Николай Свечин - Московский апокалипсис
— Это тот, что упрятал вас в тюрьму?
— Да.
— Хм… Про Полестеля я не знал. Элитные жандармы, Главный штаб… Спасибо: это очень важно. Вот почему французы так хорошо ориентировались в Москве с первых же дней! Полестель был шпионом и сейчас, вероятно, служит у Лелорня.
— Это что за гусь?
— Лелорнь д’Идевилль — начальник разведывательной службы Бонапарта. Хотя правильнее сказать, одной из его служб. Очень умён и образован, долго жил в России и хорошо её знает, говорит по-русски почти без акцента. Ещё в 1805 году власти подозревали Лелорня в шпионстве. Сейчас официальная должность этого господина звучит скромно: личный секретарь-переводчик императора. Тут главное слово — личный. В подчинении у Лелорня с десяток отборных людей, чиновников МИДа и офицеров. Они занимаются преимущественно бумажной работой: составляют аналитические отчёты для Бонапарта, готовят статистические материалы, ведут политическую разведку.
Всю же войсковую разведку корсиканец доверил полякам. Из тех соображений, что они лучше других знают Россию и больше других её ненавидят.
Начальником разведывательного бюро Главного штаба Великой армии состоит дивизионный генерал Михал Сокольницкий. Тоже человек незаурядный! Ещё в 1794 году на собственные средства сформировал шеститысячный отряд и храбро сражался с нами. Сам Костюшко вручил ему золотое кольцо с надписью «Родина — своему защитнику». Попал в плен, два года просидел в тюрьме в Санкт-Петербурге. После освобождения уехал во Францию и там занялся шпионством против нашего государства. В 1799 году передал Директории важные сведения о русском экспедиционном корпусе в Италии: состав, организация, характеристики генералов. Создал собственную агентуру в наших западных губерниях.
Внимание Бонапарта Сокольницкий привлёк, составив секретную записку. Вслушайтесь в её название! «О способах избавления Европы от влияния России, а благодаря этому — от влияния Англии». Одним зарядом — двух зайцев… Прочитав записку, Бонапарт приблизил к себе генерала, а с началом войны поручил ему разведку в войсках. Кёнигсбергским декретом от 15 июня 1812 года Сокольницкий был прикомандирован к персоне императора. Его должность — одна из самых высокооплачиваемых во всей армии: 12 000 франков месячного жалования! Бюро генерал укомплектовал исключительно поляками. Ещё в его подчинении состоит эскадрон гидов-переводчиков главной императорской квартиры. В нём, помимо тех же поляков, служат и русские из числа отбросов: беглые, переметнувшиеся пленные и просто изменники.
Так вот, люди Сокольницкого знают обо мне. Все их силы брошены сейчас на мою поимку. Попасться же им было бы очень некстати. Я начал одновременно ряд весьма важных операций по введению Бонапарта в заблуждение. Если они пройдут успешно — Великой армии конец. Но кольцо вокруг всё сжимается, я могу не успеть. Помните того поляка в Бутырке?
— Да. Подозрительный был пан.
— Он тоже из бюро Сокольницкого. Вчера этот человек чуть не схватил меня около Спасских казарм. Он был во главе жандармского отряда. Я едва сумел скрыться в развалинах. Кроме того, последние дни одетые по-русски поляки ходят на главных улицах: у них есть мой словесный портрет. Нужны верные люди, телохранители. Такие, как вы двое. Ну, как?
— Я согласен! — тут же сказал Ахлестышев.
— Ну и я с тобой, — пробасил налётчик.
— Очень хорошо. Вы должны только понимать, что берёте на себя дополнительные обязанности и с ними — дополнительные опасности. Например, сейчас вам придётся провожать меня до тайной квартиры на другом конце города. А утром, почти без сна, идти за Пресненскую заставу громить мужицкие обозы. Сил-то хватит?
— Опосля войны отдохнём, — бодро ответил Саша.
— Кстати спросить, Александр…
— Калинович, — подсказал Ахлестышев.
— …Калинович, а ты чего желаешь от власти за свои заслуги? Петру Серафимовичу, понятно, требуется вернуть дворянство. А тебе?
Вардалак только усмехнулся.
— Да ничего мне не надо. А что надо, власть дать не смогёт.
— Что же ты хочешь?
— Саша не приспособлен к мирному труду, — пояснил за друга Ахлестышев. — Он славный человек, но — грабитель. Берёт чужое без спросу, а при сопротивлении может и зашибить. Государство не выдаст же ему за заслуги патент на безнаказанный грабёж?
— Нет, — ошарашенно согласился штабс-капитан. — Я имел в виду что-нибудь законное…
— Бог дал путь, а чёрт дал крюк. Таков Сашин выбор. Законные виды деятельности его не интересуют. Не купцом же ему делаться, право слово?
— Да, — смутился Батырь, — торговый человек из меня не выйдет.
— Как я могу предположить, из господина Батыря получился бы хороший кандидат в команду разведчиков, — заявил Ельчанинов.
— А вот это могём! — уверенно подтвердил вардалак. — Башку там кому свинтить, налететь, погромить — всегда запросто. Обращайтесь!
— Вот! — обрадовался Пётр. — На время войны мы ему занятие нашли. Ведь с изгнанием французов из Москвы баталия с ними не кончится?
— Нет, — коротко и серьёзно ответил Ельчанинов.
— Согласен. Бонапарта можно победить, разве только взяв Париж.
— Это так.
— Пусть же наш Геркулес пока воюет, и именно в команде охотников[51]. Стоять в карауле или атаковать взводами ему не по характеру. А как кончится война, он и решит, чем заняться. Наказание за прежние грехи с него спишут?
— Спишут, — так же лаконично пообещал штабс-капитан.
— Что и требуется. Кстати, формально он беглый крепостной. Мой крепостной. И по воцарении мира должен вернуться к помещику, ха-ха! Так что, Батырь тоже заинтересован, чтобы бывший каторжник Ахлестышев снова стал дворянином. Правда, Саня?
— А то!
— Когда я верну права, то первое, что сделаю — дам своему товарищу вольную. Пусть живёт свободным человеком. А дальше как получится. Не исключаю, что Саша опять пойдёт портняжить с дубовой иглой. Тогда всё по новой: он убегает, его ловят. Пока же он солдат, и мы с ним — в вашем подчинении. Когда выступать?
— Прямо сейчас, пока не рассвело.
Ахлестышев доложился Силе Еремеевичу, и трое русских выскользнули в темноту.
— Куда нам? — спросил Саша.
— Моя квартира возле Балканского пруда.
— Славное место, — одобрил налётчик. — Мы туда зимою драться ходим.
— Зачем? — удивился Ельчанинов.
— А на кулачные бои. Как пруд замерзает, народ начинает стенка на стенку сдвигаться. Там вокруг изразцовые фабрики да колокольные заводы. Среди рабочих такие есть корпусные ребята — почти как я!
— Стало быть, те места и их жители тебе знакомы?
