Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Перекинул седло, затянул подпруги, сел на Буяна, осмотрелся. Монголы все так же маячили в полуверсте, не пытаясь воспользоваться неизбежной неразберихой, возникшей у русских при переседловке. Ну да разобрались быстро, не стали искушать степняков дольше необходимого. Двинулись дальше. Теперь отряд ехал заметно медленнее: боевые кони не предназначены для долгой скачки, потому шли рысью.

Монголы не приближались, продолжая ехать в полуверсте по обе стороны от рязанцев. Даст Перуне, может, так и до Онузлы будет? Хорошо бы, стрел совсем мало, нечем будет отгонять настырных степняков, ежели кончатся. Представив такое, Ратьша поежился. Если дойдет до того, монголы приблизятся вплотную и безнаказанно утыкают его людей стрелами, уходя от рукопашной, в которую будут кидаться русичи. В этом случае останется одно – пересаживаться снова на заводных, не обремененных доспехами, и пытаться уходить в отрыв во весь опор. Сделать это на полузагнанных заводных вряд ли получится. Спасутся немногие.

Но монголы не приближались. Видно, тоже стрелы на исходе. А может, и вовсе кончились. Немудрено: сколько вчера высыпали, а пополнить негде, как и рязанцам. Небо на востоке покраснело, и скоро там начал вспухать шар солнца, пока еще не режущий глаз ослепительным своим дневным сиянием. Небо посветлело, звезды пропали, только лунный диск бледным пятном висел слева над головой. Солнце медленно, но верно карабкалось в небеса, наливаясь белым слепящим огнем. Выехали на крутой взлобок. Вот и Онузла! Добрались!

Подъезжали к пограничному городку с полудня, со стороны речки Нузлы, впадающей в Польный Воронеж. Из крепости, когда до нее еще оставалось версты три, навстречу выехал отряд всадников воинов в триста. Монголы, увидев спешащую к русским помощь, остановились, пропустили рязанский отряд вперед, сбились в кучу. Их, даже считая приближающуюся подмогу, было раза в два больше. Но нападать они, похоже, не собирались. Точно стрелы кончились, а вступать в рукопашную им не с руки: слабоват доспех, да и мелковаты у них лошадки для такого дела.

Встретились со своими верстах в двух от речки Сурены. Ратьша выехал вперед. За хвостом отряда присматривал Могута. Во главе встречающих ехал сам тиун Тимофей на рослом боевом жеребце, облаченном в конский доспех. Сам тиун, тоже в полном доспехе, поблескивая на солнце наборными бляхами, выехал вперед, подскакал к Ратиславу. Поздоровались. Да, тяжеловато Тимофею, не привык он к езде в тяжелой броне. Тучен тиун-воевода. Лицо покраснело, из-под шлема по щекам бегут струйки пота. Да и то, сидит он больше на княжьем погосте, изредка налегке проедется по недалеким селищам, имеющим недоимки по оброку.

– Что, боярин, это и есть страшные татары, те, которых ты на хвосте приволок? – утерев пот с бровей, ухмыльнулся Тимофей. – Что-то робкие они какие-то.

– Эти робкие вечор стрелами у меня с полсотни человек побили, – откашлявшись и сплюнув в сторону, отозвался Ратьша. – Да пораненных еще столько же.

– Вона как… – протянул тиун. – То-то, смотрю, маловато вас стало. Правда, два каравана от тебя приходили.

– Благополучно добрались?

– Ну да. Тот, что с добычей и ранеными, только вчера пополудни явился. Все живы.

– Ладно. Приглашай в город, накрывай столы, готовь бани. Умаялись люди. Лекарей позвать не забудь – раненых много.

– Сделаем.

Тиун дернул повод, разворачивая жеребца в сторону Онузлы. Ратислав двинулся следом. Позади послышался топот копыт его отряда.

Потом была баня. Вот где блаженство, которое по-настоящему могут оценить только те, кто провел четыре дня в негостеприимной почти что зимней степи. А последние сутки вообще не слезал с седла. После бани – пир в большой дружинной избе, что стояла на княжьем погосте. Тимофей не поскупился, выставил на столы все, что имелось в закромах. И то, когда теперь отправишь оброк в стольный град? Да и суждено ли отправить его вообще? Для сидения в осаде еды хватит хоть на полгода. Это тиун рассказал Ратьше, сидючи за пиршественным столом, после третьего кубка меда.

Боярин после этих слов Тимофея посмурнел. Замолчал надолго, потом сказал:

– Ты думаешь в осаду садиться?

– А как иначе? – удивился тиун. – Город сей с погостом великий князь отдал под мой присмотр и защиту.

– Не удержать Онузлу, – покачал головой Ратислав. – И я со своими людьми помочь тебе не смогу: сам знаешь, место мое в случае большой войны на засечной линии. Останется у тебя семь десятков городской стражи, да мужиков вооружишь, на стены поставишь. Сколько получится?

– Народу за стены прибежало немало, – сжав бороду в кулаке, опустив глаза в стол, произнес Тимофей. – Кто-то уезжает дальше, за Черный лес, но многие остаются. Под две тыщи человек собралось в городе. Это вместе с женками и детишками. Мужиков и парней из них сотни три – три с половиной наберется. Все оружием владеют, сам знаешь. Значит, на стены четыре сотни поставлю. Бабы, опять же, помогут. Кипяток греть, камни подносить, еще чего. Думаешь, не отобьемся?

Тиун пытливо, с плохо скрытой тревогой глянул Ратьше в глаза. Тот взгляда не выдержал, отвернулся, пригубил из кубка. Потом все же упер взгляд в глаза Тимофея, веско сказал:

– Не отобьетесь. Войско великое идет. Такого здесь еще не бывало. Я сам видел больше двадцати тысяч, а со слов пленных, татар не меньше тысяч семидесяти. Пусть даже не все они к Онузле придут. Пусть даже только те двадцать, что я видел. Долго ты против них продержишься?

Тиун надолго замолчал. Взял нож со стола, повертел его в толстых пальцах. Отложил. Промакнул рушником взмокший затылок. Сказал:

– Так уж их много?

– Много, – кивнул Ратислав.

– Ну, половцев десяток лет назад приходило тоже немало. Ты же помнишь? Ничего, отсиделись. И сейчас… Стены крепкие, ров почищен, валы подновлены. Непросто Онузлу на копье взять. Да и не могут степняки городов брать, а осаду выдержим, запасов хватит и на две тысячи народу.

– Эти степняки другие. Эти города берут. Великий Булгар взяли, а там стены не чета здешнему тыну. Бросать надо Онузлу, уходить всем.

– Это сказать легко. Народу собраться надо, а повозок мало. Лошадей тож. Ехать будут медленно. Догонят обоз, побьют людей.

– Если прямо сейчас начать собираться, успеют. Войску досюда дня два идти. Посылай людей, пусть велят собираться. Ночи хватит, а завтра со светом выйдем.

– Ин ладно, уговорил. Только вот что я князю Юрию Ингоревичу скажу?

– За это не бойся, я слово замолвлю. Посылай людей.

Тимофей махнул рукой, подзывая ключника, сказал ему что-то негромко. Тот заметно побледнел, потом кивнул и скрылся в дверях. После того пировали недолго – воины устали, хмель их разобрал быстро, разбрелись по закуткам, где уже была настелена свежая солома, и полегли спать. Ратислава отвели в покои тиуна. Провалившись в пуховую перину, боярин, едва смежив глаза, заснул.

Разбудил его тиун. Тряс немилосердно.

– Беда, боярин, – почему-то шепотом сказал Тимофей, когда Ратьша, вскинувшись, сел на ложе. – Татары под стенами.

Сон как рукой сняло. Ратислав вскочил и начал быстро одеваться. Из маленьких световых оконцев под потолком терема едва сочился слабый утренний свет. Натянув порты с рубахой, вбив ноги в сапоги, он накинул на плечи овчинный тулуп, протянутый ему тиуном, и двинулся к выходу. Тимофей семенил следом.

Добрались до дозорной башни, встроенной в стену на самой оконечности мыса, на котором стояла Онузла, поднялись по скрипучей лестнице на самый верх – дозорную площадку, прикрытую дощатым шатром от непогоды и вражьих стрел.

Ратьша намного опередил тучного тиуна, подошел к бойнице, отодвинул несущего дозор воина городовой стражи, осмотрелся. Приморозило ночью нешутейно. Иней лежал окрест такой, что казалось, снег выпал. Ледяной припай и на Нузле, и на Воронеже нарос от берега на сажень, не меньше. Так и не успевшая полностью остыть потемневшая вода парила. Солнце еще не взошло, только красная полоса на востоке обещала скорое его появление. Но небо за ночь прояснело, и осмотреться в рассветных сумерках было вполне можно.