Николай Свечин - Московский апокалипсис
— Это ваша работа, Егор Ипполитович?
— Моя и моих товарищей. А следствием этого стали бессистемные фуражировки на местности и ссоры с населением. Движение по нашим дорогам далось лучшей в мире армии нелегко. От Вильно до Вязьмы госпитали полны больными, а этапные пункты — отставшими. Отступая, мы захватили десять тысяч пленных. Голодные, разутые и раздетые солдаты, придя в набитую богатствами Москву, не могли уже воевать — они начали грабить. И Бонапарт остановился. Даже его вояки бы не послушались. Он это понял, смирился и теперь более всего жаждет почётного мира. Положение его день ото дня всё хуже. Город сгорел со всеми припасами. Постой такого количества войск затруднён. Снабжение по принципу «бери, что плохо лежит» деморализует и развращает армию. Хуже всего дела обстоят у кавалерии и конной артиллерии, а также в обозах. Фураж приходится добывать в окрестных деревнях, с боями. Если в начале войны конница французов по численности превосходила нашу вдвое, то сейчас силы уравнялись, а скоро нас станет больше, а их меньше. Ежедневно отряды фуражиров выходят из Москвы и забираются дальше и дальше — вблизи всё уже выбрано. А чем дальше зашёл, тем труднее возвращаться. Наши казаки дают им жару! Здесь же, в самой Москве, французов режут каждую ночь. Загляните в любой подвал, в овраги, ямы, даже колодцы: они доверху набиты трупами. Народ возмутился и начал воевать не по правилам, а от души. Со мной на связи состоят четыре городских отряда: ваш, затем тишинский под командой ефрейтора Иванова, далее замоскворецкий во главе с купцом Игошиным, и, наконец, рогожский отряд вахмистра Бершова. Но партизан значительно больше, их сотни. Есть безвестные храбрецы, которые не выходят дальше своего переулка. Но зато французам в этом переулке спокойной жизни нет!
Так что, Великая армия оказалась в Москве словно бы в осаде. А мы? Возле Тарутина создан укреплённый лагерь. Идут усиленные наборы рекрутов. В двадцати губерниях создаётся ополчение. На Дону, Кубани, Урале формируются новые казачьи полки. Всё это направляется в Тарутин. Новобранцы обучаются и встают в строй рядом с опытными солдатами. Налажено снабжение. Шьются тулупы для зимней кампании. На полную мощь работают оружейные и пороховые заводы. Но для качественного преобразования нашей армии нужно время. Тот самый месяц, о котором просит государь. За этот месяц может произойти самый нежелательный для нас манёвр Бонапарта. А именно — его поход на Петербург. Захваченные вами документы обнаружили, что такой манёвр им уже обдумывается. Это очень опасно. Мы пока не готовы, а Великая армия ещё достаточно сильна. До столицы всего пятнадцать переходов. Заслоном на дороге стоит лишь слабый корпус Витгенштейна. Вот такой сейчас у нас момент!
Отчаянов слушал штабс-капитана молча, обдумывая каждое слово. Ахлестышев наоборот, ёрзал и пытался вклиниться с вопросами. Наконец это ему удалось.
— Масштаб огромен, я понимаю. Но мы-то с вами, что тут можем сделать?
— Кое-что в наших силах. Именно этим я сейчас и занимаюсь. Нам достоверно известно, что решение Наполеон ещё не принял. Ему очень хочется, сидя в Москве, подписать почётный мир с Александром Павловичем. И уйти со знамёнами в Вильно на зимние квартиры… Это заблуждение: наш государь не собирается с ним ничего подписывать. Помните последнюю фразу высочайшего рескрипта о войне с Бонапартом? «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского солдата не останется в царстве Нашем». Но необходимо удерживать корсиканца в заблуждении о возможности перемирия. Как можно дольше. Каждый день, который захватчики проведут здесь, приближает нашу победу.
— Каким образом мы сумеем обмануть Бонапарта? Подбросить ему ложные сведения?
— Это уже сделано, — улыбнулся Ельчанинов. — Французы перехватили письмо якобы от Кутузова государю. Там сказано, что армия не способна продолжать войну… Я здесь тоже не сидел, сложа руки. Ещё третьего сентября, до бегства корсиканца из Кремля, он встретился с одной старой французской актрисой. Та передала императору разговоры, которые будто бы ходили в московском высшем свете. Генерал-лейтенант Бороздин, один из самых боевых наших генералов, заявлял-де во все услышанное, что русским необходимо перемирие. Наша армия окончательно пала духом и бессильна противостоять гению Наполеона. И они, генералы, заставят государя подписать мир на любых условиях. Старуха потом рассказывала мне со смехом, что узурпатору её рассказ очень понравился!
То, что он заглотил наживку, подтверждают следующие факты. Ещё после взятия Смоленска Бонапарт принял попавшего в плен генерала Тучкова-третьего. Вернул ему шпагу, обласкал — и предложил написать письмо брату о том, что французы желают мира. За последние дни Бонапарт сделал ещё две попытки вступить с нашим государем в переписку — где заочную, а где прямую. Сначала он встретился с главным надзирателем Воспитательного дома действительным статским советником Тутолминым. Поговорил о том, о сём, и обмолвился в частности, что всегда хорошо относился к Александру Павловичу. И что пора бы им прекратить воевать друг с другом; он-де к этому готов. Далее Бонапарт поручил Тутолмину написать письмо государю, и изложить в нём столь знаменательную беседу. Тот исполнил и отослал своего помощника, некоего Рухина, с этой бумагой в Петербург. Рухин выехал за посты ещё седьмого сентября. А позавчера за те же посты вышла целая колонна числом в пятьсот человек: семейство отставного гвардейского капитана Яковлева с дворней и подмосковными крепостными. Этот дурак застрял в Москве и в обмен на пропуск согласился передать нашему государю личное письмо Бонапарта. Вот как тому хочется мира! Его величество на эти послания не ответит, но корсиканцу об этом знать не должно. Пусть он пока ожидает диалога, переговоров, обсуждения условий почётного мира… Полагаю, что мысль его насчёт похода на Петербург не более, чем игра ума. Осень, и дороги скоро развезёт. Оставлять в тылу своих коммуникаций армию Кутузова неразумно. Живой инвентарь в плохом состоянии. Но трудно заглянуть в голову гению! Будем надеяться, что игра с письмами захватит Бонапарта и отвлечёт его. А пока…
Ельчанинов встал, следом вскочили и его собеседники.
— Унтер-офицер Отчаянов! Поручаю тебе с твоим отрядом два боевых задания.
— Слушаю, господин штабс-капитан!
— Первое связано со снабжением захватчиков провиантом. Выходить на фуражировки им всё труднее, поэтому они решили заманить в город окрестных мужиков. Объявлено, что всякому, кто привезёт сюда воз съестных припасов, будет заплачена высокая цена. Мужики в большинстве молчат. Кто-то опасается, что отберут и не заплатят, кто-то идейно не хочет кормить противников. Пока на призыв не очень откликнулись. Но вчера первый небольшой обоз с овощами уже пришёл, причём, со стороны Пресненской заставы! У кого-то жадность оказалась сильнее патриотизма. Французы не обманули и действительно заплатили негодяям выгодную цену. И наказали приезжать ещё, с любыми припасами. Этого допустить нельзя. Приказываю: следующий обоз перехватить, провиант уничтожить, торгашей наказать. Так, чтобы отбить охоту к коммерции всей деревне!
