Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
Филипп рассчитывал вернуться пешком. Итак, патриций Филипп и плебей Жильбер, начав свой путь с противоположных концов, встретились на одной и той же ступени общественной лестницы.
Сердце Филиппа сжалось, когда он вновь увидел не потерявший для него очарования Версаль, где розовые и золотые мечты совсем недавно манили его обещанием счастья. С истерзанным сердцем смотрел он теперь на Трианон, вспоминая о своем несчастье, о своем позоре. Точно в девять он уже прохаживался вдоль небольшой клумбы недалеко от резиденции, сжимая в руке приглашение.
На расстоянии примерно ста футов от павильона он увидел дофину: она беседовала с архитектором, кутаясь в соболью накидку, хотя было не очень холодно; юная принцесса в крохотной шапочке, в каких изображены обыкновенно дамы на полотнах Ватто, отчетливо выделялась на фоне живой изгороди еще зеленых деревьев. Несколько раз ее серебристый звонкий голосок долетал до Филиппа и пробуждал в нем чувства, способные вытеснить из раненого сердца печаль.
Несколько человек, которым была, как и Филиппу, милостиво назначена аудиенция, один за другим стали подходить к дверям резиденции; дворецкий по очереди вызывал их из приемной. Появляясь на дорожке, по которой расхаживала принцесса в сопровождении архитектора Мика, эти господа удостаивались ласкового слова Марии Антуанетты или, в виде особой милости, могли обменяться несколькими словами с ней наедине.
Потом принцесса продолжала прогулку в ожидании следующего просителя.
Филипп ждал, пока пройдут все просители. Он уже видел, как взгляд дофины несколько раз останавливался на нем, словно она пыталась его вспомнить. Он краснел, изо всех сил стараясь выглядеть скромным и терпеливым.
Наконец дворецкий подошел и к нему, чтобы узнать, не хочет ли он тоже представиться, принимая во внимание то обстоятельство, что ее высочество скоро возвратится в свои покои, после чего не будет никого принимать.
Филипп устремился навстречу дофине. Она не сводила с него глаз все время, пока он преодолевал разделявшее их расстояние в сто футов; выбрав подходящий момент, он почтительно поклонился.
Ее высочество обратилась к дворецкому с вопросом:
— Как зовут господина, который сейчас кланяется?
Дворецкий заглянул в список приглашенных и ответил:
— Господин Филипп де Таверне, ваше высочество.
— Да, да, верно, — подтвердила принцесса.
Она еще пристальнее и не без любопытства посмотрела на Филиппа.
Тот ожидал, почтительно склонив голову.
— Здравствуйте, господин де Таверне! — обратилась к нему Мария Антуанетта. — Как себя чувствует мадемуазель Андре?
— Довольно плохо, ваше высочество, — отвечал молодой человек. — Однако моя сестра будет счастлива, когда узнает, что ваше королевское высочество изволили интересоваться ее здоровьем.
Дофина ничего не отвечала. Она вглядывалась в осунувшееся и побледневшее лицо Филиппа, догадываясь о его страданиях. В юноше, на котором было скромное партикулярное платье, она с трудом угадывала блестящего офицера, первым встретившего ее когда-то на французской земле.
— Господин Мик! — проговорила она, обратившись к архитектору, — мы с вами уговорились, как должна быть украшен бальная зала? О посадках в ближнем лесу мы тоже решили. Простите, что я так надолго задержала вас на холоде.
Таким образом, она его отпускала. Мик отвесил поклон и удалился.
Дофина тотчас кивнула всем придворным, ожидавшим ее на некотором расстоянии, и они немедленно исчезли. Филипп решил, что приказание относится и к нему: сердце его заныло. Однако, проходя мимо него, принцесса обратилась к нему:
— Так вы говорите, сударь, что ваша сестра больна?
— Если не больна, ваше высочество, то совершенно обессилена.
— Обессилена? — с удивлением переспросила дофина. — Она же была совершенно здорова!
Филипп поклонился. Юная принцесса еще раз посмотрела на него испытующим взглядом, который был свойствен ее народу и который можно было бы назвать орлиным взором. Помолчав некоторое время, она продолжала:
— Я бы хотела пройтись немного, сегодня холодный ветер.
Она сделала несколько шагов. Филипп остался стоять на месте.
— Почему же вы не идете за мной? — спросила, оборачиваясь, Мария Антуанетта.
Филипп в два прыжка нагнал ее.
— Почему вы раньше не предупредили меня о состоянии мадемуазель Андре? Ее судьба мне небезразлична.
— Ваше высочество только что сказали… Вашему высочеству была небезразлична судьба моей сестры… Но теперь…
— Она и теперь меня, разумеется, интересует… Впрочем, мне кажется, что мадемуазель де Таверне преждевременно оставила у меня службу.
— Это было необходимо, ваше высочество! — едва слышно отвечал Филипп.
— Что за отвратительное слово: необходимо!.. Объясните, что это значит, сударь.
Филипп молчал.
— Доктор Луи мне сказал, — продолжала дофина, — что воздух Версаля вреден для здоровья мадемуазель де Таверне, что она поправится, поживя немного в родном доме… Вот все, что он мне сообщил. Ваша сестра только однажды побывала у меня перед отъездом. Она была бледна, печальна; должна признаться, что во время последней нашей встречи Андре выказала мне большую преданность: она просто заливалась слезами!
— Искренними слезами, ваше высочество, — заметил Филипп, сердце которого отчаянно билось в груди, — она и сейчас продолжает оплакивать разлуку с вами.
— Мне показалось, — прибавила принцесса, — что ваш отец насильно заставил свою дочь переехать ко двору; вот почему, видимо, бедное дитя заскучало по родному дому, испытывая к нему привязанность…
— Ваше высочество! — поспешил вставить Филипп. — Моя сестра привязана только к вам.
— Она страдает… Что же это за странная болезнь, которую воздух родной страны должен был вылечить, а вместо этого только усилил страдания нашей больной?
— Мне, право, неловко отнимать у вашего высочества время… — смутился Филипп, — болезнь представляет собой глубокую печаль, что привела мою сестру в состояние, близкое к отчаянию. Мадемуазель де Таверне привязана в этом мире только к вашему высочеству и ко мне. Впрочем, последнее время она стала предпочитать Бога всем земным привязанностям. Я имел честь испросить у вашего высочества аудиенцию в надежде на вашу помощь в исполнении желания моей сестры.
Дофина подняла голову.
— Она хочет уйти в монастырь? Не так ли? — спросила Мария Антуанетта.
— Да, ваше высочество.
— И вы допустите это? Ведь вы любите бедную девочку?
— Тщательно все взвесив, ваше высочество, я сам посоветовал ей это сделать. Я так люблю сестру, что мой совет не может у кого бы то ни было вызвать подозрение. Вряд ли меня можно обвинить в алчности. От уединения Андре в монастыре я не буду иметь никакой выгоды: ни у меня, ни у нее ничего нет.
