Виталий Гладкий - Вечный хранитель
— Выпейте эту чарку, мсье, во здравие императрицы нашей Анны Иоанновны… многая ей лета!
— Зачем… почему?! — смешался Фанфан. — Я водку не пью. Вино — пожалуйста…
— Нет-нет, мсье, именно эту чарку вы обязаны испить. Угощение за счет заведения. Так постановил еще царь Петр Алексеевич, почивший в бозе… царствие ему небесное… — Тут белобрысый истово перекрестился. — Каждому посетителю Трактирного дома полагается, невзирая на чины, происхождение и званья…
Фанфан зажмурил глаза и одним махом вылил водку в рот; он слышал от Сен-Жермена, что русские именно так пьют крепкие напитки. Огненный клубок прокатился по горлу, вонзился в желудок и разбился, словно он был хрустальным, на сотни мелких частичек-перчинок, которые просочились в вены и артерии и подогрели кровь почти до кипения.
У подростка выступили слезы на глазах и он начал беззвучно зевать широко открытым ртом, словно выброшенная на берег рыбина. Гарсон, который стоял за спиной белобрысого, с трудом сдерживал смех.
— Закусите! Всенепременно закусите хлебушком! — приговаривал белобрысый.
Фанфан последовал его совету; на удивление, ему мгновенно полегчало, и он задышал полной грудью. Свежий черный хлеб с солью оказался очень вкусным.
— Мэрси, — поблагодарил Фанфан белобрысого, и тот, прихватив с собой гарсона, удалился.
Водка ударила в голову горячей волной и вызвала просто зверский аппетит. Жадно урча, словно звереныш, Фанфан набросился на окорок, и вскоре от него осталось только воспоминание.
Он не мог видеть, как к белобрысому подошел невзрачный мужичок в поддевке[54]и что-то спросил, указав на Фанфана. Выслушав объяснения, он сел за стол, заказал большую кружку кислых щей и стал неторопливо прихлебывать холодный пенящийся напиток, не выпуская подростка из виду ни на мгновение.
Глава 11
И открылась им благодать… Так подумал ошарашенный Глеб, когда перед ним появилась Жмань. Книжное изречение о некой «благодати» пришло ему в голову, когда Тихомиров-младший и Жук остановились у ворот на околице деревни.
Это была изрядно потемневшая от времени резная деревянная арка в виде напрестольной сени со схемой макрокосма: небосвод, знаки земли и воды. Стесанные с двух сторон толстые столбы, поддерживающие арку — небесный свод, были сплошь покрыты резными растительными символами, большей частью воспроизводящими букву «Ж» (в славянской азбуке — «живите»). На самом верху арки было вырезано изображение Макоши[55], которая держала в поводу двух стилизованных лошадок — по одной с каждой стороны.
Но больше всего поразило Глеба изображенное в верхней части арки Око Ра[56]. Какое отношение к Жмани может иметь древнеегипетский бог?!
Столбы в нижней части были укреплены булыгами. Присмотревшись к ним, Глеб увидел, что на двух самых больших каменных глыбах достаточно искусный камнерез вырубил изображение анка, предварительно отшлифовав под него плоские участки.
— С ума сойти… — пробормотал Глеб.
— Ты о чем? — спросил Жук.
— Ворота… Такое впечатление, что мы заходим не в русскую деревню, а в древнеславянское поселение.
— Что ворота, ты посмотри на саму деревню. Это же этнографический музей! Никогда такого не видывал. Чисто тебе страна берендеев. Так и кажется, что сейчас из-за овина выйдет пастух Лель, играя на свирели, а вон с той горушки, что над речкой, бросится в омут бедный Мизгирь.
— Весьма поэтично… Оказывается, ты романтик.
— Так ведь место для романтических мыслей более чем подходящее. Сплошная архаика. А ты, похоже, здесь впервые?
— Да. И удивлен безмерно.
«Интересно, почему батя не рассказал, что собой представляет обитель бабы Глаши? — подумал Глеб. — Хотя… Объяснение напрашивается само собой. Опиши он этот «музей» деревянного зодчества, меня не удержали бы и самые страшные клятвы не ездить в Жмань. Это же ожившая старина!»
Действительно, деревня и природа вокруг нее словно сошли с картины художника Нестерова. Избы-пятистенки были рублеными — сложенными из толстенных древесных стволов, двускатные крыши покрыты гонтом — деревянной черепицей. Первый ряд гонта прижимался к верхней коньковой слеге тяжелым долбленым бревном — охлупнем, венчающим кровлю. Комель охлупня — утолщение у корневища дерева — на многих избах искусными руками резчика по дереву был превращен в конскую голову. Шеломы-коньки поражали затейливой резьбой, у каждой избы было крыльцо на резных столбах, а ворота своим внешним видом повторяли те, перед которыми стояли приятели. Разве что резьбы на них было поменьше и отсутствовало изображение Макоши и всевидящего Ока Ра.
Глеб отметил, что резьба присутствовала везде, притом весьма искусная: и на дверях, и на окнах изб, и даже на колодце-журавле, уткнувшего свой длинный клюв в замшелую глубину старого сруба. Под углы и середину стен были положены большие камни; в некоторых избах их заменяли «стулья» из обожженных на костре дубовых бревен, обмазанных дегтем.
Улицы деревни были пустынны. Казалось, что она и впрямь является музеем, притом закрытым для посетителей на реставрацию. Но дым, поднимающийся из труб, указывал на то, что за небольшими оконцами в четыре стекла жизнь течет своим обычным чередом.
— Может, покричать? — высказал предложение Жук. — Гляди, кто и объявится. Возможно даже эта твоя баба Глаша.
Глеб уже рассказал, к кому они едут — назвал имя. Но не более того. Он знал, что лишние знания очень обременяют человека, тем более такого живого и непоседливого, как Железный Жук. Тихомирову-младшему не хотелось, чтобы этот прохиндей обошел его на повороте. Антон лишь с виду казался святой простотой, а на самом деле провести его могли немногие. И это Глебу было хорошо известно.
Мир «черных» археологов тесен…
— Начнешь кричать, выйдут и надают тебе по тыкве. Тут такая тишина, что слышно, как муравьи ползают. Нельзя ее нарушать. Это тебе не город. Здесь никто никуда не спешит, дни растянуты в недели, месяцы — в годы, а годы — в столетия. Время ту застыло. Видишь, нет ни электрических, ни телефонных столбов, ни машин, ни телевизионных антенн.
— Вижу… Но как мы найдем нужную избу?
— И кого вы соколики ищете?
Глеб даже подскочил на месте, услышав незнакомый голос, прозвучавший над самым ухом. Он резко обернулся — и едва не вскрикнул от испуга: перед ним стоял давешний покойник! Только теперь на нем была надета рубашка-косоворотка из синего ситца в мелкий красный цветочек и полосатые портки, заправленные в лапти с обмотками.
— В-в…В-вы?! — с трудом выдавил из себя Глеб.
