Виталий Гладкий - Вечный хранитель
Не получи он строгий и недвусмысленный наказ от Винтера везде сопровождать Сен-Жермена, мальчик уже сбежал бы от графа. А так нужно было до слез смущаться своего дурацкого вида в женских одеждах и стоически терпеть, стиснув зубы, все эти надругательства над своей свободолюбивой личностью.
Но главный упор был сделан на изучение русской речи. «Человеку без знания языка чужой страны, в которую он едет, нечего там делать, — поучал граф Фанфана. — Он становится изгоем. Над ним могут посмеяться, а он даже не поймет этого. И не ответит, как должно, не укоротит шпагой язык наглецу. Он нем и слеп в чужой стране, если не понимает, что ему говорят. А нам предстоят в Московии серьезные дела. И ты должен хоть что-то соображать — для начала. Учить иноземные языки очень непросто. Но очень хочу надеяться, что у тебя получится…», — в последней фразе Сен-Жермена прозвучало сомнение.
Граф зря сомневался. Наверное, у Фанфана был особый талант к языкам. Он все схватывал на лету. А память у него была просто феноменальная. Это во-первых. А во-вторых, в Бурбонском полку служили и поляки, язык которых был очень похож на русский.
Спустя две недели после начала занятий, которые длились с утра до вечера с короткими перерывами на обед, мальчик уже мог изъясняться на русском языке довольно сносно, правда, с ярко выраженным акцентом. Так же быстро он изучил и русскую азбуку. Но письменная грамота далась ему труднее, и Фанфан мог читать только по складам.
Возможно, граф хотел ограничиться лишь обучением Фанфана разговорной речи, но когда мальчику пришлось признаться, что он умеет читать и писать по-французски (его выдал Густав; он услышал, как новый паж господина, забывшись, где он находится и с кем, читает вывески придорожных таверн), удивленный и немного озадаченный Сен-Жермен решил преподать ему и русскую грамматику.
Фанфан совершенно не сомневался, что граф был бы просто потрясен, узнав, что бывший грум дядюшки Мало, замухрышистый сорванец в заплатанной одежде, свободно изъясняется на нескольких европейских языках. Но это была такая большая тайна, о которой не знал даже мсье Винтер. Ему было известно лишь то, что Фанфан умеет читать и писать по-французски и немного знает один иностранный язык — немецкий.
Однако в те времена знание двух языков не считалось чем-то особенным, и уж тем более — необычным. Обширные торговые связи между королевствами, княжествами, графствами и многочисленные войны с захватом чужих территорий располагали к тесному общению жителей Западной Европы, которые быстро сообразили, что, зная язык врага или иноземного купца, всегда можно получить прибыль; или, по крайней мере, не умереть с голоду и не потерять голову из-за непонимания.
И все же настоящих полиглотов — таких, как Фанфан — насчитывалось немного; они находились в основном среди еврейских негоциантов и ростовщиков.
Что касается Фанфана, то он давно смекнул, что такие познания лучше держать при себе. Это все равно как наваха в потайном кармане. Противник думает, что ты безоружен, поэтому становится беспечным, и тут же следует смертоносный выпад навахой — как всплеск неожиданной молнии в темной ночи.
А Фанфан с младых ногтей научился полагаться только на самого себя…
— Чего изволите, сударь? — подскочил к Фанфану гарсон.
— Жэ фэн[49], — ответил Фанфан по-французски; он решил пока не афишировать, что ему известен русский язык.
— Не понимаю, — сказал фальшивый юнга с вежливой улыбкой.
— Ам-ам, — показал на рот Фанфан.
— Ну, это и ежу понятно, — жрать хочешь, а может, и выпить; но что именно тебе подавать, немчура проклятая?
— Что тут стряслось? — вопрос прозвучал, казалось, из ниоткуда; Фанфан даже вздрогнул.
Возле стола нарисовался, будто вырос из-под земли, белобрысый хлыщ с неподвижным и очень пристальным взглядом бледно-голубых глаз. На нем, как и на гарсоне, тоже была матросская одежда — правда, офицерского фасона. Но он явно не был простой обслугой, потому что мальчик-гарсон при его появлении затрепетал от страха.
— Вот… господин не знает нашего языка, — ответил он дрожащим голосом.
— Ты бы, Антипка, вместо того чтобы лясы точить с девками на поварне, иноземные языки изучал! — хлыщ сурово сдвинул белесые брови. — Иначе погонит тебя хозяин прочь, и будешь на Обжорке[50]милостыньку клянчить. А парнишка, кажись, француз, — сказал он, окинув Фанфана проницательным взглядом. — Редкая птица в наших краях… Мсье, я к вашим услугам, — любезно улыбнулся он Фанфану; его французский был изрядно исковеркан, но все же вполне понятен.
— Жё вудрэ дэжёнэ[51], — сказал Фанфан.
Мысленно он очень удивился, что этот русский с одного взгляда определил его национальность. Одежды сидевших за столами иноземцев мало чем отличались от платья, которое было на Фанфане.
— Пожалуйста, заказывайте, мсье, — сказал белобрысый.
Он перечислил все пункты в меню, которое оказалось весьма аппетитным даже на слух:
— Перловая каша с миндальным молоком, заливное, кислые щи, лимбургский полумягкий сыр, вяленая осетрина, пироги, блины с икрой, смородиновый морс, кофе со сливками, из спиртных напитков водка, мед малиновый, вино ренское…
— Кэс кё ву ну рёкомандэ ком пля дё вьянд[52]?
Фанфан, который поначалу не испытывал большого голода, под влиянием кухонных запахов вдруг почувствовал, как его рот наполнился слюной.
— У нас есть окорок, запеченный с зеленой фасолью, отварная говядина с огурцами, барашек с кашей, томленое в горшочке ушное из говядины с черносливом в сметанном соусе…
— Жё прэфэр лё жиго[53], — ответил он, судорожно сглотнув.
— Как прикажете… — Белобрысый изобразил поклон.
Еду и напитки гарсон принес быстро. Фанфан, который заказал бокал ренского (гулять так гулять! тем более, что граф Сен-Жермен не поскупился, отсыпал ему вполне приличную сумму на питание и мелкие расходы), очень удивился, когда к столу с торжественным видом приблизился белобрысый с серебряным подносом в руках. На подносе стояла рюмка водки, а рядом с ней, на крохотной керамической тарелочке, лежал кусок черного хлеба, густо присыпанный солью.
— Выпейте эту чарку, мсье, во здравие императрицы нашей Анны Иоанновны… многая ей лета!
— Зачем… почему?! — смешался Фанфан. — Я водку не пью. Вино — пожалуйста…
— Нет-нет, мсье, именно эту чарку вы обязаны испить. Угощение за счет заведения. Так постановил еще царь Петр Алексеевич, почивший в бозе… царствие ему небесное… — Тут белобрысый истово перекрестился. — Каждому посетителю Трактирного дома полагается, невзирая на чины, происхождение и званья…
