Поль Феваль - Странствия Лагардера
– Что вы хотите этим сказать?
– А вы не догадываетесь?
– Вот что, мадемуазель: послушайтесь моего совета и прикусите свой розовенький язычок!
– Одна из привилегий женщины – это право откровенно говорить мужчине то, что она о нем думает, и быть уверенной, что мужчина не ответит ей оскорблением. Вот я и пользуюсь этим правом.
– Ив чем же вы меня обвиняете?
Донья Крус заметалась по комнате, словно львица, которая кружит по клетке, готовая броситься на своего укротителя. Пускай укротитель полагает себя сильнее зверя – достаточно одного удара мускулистой лапы, чтобы вывести его, повергнутого наземь, из этого заблуждения.
Никакое иное сравнение не могло бы лучше обрисовать противостояние этих двух людей.
Опытный дрессировщик, Гонзага привык полагаться на силу, раскаленное железо и хлыст. До сих пор ему удавалось заставлять львицу покорно лежать у его ног. Но как раз тогда, когда он решил, что клетка окончательно поработила волю гордого создания, львица фыркнула и выпустила когти… готовясь вырваться на волю и загрызть врага.
– Значит, вы хотите услышать, в чем я вас обвиняю? – спросила цыганка, внезапно остановившись и вызывающе поглядев на принца. – В убийстве!
– Замолчите! – в ярости воскликнул Гонзага. – Не пытайтесь бороться со мной, иначе я сотру вас с лица земли!
– Ну что же, вам не привыкать, – заносчиво ответила донья Крус. – Для начала вы расправились с отцом семейства, сделав несчастную женщину вдовой, а крохотного ребенка сиротой, а потом, дождавшись, пока девочка подрастет, вы похитили ее и с надеждой ждете, что бедное дитя вот-вот испустит последний вздох. Я для вас давно ничего не значу… Взгляните на вашу руку – шевалье де Лагардер пометил ее клеймом палача, и вы не посмеете этого отрицать!
Неистовый гнев охватил Гонзага. О, как ему хотелось задушить юную цыганку, навсегда заставить замолчать эту дерзкую особу! Как смело это жалкое создание, которое он вытащил из грязи и едва не сделал герцогиней, перечить ему, принцу Гонзага?!
Сжав кулаки, он в ярости набросился на нее, но вовремя заметил зловещий блеск острого маленького кинжала – неразлучного спутника Флор.
Стоя возле кровати, где спала ее подруга, девушка готова была защитить и ее, и себя, а если понадобится, то и умереть.
Даже самый жестокосердый бандит не осмелится поднять руку на женщину, готовую погибнуть, но не уступить.
Гонзага замер.
– Господи, до чего же вы меня довели! – усмехнувшись, сказал он. – Я едва не загубил невинную душу…
– А я едва не совершила справедливое возмездие! – вызывающе ответила она.
Поняв, что грубая сила не сломит отважную упрямицу, принц скрестил на груди руки и произнес ледяным тоном:
– Напрасно вы размахиваете кинжалом, мадемуазель. Неужели вы совсем не дорожите вашей жизнью? Ведь стоит мне приказать, как вы завтра же окажетесь на корабле, плывущем в Африку… Может, вам хочется стать наложницей султана, донья Крус?
Гонзага говорил резко и отрывисто. Флор опустила голову и не ответила.
– В тот день, когда мне будет угодно разлучить вас с мадемуазель де Невер, – продолжал принц, – я сделаю это, причем без всякого насилия. Вы больше никогда не увидите ее, и мне вовсе не потребуется убивать вас…
Угроза, прозвучавшая спокойно и решительно, испугала девушку куда больше, чем недавний яростный порыв Гонзага.
– Заключим же мир, – предложил принц, поспешив воспользоваться своим кратковременным преимуществом. – Вы нужны Авроре де Невер, а значит, и мне… Я не желаю ее смерти!
– А я жду ее как избавительницу… – раздался из алькова слабый голос. – Каждый час призываю я ее, каждую минуту… Я вижу, как она тянет ко мне свои костлявые руки, желая забрать меня к себе. Но тут между ней и мною сверкает клинок, и я слышу: «Я здесь!» Это Анри, который спешит на помощь, повторяя девиз Невера, – и смерть всякий раз отступает!..
С губ Гонзага рвались какие-то бессвязные слова. В его ушах все еще звучали брошенные цыганкой обвинения, руку жгло клеймо Лагардера…
Безудержная ярость вновь охватила его.
Забыв об утонченных придворных манерах и о почтении, которое положено оказывать женщине, принц взревел, топнув ногой:
– Лагардер мертв! Я держал в руках его сломанную шпагу, ту самую, что вручил ему регент Франции!
По комнате пронесся тоскливый стон, и Флор бросилась к Авроре, желая хоть как-то утешить ее.
Наследница Неверов сидела на своем ложе, взор ее блуждал по сторонам; с трудом шевеля губами, она шептала:
– Мертв! Анри мертв? Неправда! Если бы рука убийцы нанесла роковой удар, я бы почувствовала это… Но я вижу Анри… его шпага спасает меня, он велит мне жить. Вы лжете… здесь все лгут… Анри жив! Он придет! Он отомстит! Анри! Анри!
Этот всплеск чувств исчерпал последние силы девушки. Аврора откинулась на подушки; лихорадка вновь заставляла ее бредить.
– Уходите, – приказала донья Крус Гонзага. – Ваши лживые слова, само ваше присутствие причиняют ей жестокую боль… Имейте сострадание хотя бы к умирающей! Уходите!
Принц не осмелился возразить.
– Через час я уезжаю в Мадрид, – произнес он, вставая. – Зайдите ко мне, как только освободитесь, мне необходимо с вами поговорить.
Клевреты остались в Сарагосе. Гонзага и Пейроль вдвоем привезли девушек в Пенья дель Сид, опасаясь, чтобы кто-нибудь случайно не проведал о том, где же находятся пленницы.
Донья Крус решила выполнить просьбу Филиппа Мантуанского. От того, что он собирался ей сказать, зависели ее дальнейшие действия; в смерть шевалье она не поверила ни на минуту.
Увидев, что глаза Авроры закрылись и девушка погрузилась в сон, Флор спустилась вниз, в общий зал гостиницы, где за маленьким столиком сидели, негромко беседуя, Пейроль и Гонзага.
– Вы оставили кого-нибудь с мадемуазель де Невер? – спросил принц.
– Да… женщину, которая обещала позвать меня, если Аврора проснется. Так что торопитесь…
Гонзага закрыл дверь и прислонился к ней, дабы она оставалась закрытой; в Испании нет ни засовов, ни задвижек, ибо в этой стране воры грабят только на больших дорогах, при свете луны.
– Мне надо серьезно поговорить с вами, донья Крус, очень серьезно, – начал принц, – и я попрошу не прерывать меня…
– А я прошу не пытаться склонить меня к чему-нибудь недостойному! – немедленно прервала его девушка.
– Извольте слушать, донья Крус! – хлопнул ладонью по столу Гонзага.
На сей раз цыганка промолчала, однако глаза ее сверкали неукротимым огнем, так что нетрудно было догадаться, сколько дерзости наговорила бы она этому знатному вельможе, будь ее воля.
