Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса
– Извините меня, монсеньор, я немного… задумалась.
– Да, я заметил. Теперь нам надо догнать других.
Но задача эта оказалась не из легких. Князь и Зефирина все время попадали не в такт. Когда другие танцоры сходились, они расходились, если другие вращались, они стояли без движения. Зефирину вдруг начал душить смех, также, впрочем, как и ее нового партнера. Она потеряла Мануэля с какой-то торговкой каштанами. Павана, наконец, кончилась, и некоторое время она оставалась с князем Колонна.
– Не желаете ли, прелестная персиянка, уединиться в какой-нибудь комнате, чтобы показать мне свое лицо? – прошептал Колонна тоном человека, которому не терпится довести дело до конца.
Зефирина была в нерешительности. Она прекрасно понимала, куда он клонит. От необходимости ответить ее избавил несчастный случай. Некая дама, наряженная ангелом, подожгла свечами свои крылья.
– Горит… горит…
С ужасными криками и смехом все принялись поливать ангела фруктовыми соками и компотами, чтобы затушить пожар.
Страху было больше, чем причиненного вреда. Даму, пожелавшую упасть в обморок, увели куда-то на верхний этаж. Bo-время этого переполоха Зефирина потеряла князя Колонна и не особенно сожалела об этом.
Какое-то время она еще побродила по гостиным, переходя от одного накрытого стола к другому. Слуги без устали предлагали шербет и прочие разные лакомства. Зефирина как раз что-то жевала, когда какой-то патриций в красной тоге пригласил ее на следующую павану. Зефирина было согласилась, но тут застежка на одной из ее туфель лопнула, и Зефирине пришлось объяснить патрицию свою беду.
– На верхних этажах камеристки очень быстро вам все починят. Идите и возвращайтесь побыстрее, я буду вас ждать, прелесть моя.
Зефирина решила последовать совету патриция, тем более что в гостиных всеобщее безумие достигло апогея. Вино текло рекой, и гости не отказывались пить его сверх всякой меры. Теперь уже можно было по пальцам пересчитать тех, кто еще не был пьян.
Зефирина с трудом пересекла бальный зал и поднялась на следующий этаж, где было заметно спокойнее. Там она легко отыскала камеристок, которые старательно чинили и поправляли все неполадки.
Ангел Рая, полуобнаженная, посапывала в уголке, пока одна из мастериц приводила в порядок крылья.
Поджидая свою туфлю, Зефирина неожиданно почувствовала грусть, какая случается, когда оказываешься среди людей, веселящихся без всякой причины.
«Я совсем одна в целом мире…» – подумала Зефирина, и ей захотелось заплакать.
Поблагодарив женщину, починившую туфлю, и дав ей за это цехин, Зефирина задумалась, возвращаться ли в гостиные. Там было так шумно и так невыносимо душно, что она решила поискать во дворце уголок попрохладнее, где можно отдохнуть от всех безумств.
Второй этаж был освещен значительно меньше, чем первый. Зефирина не спеша направилась по коридору. Попробовав войти в одну из комнат, она увидела там компанию дам, которые, судя по громкому смеху, рассказывали друг другу что-то очень презабавное. Зефирина прислушалась.
– У Колонна, моя дорога, эта штука больше, чем у Аполлона.
– А у Орсини?
– Меньше мышонка.
После этих слов все принялись смеяться и галдеть, точно куры в курятнике.
Раздосадованная тем, что ничего в этом галдеже не поняла, Зефирина двинулась дальше. Дойдя до места, где коридор делал поворот, она увидела распахнутую дверь и собралась войти в полутемный – горела всего одна свеча – будуар, как вдруг услышала шорох шелков, доносившийся из глубины. Стараясь не привлечь к себе внимания, Зефирина попятилась назад, и тут до нее донесся страстный шепот:
– И я, я тоже этого хочу, дорогой князь…
Не в силах преодолеть любопытство, Зефирина прижалась к стене. Осторожно заглянув в будуар, она заметила в темном углу, на низеньком диванчике полулежащую парочку. Мужчина не снял маски. Однако он был в костюме лесного короля. Женщина, чьи задранные юбки обнажили все ее прелести, оказалась прекрасной Каролиной Бигалло.
«Фульвио и Бигалло…»
Чувствуя отвращение, Зефирина собралась уйти, но тут другая пара пристроилась в полумраке коридора, буквально преградив ей путь. Это оказались Мануэль Массимо и торговка каштанами. Без тени смущения эта дама позволила задрать себе юбку, и что еще хуже, расставила ноги, громко шепча:
– Ну же, ну… милый… скорее…
Смущенная и сгорающая от стыда Зефирина не смела ни шевельнуться, ни тем более пройти мимо своего недавнего «покорителя». Прижавшись спиной к деревянной панели, ни жива ни мертва, Зефирина не в силах была оторвать взгляд от торговки каштанами, тело которой медленно двигалось то вперед, то назад. Зефирина кусала губы, чтобы не закричать. Продолжая обнимать и целовать в губы прислонившуюся к стене женщину, Мануэль быстрым движением раздвинул нищенские лохмотья. Зефирина едва не лишилась сознания. Ей показалось, что Мануэль словно пришпилил женщину, совершая медленное, но неутомимое движение вперед-назад. Женщина простонала:
– Быстрее, мой милый…
С каким-то хрипом, больше похожим на рычание, Мануэль Массимо сильно ударил ее нижней частью живота. Зефирине не хотелось оборачиваться в ту сторону, где на диванчике вволю наслаждались ее муж и Каролина. По звукам, доносившимся оттуда, Зефирина поняла, что они достигли последней стадии. Не желая больше ничего видеть, она закрыла лицо руками.
Так вот что такое любовь. Вот это скотство. Как же она была права, отбиваясь от Фульвио. Он бы ее вот так же унизил, как эту Каролину, которая там кудахчет.
– Как хорошо… еще… иди же… И вот последний вскрик.
Торговка каштанами и Мануэль привели в порядок свою одежду и, как ни в чем не бывало, спустились в гостиные, где продолжались танцы.
Путь был свободен. Зефирина ринулась в темноту, подвернув на бегу ногу. Вздохи, смех, возгласы и крики неслись из всех будуаров, занятых множеством пар. Полураздетые мужчины и женщины менялись друг с другом партнерами. Доведенная до крайнего отвращения этой поистине сарданапальской ночью, Зефирина остановила наконец свой бег в зимнем саду, заполненном зелеными растениями. С глазами, полными слез, она сорвала с лица маску и опустилась на плетеный диванчик, чтобы перевести дух.
«Как я была права, что ненавидела Фульвио. Гнусный тип, не выношу его… ненавижу… презираю».
От ярости Зефирина терзала свой кружевной платок.
– О… миледи, какой приятный сюрприз!
Зефирина перестала вытирать глаза, Мортимер, вполне возможно, нуждавшийся тоже в отдыхе, сел на соседний плетеный стул, повесив свой кипарисовый венок над кустами гортензий. Он не снял маску, но Зефирина узнала бы его голос из тысячи других.
