Виталий Гладкий - Вечный хранитель
Глеб смотрел на оконце, словно завороженный. В нем виднелось восково-бледное женское лицо с закрытыми глазами. Это была баба Глаша. Казалось, что она не умерла, а просто уснула. «Сколько же ей лет?! — мелькнуло в голове у Глеба. — Даже в таком состоянии больше семидесяти я бы бабе Глаше не дал… С ума сойти!»
Он выступил вперед, положил на саркофаг букетик полевых цветов, сорванных по дороге на погост, и не очень умело перекрестился. Антип посмотрел на него с осуждением, но промолчал. Что касается Жука, то он стоял, как окаменелый. А в его глазах то загорелись, то гасли какие-то странные огоньки…
Глеба и Жука поселили на первом этаже «терема» — в горнице. В принципе, это был уже второй этаж. Ниже него располагалась холодная подклеть, где баба Глаша хранила съестные припасы, а также разную хозяйскую утварь. Подклеть была без окон. Она имела отдельный вход.
На подворье находился амбар, замкнутый на большой навесной замок явно ручной работы, и большая поленница, забитая дровами почти доверху. Возле амбара был поставлен небольшой стожок свежего душистого сена, хотя никакой живности (в том числе и травоядной) у бабы Глаши, судя по отсутствию сарая, и близко не было; даже кур или гусей.
Еще одно удивление Глеб и Жук испытали, когда они очутились в весьма просторной горнице. Она была похожа на зал собраний или молельню — ни единой перегородки, ни единой лишней вещи. В горнице не было ни столов, ни стульев, ни комодов. Ее потолок подпирали квадратные деревянные столбы, отполированные до матового блеска. Пол был деревянный и тоже полированный, а вдоль стен стояли широкие массивные лавки. Все дерево в помещении было натерто воском, и в горнице витал тонкий аромат цветочного меда.
Но главным «гвоздем» помещения был большой камин на противоположной стороне от входа, точно по центру стены. У Глеба даже глаза полезли на лоб от удивления. От камина просто веяло стариной. Казалось, что его перевезли в эту глушь из хором какого-нибудь царского вельможи, который жил в XIX веке. Камин был сработан весьма искусным мастером из темно-красного итальянского мрамора и украшен резьбой с позолотой, которая сильно потускнела от времени.
Над камином в овальной позолоченной раме с растительным орнаментом, богато украшенной полудрагоценными камнями, был прикреплен большой анк, выкованный из металла. Когда Глеб подошел поближе, у него почти не осталось сомнений, что материалом для анка послужило нержавеющее метеоритное железо, в котором много никеля. Только оно поддается ковке в холодном состоянии. А крест как раз и выковали именно таким способом, судя по структуре поверхности, на которой были хорошо заметны вкрапления различных минералов.
«Это где же они такой метеорит нашли?! — подумал Тихомиров-младший. — Крест весит минимум килограммов сто, плюс отходы при ковке… Интересно, на сколько евротугриков может потянуть метеорит весом в сто кэгэ? Недавно прошла инфа, что в Австралии выставили на торги метеорит весом в одиннадцать килограммов и запросили за него шестьдесят пять тысяч евро. И его купили! Умножаем на десять… мать моя женщина! Получается больше полумиллиона евро! А не сменить ли мне квалификацию? Поиск метеоритов и безопасней, и прибыльней. Естественно, при наличии удачи за пазухой. Да-а, выходит, что этот железный крестик дороже золотого…»
— Располагайтесь, — сказал Антип, широким жестом указав на лавки. — Постель и ужин вам принесут, удобства, извините, во дворе, там же и вода в бочке. Это ежели надумаете умыться с дороги. А баньку мы соорудим… послезавтра. Сами понимаете — у нас траур…
Изобразив легкий поклон, Антип удалился. Глеб плюхнулся на лавку, чтобы опробовать ее на прочность, но она даже не заскрипела.
— Надо же… — удивился он мастерству неизвестного столяра.
— Ты что-то сказал? — наконец прорвало Жука, который после посещения усыпальницы бабы Глаши пребывал в состоянии легкой прострации.
— Да. Я голоден, как волк. Наверное, от изумления.
— Что касается меня, то я вообще молчу… — Жук тоже присел. — А теперь, везунчик хренов, колись: ты что, пригласил меня в эту дыру, чтобы я составил тебе компанию на поминках?
— Ну да, ты угадал, — ответил Глеб. — Прости.
— Что значит — прости?! Получается, что я сходил за семь верст киселя похлебать. Хорошенькое дельце! Зачем мы тогда перли сюда наши снасти? Можно было промаршировать и налегке. — Жук на некоторое время умолк и надулся, изображая из себя обиженного, однако затем довольно ухмыльнулся и продолжил: — Но если честно, то я, пожалуй, все равно не отказался бы от такого путешествия…
— Не переживай, инструменты нам еще понадобятся. Здесь есть где поработать. Я ведь не балаболка. Только сначала помянем бабу Глашу. Сам видишь, по-иному нельзя.
— Да понимаю я, понимаю… — Жук хотел еще что-то сказать, но тут отворилась дверь и в горницу-зал вошли две женщины преклонных лет в черных одеждах; в руках они несли постельное белье и подушки.
Женщины быстро и сноровисто сдвинули лавки и соорудили для гостей полати. Вместо матраса они положили бараньи шкуры и накрыли их домотканой простыней. Затем женщины вышли и одна из них вернулась с вместительной корзиной, в которой находилась еда.
— Хлеб да соль, — сказала она, низко поклонившись; и удалилась, бесшумно ступая по вощеному полу ичигами из мягкой кожи.
Жук сразу же начал выкладывать снедь на маленький круглый столик на точеной ножке. Похоже, он исполнял роль геридона — подставки для свечей, потому что на нем были видны следы воска.
— Знаешь, Глеб, — сказал он, сглатывая голодную слюну, — я бы не прочь погостить здесь месяц или даже два. Конечно, при условии, что нас будут так кормить и дальше.
В ответ Глеб лишь утвердительно промычал; он как раз усиленно работал челюстями, пережевывая горячее ароматное мясо. Им принесли добрый кус запеченной на костре баранины, нашпигованной чесноком и еще какими-то специями (это явно был молодой барашек), половину жареного сома, ковригу удивительно вкусного свежеиспеченного хлеба, мед в сотах, большую — литра на три — крынку холодного молока, медовую сдобу с лесными орехами, свежие огурцы и миску соленых груздей.
— А это что такое? — задал почти риторический вопрос Жук, взяв в руки бутылку зеленого стекла, в которую была налита какая-то темная жидкость.
— Портерная бутылка, — ответил Глеб. — Судя по форме и по фигурному выступу возле донышка, ей не меньше ста пятидесяти лет и она изготовлена на заводах Степана Усачева. Был когда-то такой знаменитый пивовар, пиво которого (в частности портер) считалось лучше аглицкого.
