Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— И не позволить тоже не можешь, Панехси, — пожала она плечами. — Приказ о походе отдан фараоном, а отрядом командует брат моего мужа. И тот и другой знают о том, что я буду в отряде.
— Но готовлю этот отряд и выделяю ему снаряжение я! — теперь везир уже не скрывал ни волнения, ни раздражения. — И если я скажу фараону…
— То ничего не изменится, — в синих глазах Пентесилеи сверкнули и погасли колючие искры. — Для Рамзеса главное — победа в этом походе. А для тебя?
— Твое участие победы не обеспечит! — зло произнес Панехси.
Она рассмеялась.
— Я не такой великий полководец, как Гектор, но сражаюсь я не хуже. И раз уж Гектору дают для битвы с тремя тысячами врагов всего полторы тысячи воинов, то я буду совсем не лишней.
— Ты можешь погибнуть! — проговорил везир, и страх, прозвучавший в его голосе, вдруг объяснил Гектору, что происходит и что движет сейчас этим могущественным царедворцем. Он смотрел на Пентесилею, и этот взгляд, и дрожь в голосе против воли его выдавали… Кажется, Пентесилея тоже прекрасно это понимала, и она была готова к этому разговору заранее.
— Любой воин может погибнуть, Панехси. И это не повод избегать битвы.
— У тебя — маленький сын! Или ты не женщина? — почти с мольбой проговорил везир.
— У моего сына есть отец, которого я хочу ему вернуть, а это во многом зависит от нынешнего похода, — ответила молодая женщина, приподнимая младенца и прикасаясь губами к его выпуклому лобику. — Я права, Патрокл? Да?
Лицо везира совсем потемнело. Он не привык, чтобы ему возражали, а что еще хуже, сейчас он был бессилен, он не мог настоять на выполнении своей воли, и это приводило его в бешенство.
— Сто против одного, что твоего мужа нет в живых, и ты сама это понимаешь, Пентесилея! — глухо произнес он, отводя глаза от ее пронзительного взгляда. — И если погибнешь ты, у мальчика никого не останется.
— Останется Гектор, его дядя и наш царь, — невозмутимо отрезала амазонка, не дрогнув и не смутившись. — Или в твои планы входит и смерть Гектора, о везир Великого Дома?
В этих словах прозвучал вызов, и Панехси, услыхав их, едва заметно вздрогнул. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и везир фараона первым отвел взгляд.
— Я не понимаю тебя, — сказал он.
— Я еще плохо говорю на вашем языке, — улыбнулась Пентесилея. — И возможно, что-то сказала не так. Но, думаю я, все было сказано так, как надо, Панехси. На этом и закончим. Ты хотел поговорить с Гектором, да?
— Да, — внезапно овладевая собой, ответил везир. — Но лучше будет, если Гектор сам приедет ко мне сегодня вечером. Нам нужно многое обсудить.
— Я понял тебя, великий везир, и приеду обязательно, — Гектор почтительно наклонил голову. — Благодарю за приглашение.
Лицо троянца оставалось совершенно невозмутимым на протяжении всего разговора, и Панехси даже подумал, что он не слишком хорошо понимает их. Однако чистота его египетского произношения и быстрота речи убедили везира в обратном. Он кивнул и, повернувшись, ни на кого больше не глядя, вышел. Хауфра, все это время молча стоявший в дверях комнаты, пошел следом за ним, чтобы проводить до дверей своего дома.
— Ах ты сундук злости! — крикнула Альда, когда шаги гостя умолкли на лестнице. — Ишь, привык приказывать! Выдумал тоже — запретить амазонке сражаться! Козел безрогий!
И она вышла, кипя негодованием.
— И как это случилось? — негромко спросил Гектор, когда они снова остались вдвоем с женой его брата.
— Что случилось? — не поняла Пентесилея. — Как случилось, что он влюбился в тебя? На восторженного мальчика он похож мало.
— А я могу нравиться только восторженным мальчикам? — усмехнулась амазонка.
— Во всяком случае, такие умные, хитрые и опасные пройдохи, как этот, обычно не допускают подобных слабостей — проговорил Приамид. — И уж во всяком случае, не позволяют себе влюбляться в женщин, которые их заведомо не полюбят.
— Как ты его сразу раскусил! — воскликнула Пентесилея. — Да, да, таков он и есть — умный, хитрейший и безмерно опасный… И вот такой-то неуязвимый человек так бездарно попал в сеть, которую никто не закидывал! Понимаешь, началось с того, что я его спасла.
— Это как же?
— Да просто. Прибыв в Мемфис, я оказалась неподалеку от пристани, там, где строится сейчас новый храм. К строительству как раз подъезжала колесница везира, он хотел посмотреть, как идут работы. А тут с деревянного настила хлопнулась доска, ударила по крупу одну из лошадей, та взвилась, лягнула другую, и они понесли. Дорога там шла под уклон, к реке, и если бы колесница разогналась еще чуть-чуть, господин везир вскоре разлетелся бы клочьями по дороге. Ну, я передала ребенка какой-то женщине, с разбегу прыгнула на спину лошади и остановила их, и эту лошадь и другую.
— Ого! Как тебе удалось?! — ахнул Гектор.
— Удалось, потому что я это умею. Вот так я сумела сразу найти покровительство при дворе Рамзеса и, с помощью Панехси, отыскать Хауфру и Альду. Он мне очень помог. Но именно он и мешает мне сейчас больше всех!
Последние слова Пентесилея произнесла не с досадой, а почти с отчаянием. У нее даже дрогнули руки, и маленький Патрокл, ощутив это, недовольно пискнул.
— Тише, тише, малыш, прости! — она опять поцеловала сына и вновь посмотрела на Гектора с незнакомой, грустной улыбкой.
— Я все это время боюсь, что везир только притворяется, будто ведет поиски Ахилла, — тихо сказала амазонка. — Я боюсь, что, найдя, он может попытаться убить его. Только наша победа над ливийцами может помочь нам, Гектор! Тогда Рамзесу придется искать самому. Он дал слово, и уж он-то его сдержит. Думаю, и ты в это веришь.
— Верю, — задумчиво произнес Гектор, следя в окно за тем, как Панехси садится в свою роскошную колесницу. — Плохо только, что многое в этом походе зависит от везира… Фараону, как воздух, нужна победа. А нужна ли она Панехси? Ты ведь не зря спросила его, не планирует ли он мою гибель? Да?
— Да, — кивнула Пентесилея. — Все может быть. И дело тут уже не во мне… не только во мне. Но деваться нам некуда, Гектор. Все равно придется победить. — Придется, — сказал он и улыбнулся, вновь глянув на розовое, круглое личико безмятежно уснувшего Патрокла.
Глава 7
— Ливийцы веками жили в сухих степях, что простираются к западу от долины Хапи, до самой Великой Дуги[24]. Местами там попадаются оазисы, иногда они довольно обширны, но в основном это — степи, либо невысокие горы, изрезанные сухими оврагами. Там мало, что растет, и не так много живности, однако в оазисах — тьма дичи, а стада антилоп пасутся порою и на скудных травах степей, пока летний зной не выжигает их. Ливийцы всегда занимались охотой, лишь немногие их племена научились держать и пасти скот, а сажать ячмень они стали только с приходом на их земли египтян. До недавних времен они не знали медных орудий. Зато их боевой дух велик, они кровожадны и жестоки, и жизнь человека для них стоит немного. У многих племен в обычае при похоронах племенного вождя приносить в жертву его духу пятьдесят наложниц вместе со скотом[25]. Их тела насаживают на колья и втыкают их вокруг погребального костра, а затем тоже сжигают. Ливийские племена часто воевали друг с другом и беспощадно друг друга истребляли, но когда в их землях появились мы, египтяне, они перенесли свою ярость на нас, а потом, вынужденные нам подчиниться, стали устраивать набеги на мирные племена своих родичей-земледельцев, живущих в оазисах, и взятых в плен продавать нам же… До того они пленных не брали, убивали всех до единого. Они хитры, ловки и лживы, их клятвам верности нельзя верить. Египтяне дали им хлеб и бронзу, научили писать, прорыли каналы в сухих степях и в пустыне, построили города и крепости, которые не дают их царькам нападать друг на друга и на мирные караваны и чинить в округе разбой. Эти царьки платят нам дань, но сами только и думают, как бы напасть на Египет, как бы нам навредить. Вожди бунтовщиков, научившиеся от нас организовывать войска и целые армии, подогревают в своих воинах острую ненависть к Египту. Они говорят им: «Мы можем жить независимо!» Говорят на нашем языке — в их собственном просто нет такого слова, они жили без этого понятия! По сути, это разбойники, которым просто нравится воевать, убивать, грабить, торговать рабами. Но если дать им волю, они могут разрушить и разграбить Египет и взамен не создадут ничего! Несколько столетий назад нам уже грозила такая опасность — тогда на нашу землю, как черный смерч пустыни пришли гиксосы[26]. Но их власть длилась недолго, и, завоевав почти весь Египет, они все же оказались способны понять, что не смогут управлять такой развитой страной, сохраняя свои дикие обычаи. Их цари стали принимать имена фараонов и объявили, что верят в наших богов. За сто с лишним лет власти гиксосы утратили боевой дух, и египтянам удалось их изгнать без великой крови… Но ливийцы не таковы. Они не просто разорят наши храмы, как это вначале делали гиксосы, они камня на камне не оставят! Мрачные духи, которым они молятся, призывают их только к разрушению.
