дальнейшем не трудно догадаться. О намерениях генерала Ковалевского, его планах командование Красной армии узнавало заранее и соответственно реагировало. Вот, собственно, и все об одном чекисте и его успешной работе в тылу врага.
– Удивительная история! – с тихим восторгом произнес Фрунзе. – И что же, он жив?
– Да. В конечном счете он был разоблачен, приговорен военно-полевым судом к смерти. Я лично занимался операцией по его освобождению, – закончил свое повествование Дзержинский.
– Хоть бы одного такого нам на Южный фронт, – мечтательно произнес Фрунзе.
– Одного такого я вам обещаю, – сказал Дзержинский. – Сейчас Кольцов в одной очень ответственной заграничной командировке. Сразу по возвращении, обещаю отправить его к вам.
Перед самым отъездом нарочный привез Фрунзе пакет. Михаил Васильевич распечатал его и прочел присланное ему письмо. В нем Оргбюро Центрального Комитета РКП(б) сообщало, что дело об оскорблении, нанесенном Фрунзе Председателем Реввоенсовета Республики, рассмотрено. От имени Центрального комитета партии Оргбюро принесло Фрунзе и его сотрудникам извинения и выразило полное доверие.
Троцкий лично извиняться не стал.
21 сентября Фрунзе отбыл в Харьков.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Покидали они Париж без сожаления. Провожал их только Болотов. Перед самой посадкой в вагон он наклонился к Кольцову:
– Не возражаете, при оказии я сообщу Татьяне Николаевне, что вы уже в Москве? Может, хотите еще что-то ей передать?
– Когда я буду в Москве, неизвестно. Но если у вас появится такая возможность, сообщите. Скажите, что все мои слова остаются в силе. Очень надеюсь, что жизнь еще повернется к нам лицом и, возможно, даже улыбнется нам обоим.
– Красиво сказали, – одобрил Илья Кузьмич. – Я запомню.
– Скажите, что я убежден: мы встретимся. И, возможно, даже очень скоро, – и Павел растерянно пожал плечами. Он очень хотел, чтобы было именно так, но мало в это верил. Но что при таких обстоятельствах еще можно сказать?
