Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Ага, вот и они, татары! За Нузлой, почти на полдень, верстах в двух маячила россыпь всадников. Навскидку не менее двух тысяч. Монголы, половцы или еще кто, не рассмотреть, темновато все ж.

Снизу из проруба в полу наконец-то выбрался тиун. Отпыхиваясь, подошел к Ратьше, всмотрелся в гарцующих вдалеке степняков. Отдышался. Сказал:

– Опоздали, похоже, боярин. – Вздохнул тяжело, со всхлипом. Добавил: – Опоздали с уходом.

– Это еще не войско, – не слишком уверенно ответил Ратьша. – Разведка. Может, даже те вчерашние, что нас гнали.

– А коль и так, разве легче? Сколько их? Тысячи две, не меньше. Повиснут на хвосте, задержат, а там еще другие подоспеют… Не отобьемся. И твои стражники не спасут.

Ратислав промолчал, признавая правоту Тимофея. Тот еще раз вздохнул, но теперь уже с каким-то облегчением, как человек, принявший окончательное, пусть и нелегкое решение.

– Видно, придется все ж в осаду садиться, – сказал он Ратиславу. – Пойду, отдам распоряжения. А вы собирайтесь и уходите, пока еще можно. Припасы и стрелы возьмете в кладовых. Я прикажу ключнику.

Тимофей подошел к прорубу и начал неуклюже спускаться по лестнице. Ратьша еще раз глянул на татар, вздохнул, покачал сокрушенно головой и тоже двинулся к лестнице, ведущей вниз.

Пока Ратислав со своим отрядом мотался по степи, население Онузлы действительно увеличилось: сюда сбежались жители дальних поселений – те, кто уцелел. Добрался до города и дальний западный дозор степной стражи. Полусотня, слегка потрепанная татарами. Их Ратьша раскидал по сотням, понесшим потери. После этого в отряде получилось почти полных семь сотен. Собрались быстро, еще до полудня. Татары к тому времени скрылись из виду, но ушли, по донесениям высланных Тимофеем дозорных, недалеко, за взлобок, бугрящий степь недалеко от города.

Провожать отряд Ратьши пришел тиун. За эти полдня Тимофей прямо-таки преобразился. Обычно малоподвижный и неторопливый, теперь он носился по городу из конца в конец, лазил на стены, спускался в погреба, сбивал мужиков, остающихся в городе, в сотни, определял им места на стенах. Казалось, Тимофей сбросил лет двадцать. Похудел даже вроде. По его распоряжению воинам степной стражи выдали тройной запас стрел, запас еды и овса для коней, которых с лихвой должно было хватить до места. Вьючных лошадей тоже выдал сколько надо: уходить жителям теперь все равно некуда, чего зря коняшек в стенах держать, только томить да корм переводить.

В городе оставалось четыре с половиной сотни защитников, считая и мужчин в полной силе, и парнишек от тринадцати лет, и стариков, еще могущих держать меч. Был бы обычный половецкий набег, пусть и большой, отбились бы, но теперь…

Тимофей подошел к облаченному в доспех, стоявшему рядом с любимым Буяном Ратиславу, посмотрел ему в глаза, порывисто вздохнул и обнял. По спине Ратьши пробежал озноб, на глаза навернулись слезы.

– Ну полно, полно, Тимофей, – внезапно севшим голосом чуть грубовато сказал он, похлопывая тиуна по спине. – Отсидитесь, даст Перуне. А там и мы с княжьим войском на помощь поспеем.

Тиун отстранился, глянул тоже заблестевшими от слез глазами, покивал.

– Поторопитесь. Может, и успеете. – Потом промокнул глаза рукавом, толкнул боярина в стальной нагрудник, сказал: – Ну, ступайте, ступайте, пока дорога есть. Бог вам в помощь.

– И вам пусть поможет Христос и Перун, – с чувством ответил Ратислав, еще раз обнял Тимофея.

Потом бояриин развернулся, вскочил в седло и протяжно скомандовал:

– Тронулись!

Распахнулись ворота, и отряд степной стражи двинулся из города. Теперь впереди ехал Могута. Ратьша дождался, когда вереница всадников вся вытянется из ворот, махнул рукой провожающим с Тимофеем во главе и с тяжелым сердцем выехал из Онузлы.

За воротами его ждал десяток из его ближней дружины, который поехал позади боярина. Рядом на правах меченоши следовал Первуша. Отряд прошел с полверсты вверх по течению Польного Воронежа до брода. Там переправились через реку. Брод был мелким, к зиме вода заметно спала, так что всадникам даже не пришлось задирать ноги, чтобы уберечь их от ледяной воды.

Поднялись на невысокий обрывистый берег, повернули коней, оглядываясь на покидаемый город. Высыпавшие из ворот жители смотрели им вслед. Ратислав рванул застежку шлема, сдернул его с головы вместе с подшлемником, низко поклонился. Мужики-горожане поснимали шапки, кто-то крестился, другие просто стояли, провожая взглядами уезжающих воинов. Боярин скрипнул зубами, развернул жеребца и, дав ему шпоры, поскакал вслед уходящему на полночь отряду.

Верстах в пяти от Онузлы в степи высился высокий холм в окружении собратьев поменьше. Ратьша махнул сопровождающим его воинам и Первуше: мол, езжайте, не ждите. А сам въехал на вершину степного великана. Отсюда Онузла казалась совсем маленькой и беззащитной. Особенно на фоне выползающих из-за окоема верстах в двадцати трех гигантских черных змей – центра и крыльев татарского войска.

«Сколько же их?!», – ужаснулся Ратьша.

«Семьдесят тысяч», – подсказала память.

Но знать число и видеть его воочию – большая разница. Татарское войско воистину подавляло своим многолюдством. Ратислав перевел взгляд поближе к городу. Отряд в две тысячи татар выбрался из-за взлобка и гарцевал по берегу Нузлы, держась, впрочем, на почтительном расстоянии от городских стен.

По ним выстрелили из затинных самострелов. Упал конь вместе с всадником. Татары порскнули подальше от стен. Потом разделились примерно поровну, и одна половина, переправившись через Нузлу выше города, двинулась к броду через Польный Воронеж с явным намерением увязаться за ушедшими русскими. Этих только не хватало. Терять людей не хотелось. Лучше успеть оторваться как можно дальше. Ратьша в последний раз глянул на обреченный город и, спустившись с холма, погнал коня вслед отряду. Догнав, приказал пересаживаться на заводных лошадей, не отягощенных доспехами, и гнать их вперед как можно быстрее.

До темноты татары их настичь не смогли, все же длинноногие, привыкшие к степной скачке кони в резвости не уступали мелким монгольским лошадкам. Уступали, правда, в выносливости. Это сказалось на второй день скачки. Взобравшись на очередной не слишком высокий холм, Ратьша увидел преследователей. Было до них верст пять-шесть. Та самая тысяча, что отделилась от отряда под Онузлой. Не много против семи Ратьшиных сотен, конница у преследователей легкая. Можно попробовать устроить засаду, благо на пути все чаще встречаются рощицы. Спрятаться среди лишенных листвы деревьев непросто, но можно. Вот только если татары заметят засаду, от них уже не оторваться. Стрел, конечно, теперь у рязанцев хватает, но все равно потерь не избежать. Коней, опять же, побьют. Скорость отряда уменьшится. Эдак может и кто-то посерьезнее догнать. Нет, скачем дальше. Тем более что татары почти не сократили расстояние до русских за прошедшие сутки.

К вечеру расстояние все же уменьшилось – сказалась большая выносливость татарских лошадей. Пересели на боевых одоспешенных коней. Скорость скачки уменьшилась еще, и вскоре татары настигли русский отряд. К счастью, уже темнело. Преследователи выпустили по нескольку стрел, получили ответ и, увеличив расстояние между собой и русскими до безопасного, пристроились по бокам рязанского отряда.

Стемнело. Слава богам! Ночью, судя по прошлому разу, татары не нападут, а к утру будем у опушки Черного леса. Вряд ли степняки решатся лезть в лесные дебри, а коль решатся, им же хуже.

Так и вышло. Восходящее солнце осветило стену леса, вставшую в паре верст по ходу скачки. Татары засуетились, приблизились к рязанцам, в воздухе запели стрелы. Русские ответили. До опушки татары успели зацепить с десяток воинов степной стражи. Двоих тяжело. У степняков, видел Ратьша, из седел вылетело не меньше семи человек, да еще наверняка кто-то был ранен, но в седле удержался. Так что счет опять был в пользу русичей.

На неширокую лесную дорогу въезжали шагом. Хвост отряда рассыпался вдоль опушки, отстреливаясь от наседающих татар. Броситься врукопашную те так и не решились, и рязанцы благополучно втянулись в лес. Преследовать там русских степняки, как и ожидалось, не стали.