Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— О, Кадмос, неужели ты мне не веришь? Даже когда я клянусь нашей любовью?

— Не верю! — выговорил Кадмос и, сжав кулаки, отвернулся.

О, если бы в эту минуту появились какие-нибудь надменные ливийцы, или подвыпившие моряки, или хотя бы патруль рабдухов — кто угодно, лишь бы можно было броситься на них и биться до тех пор, пока не выйдет вся эта жгучая, удушающая злость!

— О, единственный мой, ты так взволнован. Послушай. Я… я дам тебе доказательство.

— Доказательство? Какое же ты можешь дать доказательство?

Кадмос повернулся к Керизе. Он увидел, что она медленно опускает голову, предварительно закрыв глаза. Но голос ее оставался ясным и звонким, хотя и серьезным, почти суровым:

— Я дам доказательство, если хочешь… Я пойду сейчас же с тобой в твою каморку…

20

Кадмос правил рулем, полный радости. Не случилось ничего из того, что предрекали зеваки, провожавшие их из порта, и чего опасались угрюмо молчавшие Идибаал и Зарксас. Присутствие женщины на лодке не навлекло ни бури, ни нумидийских галер, не привело ни к разрыву сетей, ни к плохому улову. Напротив, улов был очень хорошим, погода держалась, а ветер, словно по заказу, подул с востока и быстро нес их к порту, избавляя от работы веслами.

Кериза держалась превосходно, не боялась, не страдала морской болезнью и даже отважно помогала.

Поэтому возвращались они в добром настроении. Забыли даже о том возбуждении, что царило в Карфагене, когда они отплывали. Ходили ведь слухи, что снова прибыло новое римское посольство. А это могло означать лишь новые требования и новые хлопоты. Хотя ревнители проримской партии и уверяли, что посольство, наверняка, захочет лишь проверить, отдал ли Карфаген оружие. Пусть проверяют. Пусть обходят стены, осматривают склады, порты. Нигде ни одной машины, ни одной галеры, ни одного меча или щита! Пусть увидят! Люди спокойны, люди работают как ни в чем не бывало, Карфаген не помышляет о смуте!

Уже по виду порта рыбаки поняли, что все же что-то случилось. Их встретила пустота и зловещая тишина. Правда, галеры богатых купцов все еще бороздили где-то далеко море, но в последние дни в порту началось оживление. Приходили суда из Утики, из Гиппона, даже из захваченных Масиниссой портов на восточном побережье, оживала торговля, суетились рыбаки, потому что цены на рыбу были превосходные.

Теперь же в море виднелись лишь две галеры, они быстро шли в сторону мыса Камарт, а значит, направлялись, верно, в Утику, а в самом порту было пусто. Лишь маленький, лет двенадцати, мальчишка сидел на мотках старых канатов и жевал листья малабатра — обычное лакомство подростков.

Ленивым движением он поймал брошенный с лодки канат и умело закрепил его за торчащий из набережной валун. Сплюнул сквозь зубы, поправил пояс, вытащил из-за хламиды новый лист и с усердием принялся его жевать, разглядывая рыбаков.

Кадмос знал мальчишку, поэтому спросил:

— Эй, Фали, что опять случилось? Где люди?

— Где им быть? На площади Ганнона. Народное собрание. Орут там уже с самого утра.

— А ты? — подшутил Зарксас, глядя на серьезное, хоть и презрительное лицо мальчишки. — Без тебя совещаются? Как же так?

— Пхи! — мальчишка снова сплюнул. — Я тут свою девчонку жду. Не могу ее подвести.

Кериза легко спрыгнула на берег и улыбнулась сорванцу.

— Девчонку? Это хорошо, что ты держишь слово. А что будет, если она не придет?

Кадмос, привязав лодку, тоже выскочил на берег и поспешно подошел.

— Ты говорил, Фали, о каком-то собрании? Когда объявили? Что случилось?

— Когда? — Мальчишка сплюнул и ответил: — Да на рассвете. Из всех храмов начали трубить в трубы, да и по городу кричали глашатаи, что какие-то очень важные дела, что надо бежать.

Он огляделся и, не увидев нигде своей подруги, добавил:

— Но, видно, надо туда идти.

Кериза рассмеялась.

— Ну, а что будет с той девчонкой?

— С Лабдо? Ну, она у меня это запомнит. Схвачу за космы и выпорю ремнем!..

— Осторожней! Листья малабатра растеряешь! — подрезал его Идибаал. — Зарксас, оставайся при рыбе, а мы пойдем! Может, там и вправду что-то важное в связи с этим новым римским посольством.

Сихарб в тот день притворился больным и не выходил из дома. Когда номенклатор — служба у него была организована на римский манер — доложил о прибытии достопочтенного Бомилькара, он удивился. Но не подал виду, увидев этого обычно элегантного богача в сером плаще и простых сандалиях, с растрепанной бородой и взлохмаченными волосами, пытавшегося таким образом изменить свою внешность.

Они не стали приветствовать друг друга, ибо всю ночь провели на совещании и расстались совсем недавно.

— Ну? — спросил Сихарб, но гость лишь пожал плечами.

— Пока ничего. Только собираются. А у тебя, достопочтенный, есть какие-нибудь вести?

— Будут. У меня там верные вольноотпущенники, они будут мне обо всем доносить. А пока я знаю лишь, что толпа многочисленна и очень возбуждена. Видимо, какие-то вести уже дошли до города.

— Я всегда говорю, что и среди нас есть неосторожные и слишком болтливые.

— Слишком снисходительно ты об этом говоришь, достопочтенный. А что, если это предатели, подкупленные…

— Кем?

Оба умолкли. Действительно, после схода со сцены пронумидийской партии осталась лишь проримская, членами и столпами которой они оба и были, да еще демократическая, но ту они презрительно называли «толпой» и не считались с ней. Однако Бомилькар через мгновение спросил:

— Собрание организовано как следует?

Сихарб пренебрежительно улыбнулся.

— Не беспокойся. Всю ночь созывали наших людей и давали им соответствующие указания. Абсасому можно верить. Он в этом разбирается. Сколько собраний он нам уже организовал.

Он поморщился, щелкнул пальцами и через мгновение добавил:

— И все же что-то меня беспокоит. Этот Абсасом велел заплатить ему три сикля, и еще по сиклю на каждого из его людей.

— Обманет?

— Конечно, обманет. Но всегда брал по два, а теперь три.

— Ожидает, что собрание будет трудно укротить.

— Или он умнее, чем нам казалось, и умеет пользоваться ситуацией.

— Может быть. В любом случае, лучше, что мы здесь и не принимаем в этом участия.

Сихарб снова поморщился.

— Да уж, кабиры знают, что лучше. А как нам потом новые властители поставят на вид, что мы не помогали?

— Сплюнь эти слова! А достопочтенные дамы, которых я одеваю, кормлю и развлекаю? А твой Флакк с товарищами?

— С этим хлопоты. Все требует, чтобы его везли в Утику. Приходится рассказывать ему о волнении народа, о разных опасностях, о необходимости ждать.

— То же самое я говорю моим римлянкам.

Он прервался, огляделся, указал рукой на резные колонны, окружавшие перистиль, на греческие мозаики, на скульптуры большой ценности.

— А все же жаль этого, — вздохнул он.

Хозяин дома возмутился.

— Жаль? Что значит жаль? Скульптуры перевезем, колонны тоже. Не будет лишь пару лет садов. Ну, такую жертву ради блага города можно и понести.

Бомилькар серьезно кивнул:

— Это правда, мы привыкли к этому месту, но по правде говоря, не такое уж оно и прекрасное. Тесно, земля дрянная, скалистая. Мы выберем себе место покрасивее, где земля плодородная, где живописные холмы, река, на холмах поставим храмы. Вот, например, окрестности Цукхара…

— Опять ты к этому возвращаешься? Известно ведь, что у тебя там поместья, и мы знаем, сколько ты заломил бы за землю. Ничего из этого не выйдет! Новый Карт Хадашт должен возникнуть только возле Тубарбо. Лучшего места не найдешь.

— Ты, Сихарб, не думай, что все дураки. Под Тубарбо земля у твоего брата, а у мужа дочери — каменоломни. Неудивительно, что те места тебе так нравятся.

— Что нам ссориться? Все равно не мы решим, а оракул богов.

— Каких? Танит?

— Зачем Танит? Танит была покровительницей этого города. Не слишком-то хорошо она о нас заботилась. На новом месте пусть покровителем будет Эшмун.