Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
Этим третьим был Жильбер.
CXLVIII
РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Бальзамо запер входную дверь и появился на пороге комнаты, когда Филипп разглядывал сестру с испугом, к которому примешивалось любопытство.
— Вы готовы, шевалье? — спросил граф.
— Да, сударь, — пролепетал Филипп, дрожа всем телом.
— Итак, мы можем задавать вашей сестре вопросы?
— Да, пожалуйста, — тяжело дыша, чтобы избавиться от стеснения в груди, согласился Филипп.
— Прежде чем начать, я прошу вас внимательно посмотреть на вашу сестру.
— Я и так не свожу с нее глаз.
— Вы полагаете, она спит?
— Да.
— Следовательно, она не понимает, что здесь происходит?
Филипп ничего не ответил, он лишь с сомнением покачал головой.
Бальзамо подошел к камину, зажег свечу и поднес ее к лицу Андре: та продолжала смотреть не мигая.
— Да, да, она спит, это ясно, — подтвердил Филипп, — но что за странный сон, Боже мой!
— Итак, я сейчас начну задавать ей вопросы, — продолжал Бальзамо. — Впрочем, нет, раз вы боитесь, что я могу позволить себе нескромный вопрос, то расспрашивайте ее сами, шевалье.
— Да я пытался только что с ней говорить и даже дотронулся до нее, но она меня не слышит и, кажется, ничего не чувствует.
— Это потому, что между вами еще не установились необходимые для этого отношения. Сейчас я вас сведу.
Бальзамо взял Филиппа за руку и вложил ее в руку Андре.
Девушка тотчас улыбнулась и прошептала:
— A-а, это ты, брат?
— Вот видите, теперь она вас узнаёт, — заметил Бальзамо.
— До чего все это странно!
— Спрашивайте! Теперь она будет вам отвечать.
— Если она ничего не могла вспомнить после пробуждения, как же она вспомнит во сне?
— В этом и состоит одно из таинств науки.
Вздохнув, Бальзамо отошел в угол комнаты и сел в кресло.
Филипп по-прежнему не двигался, держа Андре за руку. Он никак не решался начать допрос, который должен был подтвердить его бесчестье и открыть имя виновного, которому, возможно, Филипп не мог бы отомстить.
Андре находилась в состоянии, близком к трансу, хотя лицо ее было скорее безмятежно, чем выражало какое-либо чувство.
Трепеща от волнения, Филипп повиновался выразительному взгляду Бальзамо и приготовился.
Однако по мере того, как он размышлял о своем несчастье, лицо его омрачалось, Андре тоже стала хмуриться и вдруг обратилась к нему:
— Да, ты прав, брат, это большое несчастье для всей семьи.
Андре передала, таким образом, его мысль, прочитав ее в сердце брата.
Филипп не ожидал такого начала и вздрогнул.
— Какое несчастье? — спросил он, не зная, что на это ответить.
— Ты прекрасно знаешь, брат, о чем я говорю.
— Заставьте ее отвечать, сударь, и она все расскажет.
— Как же я могу ее заставить?
— Стоит вам только пожелать, и все произойдет само собой.
Филипп посмотрел на сестру, продолжая сосредоточенно думать о своем. Андре покраснела.
— Ах, Филипп, как это дурно с твоей стороны! Почему ты полагаешь, что Андре тебя обманула?
— Значит, ты никого не любишь? — спросил Филипп.
— Никого.
— Стало быть, мне предстоит наказать не соучастника, а преступника?
— Я тебя не понимаю, брат.
Филипп взглянул на графа, словно желая услышать его мнение.
— Поторопите ее, — посоветовал Бальзамо.
— Поторопить?..
— Да, спросите прямо!
— Я не могу не щадить ее целомудрия — ведь это ребенок!
— Можете быть спокойны: когда она проснется, она все забудет.
— Да сможет ли она ответить на мои вопросы?
— Вы хорошо видите? — спросил Бальзамо у Андре.
Андре вздрогнула при звуке его голоса и повернула в сторону Бальзамо голову, хотя глаза ее по-прежнему ничего не выражали.
— Я все вижу. Впрочем, я видела бы лучше, если бы меня спрашивали вы.
— Ну что ж, сестра, если ты все видишь, расскажи мне в подробностях о той ночи, когда ты лишилась чувств, — попросил Филипп.
— Почему бы вам, сударь, не начать с тридцать первого мая? Мне кажется, у вас также были сомнения относительно того дня. Сейчас самое время узнать все сразу.
— Нет, сударь, — отвечал Филипп, — в этом нет надобности: с некоторых пор я вам верю. Тот, кто обладает властью, подобной вашей, не станет ее употреблять ради достижения столь заурядной цели. Сестра! — повторил Филипп. — Расскажи мне, что произошло в ту ночь, когда ты лишилась чувств.
— Не помню, — отвечала Андре.
— Слышите, граф?
— Она должна вспомнить и рассказать. Прикажите ей!
— Но если она спала, то…
— Душа бодрствовала.
Он поднялся, протянул руку и сдвинул брови, что свидетельствовало о напряжении воли.
— Вспоминайте, — приказал он, — я хочу этого!
— Вспоминаю, — отвечала Андре.
— Боже мой! — воскликнул Филипп, вытирая со лба пот.
— Что вам угодно знать?
— Все! — выдохнул Филипп.
— С чего начать?
— С того, как ты легла в постель.
— Вы себя видите? — спросил Бальзамо.
— Да, я себя вижу: я держу в руке стакан с питьем, приготовленным Николь… О Господи!
— Что такое? В чем дело?
— Ничтожная!
— Говори, сестра, говори же!
— Она что-то подмешала в воду. Если я ее выпью, я погибла!
— Что-то подмешала? — вскричал Филипп. — Зачем?
— Погоди, погоди…
— Сначала расскажи, что ты сделала с этим питьем.
— Я поднесла его к губам… и в эту минуту…
— Что?
— Меня позвал граф.
— Какой граф?
— Вот он! — проговорила Андре, указывая рукой на Бальзамо.
— Что было потом?
— Я отставила стакан и уснула.
— А дальше? Что было дальше?
— Я встала и пошла к нему.
— Где был граф?
— Под липами напротив моего окна.
— Скажи, сестра: граф не заходил к тебе?
— Ни на мгновение.
Бальзамо взглянул на Филиппа с таким видом, который ясно говорил: «Теперь вы сами видите, сударь, обманывал ли я вас».
— Так ты говоришь, что пошла к графу?
— Да, я ему повинуюсь, когда он меня зовет.
— Что от тебя было угодно графу?
Андре не знала, что ответить.
— Говорите, говорите! — воскликнул Бальзамо. — Я не буду слушать.
Он упал в кресло, обхватил голову руками, словно не хотел слышать то, что скажет Андре.
— Что от тебя было нужно графу? Отвечай.
— Он захотел узнать у меня о…
Она снова замолчала, словно боясь причинить графу боль.
— Продолжай, сестра, продолжай, — попросил Филипп.
