Улыбка гения - Софронов Вячеслав

Хотя Симферополь имел статус центрального города Тавриды, почитай губернского, но полная неразбериха от прибывающих в него обозов и эвакуированных раненых, частая смена воинских частей и их руководства невольно порождали хаос во всем, включая умы обывателей. И у него самого людская круговерть и неопределенность быта не могли способствовать вдумчивой и стабильной работе над диссертацией. Он понимал, задержись здесь до весны — и всё, прощай, всяческая надежда на возвращение в столицу и защиту магистерской степени. Понимая это, он решил обратиться за поддержкой к директору родного института, о чем и написал ему слезное письмо. И тот не преминул откликнуться и принял самое живое участие в судьбе недавнего выпускника, обратившись в министерство с ходатайством о переводе Менделеева в Одессу. На его счастье, там освободилось место учителя, о чем поставили в известность директора симферопольской гимназии. Но тот не пожелал сразу отпускать недавно прибывшего учителя, сославшись на отсутствие денег, причитающихся ему за проведенные занятия. Пришлось ждать, что для Менделеева, с его нетерпеливым характером, стало вконец невыносимым.

К тому же он помнил о рекомендации одного из столичных докторов, посоветовавшего ему показаться другому известному по всей России врачу — Пирогову. Тот как раз находился в Крыму, участвуя в излечении многочисленных раненых, производя по нескольку десятков операций в день. Но что-то останавливало Дмитрия вот так запросто отправиться к известному хирургу и попросить его дать свое врачебное заключение, которое он для себя сформулировал так: жить или не жить ему дальше. Ибо, как известно, чахотка излечению не подлежит.

Сам Дмитрий понимал, невидимая болезнь и нерешенность вопроса накладывают на него самое негативное влияние и вместе с бытовой неустроенностью не дают всерьез заняться написанием диссертации. Потому, как ни крути, разрешить его сомнения мог только лишь Николай Иванович Пирогов, остававшийся для него последней надеждой. Иначе не стоит и начинать задуманное.

Но еще его останавливали жуткие воспоминания о своем самом первом знакомстве с особенностями врачебных будней. Когда-то, после приезда в Петербург, поскольку речь пока не шла о поступлении в педагогический институт, кто-то подсказал ему, будто бы в этом году идет набор в медицинский институт. Дмитрий, чуть поколебавшись, отважился пойти туда. Он и представить себе не мог, что до экзаменов придется побывать в морге, где на стеллажах были разложены неопознанные пока покойники и прямо в присутствии абитуриентов врачи производили их вскрытие. Не простояв и нескольких минут, впечатлительный юноша ощутил тошноту и головокружение, еще чуть-чуть — и он бы упал в обморок, благо его подхватили бдительные санитары, вывели на воздух и дали понюхать пахучую соль, после чего он еще долго не мог прийти в себя. Таким образом всякие его дальнейшие взаимоотношения с медициной были закончены раз и навсегда. А вот сейчас ему предстояло идти не куда-нибудь, а в хирургическое отделение, где он наверняка столкнется с кровью и болью. Но через это он должен был переступить.

А вот личность самого Пирогова вызывала у него самый живой интерес. И хотя он никогда с ним не сталкивался, но многочисленные рассказы о легендарном докторе обрастали самыми разными, порой фантастическими, подробностями и велись в русском обществе еще со времен Кавказкой войны. И где в них был вымысел, а где правда, отличить было невозможно.

Все знали о неприятии методов Пирогова православной церковью. Святые отцы были категорически против какого-либо вмешательства в человеческий организм даже после смерти, а хирург Пирогов настаивал на вскрытии умерших и тщательном изучении наиболее важных органов. Понятно, зрелище не из приятных, и все, кто при этом присутствовали, рассказывали о том в самых мрачных тонах и красках.

Не вызывал оптимизма у родственников и способ сохранения трупов в леднике, после чего близкие отказывались их забирать, опасаясь, как бы они после того не ожили, о чем тоже ходили самые невероятные слухи.

А еще усыпление раненых газами эфира, после чего они совершенно не чувствовали боли, и вовсе походило на колдовство, сопряженное с переселением душ. Потому не зря не только рядовые, но и высшие военные чины буквально цепенели от ужаса, увидев входящего в палату хирурга. Правда, потом, после излечения, все они буквально в ножки кланялись Николаю Ивановичу за то, что он спас им жизнь.

Так или иначе, слава о Пирогове разнеслась не только по всей России, но знали о нем и в европейских странах, считали его выдающимся хирургом. Вот именно к нему и советовали Дмитрию обратиться столичные врачи, не надеющиеся на собственные выводы насчет его недомогания, так похожего на первую стадию болезни, называемой туберкулезом.

Госпиталь, где оперировал Пирогов, он нашел без особого труда и, чуть помявшись у входа, решительно вошел внутрь. Там на него никто не обратил внимания, словно он с некоторых пор стал не видимым для занятых своими неотложными делами врачей, санитаров и медсестер, облаченных в белые одеяния, похожие на монашеские. Он нерешительно обратился к одной из них, но она или не поняла или не расслышала его вопрос о том, где можно найти доктора Пирогова. То же самое произошло и с другой сестрицей и с третьей, которая хотя бы очаровательно улыбнулась и на ходу что-то пробормотала. Тогда он пошел по темному коридору, попытавшись найти доктора самостоятельно. Но едва Дмитрий открыл первую попавшуюся ему дверь, как в нос ударил неприятный запах чего-то гнилостного, заплесневелого, а внутри он увидел лежащие прямо на полу окровавленные человеческие конечности мертвенно-серого цвета.

Дмитрий инстинктивно отшатнулся, торопливо закрыл дверь и кинулся к выходу. По дороге он наткнулся на санитаров, заносивших носилки с очередным раненым в матросской форме. Пострадавший в бою громко стонал, приложив обе руки к груди, прикрывая ладонями рваную рану, из которой сочилась кровь.

Выскочив на улицу, он тяжело вдохнул свежий воздух, пытаясь избежать подступающую тошноту и, не разбирая дороги, пошел обратно, пообещав себе в следующий раз дождаться, когда к нему выйдет сам Пирогов, чтоб вновь не попасть в неловкое положение. Так повторилось еще два раза, когда он уходил ни с чем: то Пирогов отдыхал, то проводил сложную операцию и должен был освободиться еще нескоро. Наконец ему повезло. В очередное свое посещение он встретил на крыльце госпиталя молодого врача в забрызганном каплями крови халате, который блаженно курил, щурясь на солнце. Тот с любопытством глянул на Менделеева и, увидев, что он никак не решится войти внутрь, поинтересовался, не ищет ли тот кого из родственников или сослуживцев. Дмитрий отрицательно затряс головой, а потом робко промолвил:

— Хотел было встретиться с Николаем Ивановичем, но как-то все не выходит. То занят, то отдыхает. К слову сказать, жуткая у вас работа — людей резать,

Молодой человек громко засмеялся и ответил:　

— Эх, темнота и необразованность! Да если бы не мы с Николаем Ивановичем, глядишь, половина из тех, кто поранены в бою были, прямиком на тот свет отправились бы.　

— Вы уж скажете, — не поверил Дмитрий, — половина, хм. А не резать никак нельзя? Случайно в одну комнату заглянул, а там человеческие руки и ноги лежат, вами отрезанные. Жуть! Как они без них жить станут? Я бы точно не смог…　

— Так ведь живут и нам спасибо говорят. А оставить все как есть нельзя. Раны воспалятся, гнить начнут — и всё, конец. Помрет человек. Я вам случай расскажу, он, правда, не у нас был, а в самом Севастополе, на четвертой батарее. Там ядром одному офицеру голову оторвало, а тело целехонько. И что вы думаете? Солдатики его раз, на носилки, и голову тоже подобрали. Несут в палату к Николаю Ивановичу, он тогда там прямо во время боя оперировал. Приносят. Ставят. Он глянул и спрашивает:　

— Зачем вы мне его без головы принесли?　

А те ему:　

— Так голову следом несут. Может, получится обратно пришить? — И он опять захохотал, от чего Менделееву стало совсем не по себе. — Вот без головы точно жить не получится, а без руки или ноги — ничего, можно приспособиться.