Игорь Болгарин - Миссия в Париже
Некоторые делегаты выступили с категорическими возражениями по поводу уступок: поляки расценят это как слабость советской стороны.
Ленин всячески отстаивал свою правоту. Он говорил, что война в России слишком затянулась. Ее надо прекращать, потому что не только армия, но и весь народ уже устал от войны.
– Конечно, мы можем продержаться и эту зиму, – уговаривал он делегатов, – но те жертвы, на которые мы пойдем ради мира, намного меньше тех, которые мы понесем, если продолжим войну. Надо учесть и то, что Польша – наш сосед. И с нею все равно рано или поздно придется налаживать добрососедские отношения. Так не лучше ли это сделать раньше.
В конечном счете делегаты согласились с Лениным.
Так плавно конференция перетекла к, пожалуй, основному, главному вопросу: о государственном и партийном строительстве. Иными словами, сейчас, когда в Советской России намечалось окончание войны, надо было более подробно и основательно подумать, как дальше жить стране, народу, по каким писаным и нравственным законам?
Ленин напомнил делегатам о письме, с которым Центральный Комитет обратился к партийным организациям и отдельным членам партии. В этом письме указывалось на серьезные недостатки, которые пронизывают партийные ячейки сверху и до самых низовых. Не свободны от этих недостатков и отдельные руководители страны. В первую очередь это бюрократия и формализм. Появились в рядах большевиков крикуны и демагоги. Отмечались отдельные случаи откровенного взяточничества.
Страсти разгорелись нешуточные. Одного дня на обсуждение только этого вопроса не хватило. Продлили конференцию еще на день.
В один из перерывов Сергей Сиротинский, который тоже сумел проникнуть на конференцию, отыскал Фрунзе, разочаровано сказал:
– Не понимаю. Война, бои. А мы тут теряем время. Про бюрократизм можно было и потом поговорить. Не спешное дело.
– Вот тут ты, Сережа, не прав. Обо всем этом сейчас самое время говорить, – не согласился со своим адъютантом Фрунзе. – А то как бы эти крикуны и бюрократы не погубили только нарождающуюся новую Россию. Это – ржавчина, которая может разъесть и уничтожить все наши завоевания. Поэтому Ленин и вынес эти вопросы на партконференцию именно сейчас.
– Теоретически я это понимаю.
– «Теоретически», – усмехнулся Фрунзе. – Ты какой факультет закончил?
– Словесности.
– Понятно. Вы там все в высоких эмпиреях витаете. А тут – практика.
– Тогда у меня практический вопрос. Откуда они взялись, эти бюрократы, формалисты, взяточники и прочая нечисть? Капиталистов, помещиков в наших рядах нет, стало быть, нет для них и почвы. Не с Луны же они к нам свалились?
– Все эти человеческие пороки, они – как ржавчина. Сначала только легкий коричневатый налет, не сразу и заметишь. А спустя время глянул, а металл уже ржавой окалиной покрылся, дырки образовались. И все! И уже не справишься с ней. Так и в жизни. Все эти пороки только начали проявляться. Пока их можно легко смахнуть. Не ждать, пока они в нашу жизнь внедрятся.
– А может, они уже внедрились? – поднял глаза на Фрунзе Сиротинский. – Сидят себе они тихонечко, слушают. Потом в бой ринутся, всех опередят. Будут кричать: «надо бороться», «надо усилить», «покончить» – и прочее. А ты попробуй, загляни им в душу!
– Правильно понимаешь, Сережа! – согласился Фрунзе. – Для этого и партконференция, чтобы заявить об этой заразе, подумать, как всем миром с нею бороться. Но и чтобы дров не наломать.
На конференции Фрунзе встретился с нужными ему людьми, со всеми поговорил.
Главком Сергей Сергеевич Каменев пообещал в самое ближайшее время дополнительно направить Южному фронту артиллерию и аэропланы. Несмотря на то что мир с Польшей пока еще не заключен, было решено снять с Западного фронта Первую конную армию и передать ее Южному фронту. Правда, прибудет она на место не так скоро, как хотелось бы. Вагонов нет, и она отправится своим ходом. А это более восьмисот верст. Для укрепления командного состава Южного фронта Каменев отдал из резерва в распоряжение Фрунзе двух командующих армиями: Владимира Лазаревича и Августа Корка. Членом Реввоенсовета Южного фронта назначил старого товарища Фрунзе по Туркестану Сергея Ивановича Гусева.
На следующий день после конференции Фрунзе попросил Гусева основательно заняться агитпропом. И тот стал сутками напролет носиться по Москве. В управлении железных дорог выпросил несколько теплушек и приспособил их под передвижную типографию. Для типографии надо было достать печатные станки, шрифты, бумагу. Типографских рабочих в Москве можно было по пальцам пересчитать, они ценились дороже золота. Едва не каждый день Москва украшалась новыми призывами, плакатами. Но Гусев сумел переманить к себе трех типографских рабочих, и теперь уже и они подключились к хлопотам, которыми до сих пор занимался он один.
Фрунзе встретился с известным революционным поэтом Демьяном Бедным и уговорил его отправиться на фронт. Демьян не сразу, но согласился. Московская революционная романтика больше его не прельщала, она казалась ему пресной. Ему хотелось прочувствовать настоящий героизм: под свист пуль и разрывы снарядов сочинять стихи, призывающие бойцов идти в последний и решительный бой. Он и сам представлял себя в таком горячем бою: там, среди огня, у него родятся стихи такой мощи, которые до него еще никто не написал.
Фрунзе едва ли не по-детски был счастлив, что уговорил Демьяна ехать с ним. Благодаря своему обаянию, он где-то добыл купейный вагон и переоборудовал его для Демьяна Бедного в богатое поэтическое гнездышко. Фрунзе верил, что Демьян своими стихами сможет сделать на фронте то, что порой не смогут сделать и десяток агитаторов и пропагандистов. Он верил в боевой порыв красноармейцев, когда они идут в атаку, не пригибаясь, когда враг кажется поверженным еще до того, как они входят с ним в соприкосновение. Это состояние, похожее на наркотическое опьянение. Фрунзе сам несколько раз в боях испытал это чувство.
Глава четвертая
В последний день партконференции Дзержинский сказал Фрунзе:
– Я так понимаю, вы пока еще не покидаете Москву?
– Да. Еще побуду. Дел – море.
– И все же, выберите время, чтобы зайти ко мне на Лубянку. Поговорим не в суете и без спешки. А возможно, и с пользой.
Фрунзе помнил об этом приглашении, но в своем предельно плотном графике никак не мог отыскать часок-другой. И лишь за день до отъезда, отложив какие-то не самые спешные дела, отправился на Лубянку.
Дзержинский принял его сразу.
В кабинете был еще один человек.
– Познакомьтесь! Вячеслав Рудольфович Менжинский. Начальник Особого отдела ВЧК, – представил его Дзержинский.
