Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Ричард мысленно улыбнулся, а затем отвесил поклон и поблагодарил сановника за то, что тот удостоил их собрание своим высоким присутствием. Мандарин посмотрел на него, а затем указал на пол.
В воздухе повисло напряжение. Мандарин требовал совершить традиционный полный поклон — то, чего до сегодняшнего дня не соглашался делать ни один европеец.
Атмосфера все более накалялась. Ричард оглянулся на коллег-христиан.
— Это всего лишь поклон, — пробормотал он, а затем элегантно опустился на колени и согнулся в земном поклоне, прикоснувшись лбом к полу.
Мандарин пролаял команду. Стражники расступились, и сановник вышел вперед.
— Встань! — велел он, оставаясь неподвижным, пока Ричард поднимался на ноги.
— Этого достаточно? — заговорил Ричард на беглом китайском. — Подобная церемония внове для меня, и мне, конечно, нужно больше практиковаться. Приношу извинения, если в чем-то ошибся.
Мандарин одобрительно заворчал и подошел ближе к этому странно пахнущему и шутовски одетому человеку. Когда он оказался рядом, Ричард зашептал на китайском:
— Ваше превосходительство, с тех, кто отказывается кланяться, можно взять гораздо больше денег, чем с нас, которые согласны делать это. Если позволите, я могу показать, как того добиться. Я тоже странствую по стране грез, так что вы можете мне верить.
Ричард думал, что китаец прикажет немедленно казнить его, но мандарин лишь спросил:
— Как твое имя?
Ричард назвался, и через двадцать минут китайский сановник, к его удивлению, ушел, не произнеся больше ни слова и не объяснив, что заставило его прервать процедуру аукциона. Торги возобновились. Солидарность, объединившая торговцев перед лицом высокопоставленного китайца, рассеялась как дым, и они снова вцепились друг в друга.
Уже ночью Конфуцианец привел маньчжурского мандарина к дверям заведения Цзян.
Цзян низко поклонилась и, глядя в сторону, произнесла:
— Как мы и договаривались, мой дом в вашем распоряжении.
Она почувствовала, как острые от заусенцев ногти прочертили полосы на ее щеке, и отступила назад. Улыбка мандарина светилась откровенной жестокостью.
— Ваше превосходительство, — проговорила Цзян и шагнула в сторону, чтобы сановник смог пройти в главную гостиную, где она выставила свой лучший товар.
Мандарин вошел в комнату и остановился. Его длинные пальцы, подобно птичьим лапам, вылезли из широких рукавов, пока он неторопливо рассматривал отборных куртизанок Цзян — раскинувшихся на кушетках, стоящих возле колонн, сидящих на обитых кожей табуретах. В соответствии с традицией претендент, прежде чем получить желаемые сексуальные услуги, должен был ухаживать за куртизанкой и добиваться ее расположения, однако для маньчжурского мандарина правил не существовало. Женщины, невзирая на боль в забинтованных ногах, застыли в причудливых позах и напоминали статуи. Цзян полагала, что среди них непременно будет такая, которая придется по вкусу мандарину, но по его виду нельзя было сказать, что ему нравится хоть кто-то. Цзян едва заметно кивнула, и женщины, как одна, встали и сменили позиции, словно бы невзначай собравшись в группы по двое или по трое.
Мандарин не двигался и, что было еще более тревожным, ничего не говорил.
«Может, он предпочитает мальчиков?» — мелькнуло в голове Цзян.
Она подошла к сановнику и мягко проговорила:
— Выбирайте. Это, как мы и договаривались, цена за то, что вы позволили продолжать аукцион. Если никто в этой комнате не удовлетворяет…
— О, тут есть кое-кто, кто мог бы меня удовлетворить, — приглушенно ответил мандарин. Его голос был удивительно легким, как дым на ветру.
— Я рада, — произнесла Цзян. — Все они весьма опытны и…
— Не сомневаюсь, — перебил ее сановник, — но… — Мандарин перевел взгляд с цветисто одетых женщин на Цзян. — Но я сомневаюсь, что хотя бы одна из них сумеет сравниться в мастерстве со своей хозяйкой. Это мое право. Я вправе выбирать любую шлюху из присутствующих здесь. — В его голосе зазвучала радостная злость. — Так вот, я выбираю тебя. — Он прикоснулся к парчовому платью Цзян. — Ты моя шлюха, — объявил он, и на его губах вновь появилась жестокая улыбка.
Конфуцианец не знал, как поступить. Девушки испытали облегчение и одновременно тревогу за свою «мамочку». Мандарин молча смотрел на Цзян.
— Для меня честь подарить «облака и дождь» такому уважаемому человеку, — покорно склонилась Цзян.
В начале следующей недели Макси ворвался в щелястый деревянный сарай, служивший братьям Хордунам «офисом».
— Ричард! Они здесь!
Ричард оторвался от подсчетов и несколько секунд не мог понять, чем вызван румянец на щеках его рыжеволосого брата. Наконец до него дошло. Он издал крик радости, схватил шляпу и кинулся к докам.
Там, держась за руки, стояли его четырехлетние сыновья-близнецы, одетые в короткие штанишки, чулки до колен, курточки и галстуки. Позади них стояла их малайская ама[37] — в белых перчатках и с сумками в руках. Двое китайцев укладывали чемоданы на багажную тележку.
— Здравствуйте, мальчики, — проговорил Ричард на фарси. — Ну, признавайтесь, кто из вас кто?
Ама стала что-то говорить, но Ричард прижал палец к губам. Затем он повторил вопрос на мандаринском диалекте, и, к его удовольствию, один из мальчиков шагнул вперед и ответил на том же языке:
— Я Майло, сэр, а это мой брат Сайлас.
Ричард буквально светился от радости. Он не видел сыновей уже три года.
— Добро пожаловать, сын, — сказал Ричард, протянув руку Майло.
Мальчик взял руку отца, но затем с криком «Папа!» бросился в его объятия. А вот второй мальчик, Сайлас, юркнул за аму, спрятаться за ее юбками и нипочем не хотел выходить. Майло повернулся и крикнул на английском:
— Выходи, братец! Иди к папе!
Макси громко смеялся. Ричард поставил Майло на землю, продолжая держать его за руку. Затем протянул вторую руку и позвал:
— Иди сюда, сынок. Я твой папа.
Майло подошел к брату, взял его за руку и подвел к Ричарду.
— Отец, это мой дорогой брат Сайлас, — проговорил он на удивительно беглом китайском.
— Я рад, что мы встретились, Сайлас, — сказал Ричард, протягивая мальчику руку.
Его рука долго висела в воздухе. Наконец он положил ее мальчику на плечо. Сайлас зашипел и укусил отца за руку. Ричард издал короткий крик. На них стали оборачиваться.
Ама прикрыла рукой в перчатке рот мальчика, Майло подбежал к брату и встал рядом с ним.
— Не сердись, отец.
