Александр Дюма - Цезарь
Силлак вошел и первым делом простерся у ног Орода; затем, поднимаясь, он отпустил полу своего плаща, и из нее к ногам царя выкатилась голова и рука Красса. Ород сразу все понял без объяснений; и парфяне, присутствовавшие на пиршестве, огласили зал рукоплесканиями и радостными криками. Царь усадил Силлака рядом с собой.
Со своей стороны, актер Ясон, который, как мы уже говорили, исполнял роль Агавы, дошел до сцены Кадма и Агавы, где Агава держит в руках голову Пенфея, которую она в своем безумии принимает за голову льва; так вот, актер Ясон передал голову Пенфея одному из персонажей хора и, взяв голову Красса, вскричал, словно он продолжал играть роль Агавы, но показывая зрителям голову Красса вместо головы Пенфея:
– Я принесла с гор новое украшение для моего тирса, великолепный охотничий трофей. Как видишь, в мою западню попался лев.
И он яростно потряс столь кстати появившимся предметом.
Затем, когда он продолжал свой диалог с хором, и хор спрашивал:
– Кто же нанес ему смертельный удар?
Промаксатр ринулся к Ясону и, вырвав голову из его рук:
– Я! я! сказал он, отвечая стихами Эврипида: «Мой это подвиг».
И действительно, как мы помним, это именно он убил Красса и, убив, отрубил ему голову и руку.
Этот неожиданный эпизод завершил праздник – жутковатый праздник, где боролись друг с другом цивилизация и варварство, трагедия вымышленная и трагедия подлинная. Ород повелел дать каждому из двух актеров по таланту, один талант Ясону и один талант Промаксатру.
Вот так завершилось великое и безумное предприятие Красса, и так был разрушен, в связи со смертью одного из его членов, первый триумвират.
Если вам интересно, что сталось с другими актерами этой пьесы, мы расскажем о них в двух словах.
Сурена вскоре был убит по приказу Орода. После этой победы над Крассом он в некотором роде превзошел своей славой самого царя, и Ород повалил его, как дуб, который дает слишком много тени. Пакор, его сын, который только что женился на сестре Артабаза, и который видел, как голова Красса сыграла роль в спектакле на пиру в честь его свадьбы, был побежден и убит в одном большом сражении, данном им римлянам. Ород заболел водянкой; эта болезнь была смертельна; но Фраат, его второй сын, нашел, что тот умирает недостаточно быстро, и отравил его.
«Но случилось так, – говорит Плутарх, – что этот яд оказался неизвестным доселе лекарством от недуга, которым страдал Ород; болезнь приняла и впитала его в себя, и они изгнали друг друга из его тела.
«После чего, – добавляет Плутарх, – Ород почувствовал облегчение». Но Фраат избрал тогда более верный путь: он удавил своего отца.
Глава 46
Вернемся же к Катону и Помпею; а затем мы заглянем в Галлию и посмотрим, что делает Цезарь.
Катон по-прежнему слыл чудаком, что давало ему право делать все, что угодно, но при всем при этом ему никак не удавалось добиться должности консула. Мы уже говорили, что Катон домогался ее и потерпел поражение. Но просто сказать это совершенно недостаточно: когда речь идет о человеке такого значения, как Катон, нужно еще сказать, как именно он потерпел поражение.
Мы помним, что Катон предсказывал Помпею по поводу Цезаря. Цезарь, надо признать, делал пророчества Катона вполне обоснованными. Он был единственным, кто обретал величие в эти бедственные дни.
Благодаря какому-то небывалому везению он очень вовремя сбежал от мелочных войн на Форуме, которые вот уже десять лет принижали Помпея; он сбежал от них, чтобы вести настоящую большую войну.
В войне вообще есть нечто величественное, что поднимает людей на всю высоту, на какую они только способны подняться. Кем был Цезарь на Форуме? Трибуном, уступающим в популярности Клодию, в энергичности – Катилине, в чистоте – Гракхам. В армии Цезарь уже становился соперником Помпею, а соперничая с Помпеем, превосходил всех остальных.
И к волшебным чарам славы, – самым властным из всех чар, – добавлялась большая деловая сметка Цезаря и исконная, глубинная продажность, царившая в Риме – два важнейших средства его борьбы. Катону были видны не столько победы, которые Цезарь одерживал над галлами, сколько путь, который он одновременно прокладывал себе в Риме.
У Катона была только одна возможность остановить это наступление, ведущее к крушению Республики: добиться должности консула; сделавшись консулом в Риме, он сможет противостоять Цезарю, императору Галлии. Он выступил соискателем. Но перед этим он заставил сенат принять постановление о том, чтобы кандидаты сами ходатайствовали перед народом, и чтобы никто другой не мог набирать голоса избирателей для них. Это был довольно плохой способ добиться успеха.
Катон сам по себе был посредственным ходатаем. «С другой стороны, народ, – наивно говорит Плутарх, – был недоволен, что у него отбирают его заработок». Так что Катон, добиваясь должности на манер шекспировского Кориолана, провалил свою кандидатуру. Согласно римскому обычаю, когда кто-либо терпел значительную неудачу, он закрывался на несколько дней у себя дома, и проводил эти дни в кругу семьи и друзей в печали и трауре.
Катон поступил совсем не так. Поскольку он отнес свой неуспех целиком и полностью на счет продажности римлян, и поскольку он считал себя достойнее своего времени, он увидел в этом неуспехе лишь еще один знак почтения, оказанный ему его согражданами.
Так что, в тот же самый день, он натерся маслом и отправился играть в ручной мяч на Марсово поле; затем, после обеда, он по своему обыкновению пошел на Форум без туники и без обуви, и прогуливался там со своими близкими до самой ночи.
Народ ходил за Катоном по пятам, рукоплескал Катону, восхищался Катоном, – но не провозглашал Катона консулом. Таким своим поведением Катон заслужил выговор от Цицерона – человека строгой середины.
– Ты хотел стать консулом или ты не хотел им стать? – спросил Цицерон.
– Я хотел стать консулом, – ответил Катон, – ради блага Республики, а не ради удовлетворения моего честолюбия.
– Тогда тем более, – сказал Цицерон; – если ты печешься о благе Республики, тебе следовало бы поступиться ради нее своей непреклонностью.
Катон покачал головой; он был из тех, кто считают, что они всегда правы.
У Катона, как мы уже говорили, был один фанатичный поклонник по имени Фавоний; этот человек был для Катона тем, чем Аполлодор был для Сократа: в Риме его называли обезьяной Катона. Он выступил – он, Фавоний, – соискателем должности эдила. Он провалился. Его поддерживал Катон. Катон не приносил удачи, но Катон был упрям.
Он заставил отдать ему таблички, на которых были записаны голоса, показал, что все записи сделаны одной и той же рукой, обратился к трибунам и добился признания выборов недействительными. На следующий год Фавоний был назначен эдилом.
Мы уже говорили, что по обычаю каждый новый эдил устраивал игры и зрелища. Фавоний стал думать, какие бы ему устроить игры, чтобы составить конкуренцию Куриону, своему коллеге.
Курион был разорен, но так, как разорялись в Риме, – он был должен, возможно, восемь, десять миллионов, пустяк, безделицу! – Фавонию пришлось бы разориться самому, и все равно он бы не догнал этого человека по тратам.
Преимущество потерянных состояний в том, что их не боятся потерять. Кстати, в определенный момент Курион понадобится Цезарю, и тот даст ему пятьдесят миллионов сестерциев (десять миллионов франков). Разве не видели мы и в наши дни людей, которые никогда не были разорены?
В ту минуту, когда Фавоний уже потерял надежду придумать что-нибудь новое во времена, когда Помпей устраивал травли трехсот пятнадцати львов с гривами и двадцати слонов, вмешался Катон.
Катон взялся устроить его игры. Катон в роли impressario, это было очень любопытно. Катон вернул играм античную простоту. Вместо золотых венков он возложил на головы музыкантов венки из ветвей оливы, как в Олимпии.
Вместо роскошных подарков, которые обычно раздавались на играх, он раздал римлянам кувшины с вином, свинину, фиги, огурцы и вязанки хвороста; а грекам – лук, салат, репу и груши. Греки, люди с юмором, грызли свою репу и сосали свой лук со смехом. Римляне, обладавшие здоровым желудком, ели свою свинину и фиги, говоря:
– Ну и чудак же этот Катон!
А потом, в силу одной из причуд, свойственных народу, этот народ сделал игры Фавония самыми модными. Люди готовы были удавиться, лишь бы получить свой пучок репы или свою вязанку хвороста. Курион и его игры потерпели полнейшее fiasco.
Надо сказать, что Катон самолично возлагал оливковые венки на головы певцов и раздавал лук и огурцы. Народу хотелось поглядеть на Катона-зеленщика. Фавоний сел среди зрителей и рукоплескал Катону вместе с остальной толпой.
Именно в это время разворачивались те события, связанные с Милоном и Клодием, о которых мы рассказывали, и после которых Помпей был провозглашен единственным консулом.
