Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

В группе офицеров раздались смешки, но их перекрыл равнодушный голос Гасдрубала:

— Манисаба! Выполнить приказ, который не смогла выполнить Абигайль! И догнать нас немедленно!

Офицер, пришпорив коня, исчез во тьме. Абигайль поднялась с земли, пристыженная, взбешенная, плачущая от унижения. Никто не обращал на нее внимания, никто не помог снова сесть на спокойно ожидавшую, но такую недосягаемо высокую кобылу. Она тут же приняла решение и, не обращая внимания на коня, двинулась пешком в сторону ворот, которые стража как раз закрывала после прохода последнего отряда. Никто ее не остановил, никто ни о чем не спросил.

Гасдрубал, ехавший в конце колонны, во главе которой поспешил Баалханно, говорил Кадмосу:

— Должно получиться! Когда мы будем угрожать Утике, римляне вынуждены будут выйти из-за валов, преградить нам путь. А тогда Герастарт ударит по их лагерю, где у них все припасы, а Гидденем — с тыла, по легионам, сражающимся с нами. Их поражение неминуемо.

— Так и есть, вождь. Завидую только Гидденему.

— Чему?

— Он ударит с тыла, а значит, они обернутся против него. Для воина радость — сражаться с таким противником.

— Ты еще сегодня можешь испытать этой радости в избытке, — пробормотал Гасдрубал. — Помни, что мы должны сковать все силы римлян, стянуть их на себя и дать время Гидденему, которому предстоит долгий путь, прежде чем он настигнет римлян.

— Гидденем, несомненно, храбрее меня, — справедливо признал Кадмос.

— Но он сражается как человек отчаявшийся, ищущий смерти, а ты — как полководец, думающий о победе. Карт Хадашту нужны победы, — отрезал Гасдрубал.

Прав был Макасс, предупреждая вождя, что римляне знают обо всем, что творится в Карфагене, ибо уже на рассвете конные разъезды стали приносить вести, что неприятель перерезал дорогу на Утику и преграждает им путь.

С небольшого холма Гасдрубал разглядел римские порядки и тщательно оценил силы врага. Яркое солнце зажигало искры на шлемах и остриях пилумов, прозрачный воздух позволял видеть далеко.

Армия консулов была выстроена в традиционном порядке: в центре пехота в три линии, на флангах — нумидийская конница.

— Если у них здесь два легиона, то в лагере они должны были оставить сильную охрану, почти пол-легиона, — прикидывал Гасдрубал. — Это слишком много для сил Герастарта, тем более что лагерь сильно укреплен. Это уже настоящая гадар. И там есть машины, которых у Герастарта нет. Но это ничего. Когда мы здесь уничтожим их главную силу, возьмем и лагерь. Ах, какая жалость, что у нас нет слонов.

Он указал на холмы, синевшие на юго-западе.

— Оттуда должен подойти Гидденем. Но мы не будем ждать, пока он появится.

— Верно, рошеш шалишим, — с убеждением подтвердил Кадмос. — Промедление с началом битвы очень утомило бы наших людей. Это молодые солдаты.

— В этом-то и дело. Пусть люди готовятся. Конницы у нас мало. Ты, Магарбал, возьмешь своих и двинешься сюда, направо. Ты должен сдержать нумидийцев, даже если вам всем придется погибнуть. Ты, Баалханно, возьмешь этот лох и прикроешь нас слева. Македонские сариссы хороши против конницы. Ты должен выстоять, пока мы не сломим центр. А за это время уже должен появиться Гидденем. Кадмос ведет первую линию. Ну, вперед!

Построение шло нелегко из-за все еще недостаточной выучки новобранцев, но со стороны римлян это могло выглядеть скорее как пренебрежение противником. Быстро усиливающаяся жара утомляла легионеров, менее привычных к ней, чем жители Африки. Но Гасдрубал был слишком опытным вождем, чтобы не знать, что такое для молодого солдата ожидание битвы, поэтому не медлил дольше, чем это было необходимо. Первым в облаке пыли двинулся Магарбал, сразу за ним — Баалханно, на котором вызывающе сверкал золоченый доспех, а когда обе части нумидийской конницы поспешили навстречу, загремели трубы, рога, курмиксы, и Кадмос повел первую линию основных сил.

— Идти ровно! Смыкать щиты! — кричал он. — Копья метать только по приказу! Помните, только по приказу! И сразу за мечи и рубить! Всегда смыкаться к центру! Ко мне! Не дать разорвать строй!

Он соскочил с коня, встал в строй и пошел, задавая шаг. Ряд колыхался. Слишком это было трудно для молодого солдата. Строй то растягивался, то сжимался без нужды, то изгибался, как змея. Но солдат упорно шел навстречу застывшей в безупречном спокойствии линии римских войск.

Вопль битвы на обоих флангах заглушал даже звуки труб. Все ближе ровные, в шахматном порядке выстроенные манипулы, уже можно различить лица под козырьками шлемов. Второй легион. Культовые знаки, волка и быка, они, верно, оставили в лагере. Но сигнифер стоит среди триариев.

«Гидденем захватит знамя!» — невольно, с завистью подумал Кадмос.

Уже видно, как солдаты первого ряда берут свои пилумы для броска, готовятся. Еще слишком далеко. Сейчас. Нет, выдержать. Еще немного. Пару шагов.

Трибун Гней Корнелий Испанский не выдержал напряжения, повернулся на коне, поднял руку. Прежде чем он махнул, Кадмос крикнул — изо всех сил:

— Копьями!

Запоздалый залп римских пилумов был уже нестройным, неровным и малоэффективным, но манипулы умело смыкались, хоть и были сильно прорежены градом карфагенских копий. Вторая линия приблизилась.

Они столкнулись с воплем, работая лишь мечами. С одной стороны — ярость, с другой — железная дисциплина. Численное превосходство — против превосходства воинского умения. Оружие, еще с радостью лелеемое в неопытной руке, — против оружия, ставшего лишь привычным инструментом.

Они трижды сходились и расходились безрезультатно. На флангах нумидийская конница с дикими криками отступала и снова раз за разом возвращалась в бой. Но триарии до сих пор не вступали в дело, поэтому и Гасдрубал не бросал в бой свои резервы. Он все нетерпеливее поглядывал на холмы, откуда должен был подойти Гидденем, все громче приказывал трубить в трубы и рога.

В третьей схватке в центре внезапно возникла сумятица. Римляне, до сих пор лишь оборонявшиеся, вдруг ринулись вперед, но не в стройном, уставном порядке, а бегом, в беспорядке. Оттуда донесся крик:

— Италики! Друзья! Италики!

Кадмос, измученный, охрипший, неистовствовавший в бою, все же понял, что происходит, и его голос снова перекрыл шум битвы:

— Пропустить! Это союзники! Пропустить!

На римской стороне тоже поняли причину незапланированной атаки, зазвучали буцины, ослабленные ряды начали стремительно отступать, снова смыкаться, в бой поспешно вступили триарии. Но они прикрывали уже лишь отход в сторону лагеря.

— Гидденем! О, почему же не ударил Гидденем! — в полном отчаянии кричал Гасдрубал.

Он бросил в бой последние резервы, сам бился наравне со всеми, но не мог ни одолеть медленно отступавшего неприятеля, ни сломить его строй.

Наконец, под прикрытием яростно атаковавшей нумидийской конницы, римляне отошли в свой сильно укрепленный лагерь. Атаковать его без осадных машин было бы безумием — Гасдрубал приказал отступать.

Он объезжал собиравшиеся, разгоряченные боем отряды, с ясным лицом благодаря воинов.

— Ушли от нас! — весело кричал он. — Но они узнали, что такое народ Карт Хадашта! Можете гордиться, братья! В открытом бою вы заставили отступить консульскую армию! Захватили пленных, оружие.

Но в шатре, когда войска расположились на отдых, вождь гневно набросился на Герастарта:

— Что это значит? Где Гидденем и его люди? Он предал, заблудился? За меньшие проступки полководцев распинали! Если бы он подошел вовремя, ни один римлянин не ушел бы!

Старый командир фаланги был угрюм, но не выказал страха перед гневом вождя.

— Гидденем погиб. Его люди разбежались. Часть из них добралась до меня. Но уже тогда, когда я был скован боем с гарнизоном лагеря. А потом сразу подошли римляне, а вы — за ними.

— Погиб? Как? Где? Он ведь даже не появился на поле боя!

— Его убил кто-то из своих, а может, и чужой, — понуро пояснил Герастарт. — Убийца, говорят, выкрикнул что-то непонятное и пронзил его мечом. А потом быстро исчез. Перепуганные люди разбежались, решив, что это, верно, один из кабиров.