Карл Май - В балканских ущельях
Он вскочил и уставился на меня в удивлении.
— Вы что, тоже немец?
— Да, и да благословит вас Бог, герр Албани!
— Вы меня знаете? Вот чудо из чудес!
— А вы меня — нет? Может, снова прокатимся на верблюде?
— На верблюде? Я рискнул только однажды и… бомбы, гранаты… теперь я вспоминаю. Это были вы? Как же вы здесь очутились?
— Я разыскиваю вас.
— Меня?!
— Именно.
— Вы что, знаете, что я здесь?
— Да. Вы прибыли из Чирмена и собираетесь в Мелник.
— И правда, знает! А откуда?
— Сначала разговаривал о вас с кузнецом Шимином в Кушукаваке.
— Да, я там был.
— Правда, я тогда еще не предполагал, что это вы. Он говорил о каком-то турке Сигирджике, который заезжал к нему.
— Чи-чо-чу? Как это будет по-немецки?
— Певец.
— Ах вот оно что. Только кукушке под силу высвистеть эти турецкие слова. Мне они очень трудно даются.
— И тем не менее вы тут путешествуете.
— Да, я кое-как приспособился. Если не получается с помощью слов, в ход идет пантомима, этот универсальный язык понимает каждый. Однако сядьте и расскажите, что…
— Пожалуйста, будьте добры, повернитесь. Тут стоит человек, который тоже хотел бы поприветствовать вас.
— Где? Ах, это же господин Ха… хи… хо… у него такое длинное имя.
Халеф понял, что речь идет о нем. Он приосанился и выдохнул на одном дыхании:
— Хаджи Халеф Омар хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара.
— Хватит, хватит! Так много хаджи сразу. Давайте оставим одно имя Халеф. Так что добрый вечер, господин Халеф!
И он горячо пожал ему руку. Халеф вежливо поклонился, хотя не понял ни слова.
— Пожалуйста, не забывайте, что добрый малый не немец, — сказал я, — он вас абсолютно не понял.
— Ах так? А на каких языках он говорит?
— На арабском и турецком.
— Да, у меня с ними неважно. Но, надеюсь, мы поймем друг друга. Однако надо заканчивать с пением…
Присутствующие заметили, что произошла незапланированная встреча, им это было явно не по душе, поскольку прекратилась игра на цитре, у которой, кстати, отсутствовали две струны. Уроженец Триеста легко отказался от удовольствия бесплатно радовать местных жителей и постояльцев. Он притянул меня к себе и тихо сказал:
— А теперь рассказывайте, что вы тогда пережили.
— Это заняло бы много таких вечеров. Лучше вы поведайте, как все вышло.
— И хорошо, и плохо. Было и счастье, и несчастье. А теперь я пытаюсь выяснить, какие преимущества для гешефта дает эта страна.
— А куда вы отсюда едете?
— На ярмарку в Мелник.
— Надо же, и я тоже.
— Прекрасно, поедем вместе.
— Хорошо, что у вас лошадь, мы ведь спешим.
— О да, подо мной отличная лошадь!
— Думаю, сейчас получится лучше, чем тогда на верблюде, которого мы приготовили для вас в Джидде!
— Не беспокойтесь, я скачу как индеец.
— У вас своя лошадь?
— Нет.
— Наняли?
— Да. У меня два мула, один — для меня, другой — для товаров. Владелец скачет на третьем. Он и проводник, и погонщик.
— А сколько вы платите?
— Около десяти пиастров в день.
— Это цена для иностранцев, которые не знают местных реалий и которых легко обвести вокруг пальца!
— Что, выходит, я переплачиваю?
— Да. Местный заплатил бы половину.
— Ах вон оно что. Ну, погоди, парень. Отныне ты не будешь получать и пяти пиастров!
— Не торопитесь. Какой у вас паспорт?
— Тескере.
— То есть без приписки для чиновников. Тогда у вас мало шансов сэкономить. Где вы нанимали мулов?
— В Мастанлы.
— Тогда платите, как платили, пока не наймете нового проводника. А я сам с этим разберусь.
— Весьма вам признателен. Далеко ли нам сейчас до Мелника?
— Около двадцати пяти турецких агачей, или пятнадцать немецких миль — по прямой. Это три дня езды. Но мы поедем не по прямой, поэтому будем ехать дольше. Правда, на моем вороном я бы попал туда через два неполных дня. Но мулы бывают весьма капризны. А как ведут себя ваши?
— О, очень и очень хорошо.
Мне показалось, что он сказал неправду, чтобы я не отказался от его компании.
— Милый Албани, вы не блефуете часом? — спросил я.
— Что вы, нет.
— Разве не может быть изъянов у этих взятых напрокат мулов?
— Моя система езды таит в себе маленький секрет. Мой мул имеет привычку иногда выбрасывать задние ноги и махать ими в воздухе. И грузовой не всегда бежит как надо. Он время от времени останавливается, чтобы осмотреться, и ложится на землю, особенно любит грязь, но потом снова встает и тянет, как локомотив. А мы трусим следом и подбираем выпавшие вещички. Так что у каждого животного свои причуды.
— Спасибо за информацию! Главной причудой любого животного должно быть повиновение хозяину.
— Не судите так строго! Дух противоречия может быть у любого. Это единственный недостаток мула.
— Вижу, проводник предоставил вам своего лучшего мула.
— Это правда. Не могу его ни в чем обвинить.
— Любопытно, как вам удастся пройти те сложные участки, которые нам предстоят. Куда вы хотите ехать из Мелника?
— Пока не знаю. Или поеду на юг в Салоники, или на запад до Адриатики, чтобы оттуда быстрее попасть через море в Триест.
— Советую выбрать первый маршрут.
— Почему?
— Потому, что он менее опасен.
— Вы считаете местных злоумышленниками?
— Злоумышленниками — как раз нет, однако люди, живущие между этим поселком и Адриатикой, известны своеобразными привычками. Они любят тесное общение, но при том условии, что у вас что-то окажется за душой. Еще они любят тренироваться в стрельбе и метании копий и при этом выбирают по большей части живые мишени.
— Надо же, какая неприятность!
— А ведь у вас с собой товары. Наверняка и деньги имеются. Это весьма заманчиво для людей с такими привычками. Вполне может оказаться, что одному из таких любителей чужих вещей этого имущества хватит на всю жизнь.
— Что ж, благодарю вас за очень ценную информацию. Я все представлял себе совершенно иначе. До сих пор со мной ничего такого не происходило, правда, в Адачалы меня слегка ограбили, но зато в Марморе — нет, а потом я потерял свою почтовую сумку. Но это объясняю только своей забывчивостью, никак не злыми намерениями дикого населения.
— Ну-ну.
— А что, кто-то, может, виновен в том, что я потерял эту сумку?
— Нет, конечно, если вы действительно ее потеряли.
— Вы что, думаете, ее у меня украли?
— Это вполне возможно. А так бы нашедший вернул ее вам.
— Хм. А как бы он меня узнал? Я даже не ведаю, где она у меня выпала.
— Надеюсь, потеря не так велика?
— Нет. Там было восемьдесят австрийских гульденов в купюрах, но это не худшее; там же лежали мои записки, их потерю я переживаю больше всего.
