Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
— Вот и все, что вам нужно знать, мессиры, — произнесла она, когда мы, окончив осматривать дом, вернулись в главную комнату.
Шесть пар глаз недоверчиво уставились на нее.
— Еще одно, — сказала Джамиля, правильно все поняв, — я должна кое в чем признаться. — Наступила пауза. — Как уже тут говорилось, я не принцесса.
— Ты обязана рассказать нам больше, — велел Грегор.
— Конечно.
Джамиля показала на тюфяки, уже разложенные на ночь. Когда мы все расселись, она судорожно набрала в легкие воздуха.
— Я иудейка.
— Это мы знаем. Дальше.
Грегор не изменил своей манере говорить как старший брат, но слова его звучали грозно — впрочем, это было понятно, учитывая ситуацию.
— Мой отец родился в семье египетского купца. Он и сам был купцом, а еще раввином — наши священники не отгораживаются от мира, как ваши, они живут, как мы, просто гораздо больше знают. Женившись на моей матери, он переехал в Константинополь, центр Византии и величайший город мира. Там я и родилась. — Джамиля помолчала.
— Так почему ты сейчас не там? — поинтересовался Грегор.
— Когда я была еще совсем молодой, там вспыхнуло восстание против чужеземцев. Ходили слухи, что в то время Дандоло, еще не ставший дожем, находился в Константинополе с визитом. Как раз тогда его и ослепили на волне всеобщего насилия. Нас, правда, оно не коснулось, так как иудеи проживали за городскими стенами, на другой стороне бухты. Но родители испугались, и мы убежали в Геную вместе с друзьями, генуэзскими христианами.
— Тогда почему ты сейчас не в Генуе? — не унимался Грегор, словно Джамиля удрала из Генуи специально для того, чтобы досадить лично ему, и теперь он ожидал получить компенсацию.
— Потому что часто так бывает, если ты иудей-купец. Мой отец торговал в основном шерстью и тканями. Мы разъезжали по свету, как того требовали дела, и учили язык каждой страны, куда отправлялись, а также законы, чтобы случайно не совершить чего-то противоправного. Других детей в семье не было, поэтому отец делился своими знаниями со мной: языки, священные книги, а также много чего другого.
— Но почему тот дурак из Венеции решил, что ты египетская принцесса? — упорствовал Грегор, теряя терпение оттого, что ее ответы не проясняют картины.
Она подняла руку, призывая к спокойствию.
— Во Франции я вышла замуж за лекаря, с родителями которого мы были знакомы еще в Константинополе. Потом его пригласили на службу к богатому мусульманину, проживавшему недалеко от Александрии, и я поехала с мужем. Многое выучила по необходимости, разбиралась в лекарствах не хуже любого лекаря…
— Да плевать мне на твои знания! — буркнул Грегор. — Как ты одурачила Барциццу?
Джамиля многозначительно посмотрела на него.
— У меня были дети, одногодки детей нашего хозяина, вскоре мне доверили заботиться о всех них. Хозяйка меня любила и сделала своей помощницей. Места там чудесные, хотя мы жили далеко от моря. Я поняла, что предпочитаю жить среди мусульман, нежели среди христиан. А от западных купцов узнала, что христиане отнесутся ко мне добрее, если примут меня за мусульманку. К иудеям у них отношение менее снисходительное. Вам не нужно знать, как я всему этому научилась. Вам не нужно знать ничего другого, кроме того, что пять лет назад явились пилигримы вроде вас, с крестами на рубахах, и без всяких объяснений атаковали. Не было никакого спора, поэтому не могло быть и его разрешения. Ничего не было, кроме бойни. Мужа убили у меня на глазах, детям вспороли животы и бросили на съедение стервятникам — тоже у меня на глазах. Так вели себя пилигримы, такие же, как вы.
В ее голосе не слышалось ни обвинения, ни злобы, но от этого спокойствия хотелось повеситься.
— Не совсем такие, — возразил Грегор, подняв палец.
— В точности как вы. Это были германцы.
Грегор опустил палец.
— Я помню этот поход, — тихо сказал он, обращаясь к Отто.
— Мы тоже хотели в него отправиться в качестве оруженосцев! — ответил Отто. — Вернулись они рано из-за смерти императора. Я тогда еще ревновал, выслушивая все эти истории. Они завоевали какой-то город… кажется, Бейрут…
— Да, Бейрут. Кроме того, от них отделился маленький отряд, двинувшийся на юг, к Египту. Они вышли на нас. Не знаю, что они задумали. Возможно, решили, что мы станем их опорной точкой для завоевания Египта. Барцицца был среди них по своим собственным причинам. Меня заставили переодеться в платье настоящей принцессы, и он угодил в эту ловушку. Я не видела смысла открывать ему правду, поскольку в тот момент вообще ни в чем не видела смысла.
Повисла долгая пауза. У меня защипало в глазах.
— Я… не могу говорить от имени тех, кто тогда действовал, — произнес Грегор почти примирительно. — Могу лишь уверить тебя в том, что отозвался на этот призыв с чистым сердцем и никогда не оскорблю Всевышнего подобным поведением.
— Раз так, то, когда достигнете Египта, навестите наш дом и убедитесь, что кости моих сыновей похоронены как полагается, если вы добрый христианин.
Ее голос звучал сдавленно. Несмотря на внешнее спокойствие, речь давалась ей нелегко.
Грегор резко повернулся ко мне и рявкнул:
— Ну?
— Что «ну»? Ты расстроился, что она не принцесса? Тебя интересуют только девы в беде? Вот уж никак не думал, что ты всего лишь галантен, — мне почему-то казалось, что ты по-настоящему добр.
Грегор одарил меня одним из своих несносных взглядов всепонимающего старшего брата.
— Я имел в виду другое. Мы собираемся вторгнуться в Египет, поэтому так важно, принцесса она или нет. Я должен определить, что с ней делать, при условии что она не принцесса.
— Твоему епископу она все еще нужна ради спасения ее души, — напомнил я Грегору. — Поэтому ты обязан защищать ее, пока мы не доберемся до Иерусалима.
— Теперь я Кастор для твоего Поллукса,[23] — криво усмехнулась Джамиля, обращаясь ко мне.
— Скорее, Ромул для моего Рема, — поправил я ее. — А епископ воображает себя матерью-волчицей.
— Думаю, даже епископ согласится, что мы не можем оставить ее при себе, — сказал Отто брату без всякой угрозы; Джамиля поморщилась, но слегка кивнула — видимо, ожидала услышать от него эти самые слова. — Зачем нам кормить лишний рот, когда зима наступает?
— Аргумент неправильный, — сказал я. — Она всегда была неверной, и потому, какая разница, к какому именно племени она принадлежит.
— Разрази меня гром, да огромная разница! Мусульмане — просто неверные, а иудеи убили Христа, — возразил Отто.
— Можно подумать, тебе не все равно… — начал возражать я, но Джамиля жестом призвала меня к молчанию.
— Вообще-то мы этого не делали, но раз вы верите, господин, что все произошло именно так… А что было бы, если бы мы так не поступили? Если бы ваш Господь не принял страдания на кресте, кому бы вы тогда поклонялись?
— Дело не в этом! — фыркнул Отто. — Мы армия, а не богадельня. Мы уже и так взяли к себе одного беглого еретика, и все из-за того, что мой брат — глупец. Нам не прокормить еще один рот. Тем более что ее присутствие здесь не сулит нам никакой выгоды.
— Я не уверен, что это так, — возразил Грегор и благодушно обратился к женщине: — Джамиля, ты знаешь язык египетского побережья?
— Это мой родной язык, — ответила она, настороженно поглядывая то на одного, то на второго германца.
— Возможно, она лжет, — предположил Отто.
— Возможно, это не единственная ее ложь, — сказал я. — Что ей мешает солгать, что она не принцесса?
— Когда вернется Бонифаций, мы предложим ему твои услуги в качестве толмача и проводника, — объявил Грегор, искренне полагая, что оказывает ей благодеяние.
Джамиля задумалась.
— Если, когда он появится, вы не откажетесь от своего намерения, то я согласна.
То, как она выразилась, никому, кроме меня, не показалось подозрительным.
— Значит, остаемся все вместе? — неоправданно весело спросила Лилиана, и ее губы, похожие на лепестки роз, растянулись в улыбке. — До сих пор это была сплошная радость и гармония.
На закате, когда все успокоились, Отто отправился на тесную от церквушек площадь, надеясь узнать, что происходит с добычей. У Грегора не было ни интереса к событиям, ни притязаний на городское добро, зато Отто хотел воспользоваться правом на свою долю в трофеях. Он даже убедил себя, что ему полагается выделить не меньше, чем любому рыцарю, — как-никак он нашел место для подкопа и является наследником большого поместья на родине.
Но вернулся он с пустыми руками и в полном расстройстве. Весь следующий день болтался на большой площади перед церковью Святого Донатия, взяв для компании Лилиану. Грегор тем временем заставил Ричардусов пойти с ним в церковь и вымаливать прощение за то, что натворила армия.
