Шарль Монселе - Женщины-масонки
– Ага! Для вас это самое главное!… Так вот: отнюдь нет! Лицо у него спокойное и даже улыбчивое, но улыбки его порой становятся издевательскими. Этот человек владеет собой, как и все истинно сильные люди, и я не был бы удивлен, если бы он сделал карьеру, но до сих пор…
– Что – «до сих пор»?
– До сих пор он ничего значительного не сделал. В прошлом году он был атташе посольства; говорят, что он был зачислен в секретариат. Все шло как нельзя лучше, но внезапно шансы его как будто стали падать день ото дня, и теперь он только подсчитывает свои обиды.
– А как же это случилось?
– Одни утверждают, что он не дает себе труда скрывать свой ум. Ему приписывают две-три эпиграммы, высмеивающие министерство, хотя он из кожи вон лезет, уверяя, что это написал не он. Другие обвиняют его в том, что он предоставил свои заметки оппозиционной газете. Словом, против него целая коалиция.
– А на его стороне есть женщины? – осведомилась Пандора.
– Вот уж нет! Именно женщины ненавидят его больше всех,– отвечал граф д'Энгранд.
– В самом деле?
– Не знаю, что им сделал Филипп, но самые острые стрелы пускают в него женские ручки.
– Вот оно что! – с ускользнувшей от графа двусмысленной улыбкой прошептала Пандора.
– Приведу лишь один пример из целого десятка,– продолжал граф.– Не так давно Филипп был весьма частым гостем у жены государственного советника, и все это было на виду у того самого секретариата посольства, который не смогли поколебать все его старания. Муж обладает большими способностями, жена – большим влиянием. Филипп, довольно тесно связанный с мужем, весьма изящно примкнул к чичисбеям, идущим за триумфальной колесницей советницы.
– «Чичисбеи»! «Колесница»! Господи, что за старомодная риторика!
– Политика такого рода,– продолжал свое повествование граф,– была, однако, для Филиппа политикой чересчур примитивной. Но уж не знаю как, а он все-таки добился того, что советнице понадобилось от политики еще кое-что. Ей показалось, что заботы о ней нашего честолюбца – это двигательная пружина, приводящая в действие ухаживание за женщиной.
– Отлично! А сколько лет этой вашей советнице?
– Около сорока.
– Она красива?
– Хм!… Она весьма изысканна.
– Господин Бейль попал в затруднительное положение,– сделав недовольную гримаску, изрекла Пандора.
– Весьма затруднительное! Судите сами: с тех пор, как этой женщине понравилось, что Филипп к ней неравнодушен, у него осталось два выхода: или удалиться, что было бы и неловко, и неучтиво, или же продолжать начатую игру, то есть смело идти тем путем, который она ему указала.
– И он, конечно, выбрал второй путь?
– Ну, разумеется! Он пустил в ход все средства, был сентиментален до предела и скомпрометировал себя в глазах света, полагая, что советница будет ему полезна в делах ее мужа.
– Глупец!… И долго тянулась эта комедия?
– Недели три… Или месяц… А потом советница, которая, конечно, довела дело до желанного конца, добродетельно рассказала обо всем мужу.
– И таким образом были вознаграждены и надежды, и бесстыдство господина Бейля,– улыбаясь уголками губ, заметила Пандора.
– Вот именно! Его осыпали такими насмешками, что он рассудил за благо отправиться в Баден для излечения своего самолюбия.
– В Баден?
– Это частично спасло его, ибо от отчаяния он стал играть, и – простите мне еще одно выражение, позаимствованное у старомодной риторики,– Фортуна взяла на себя труд возместить ему суровость Амура.
– Ба! Не стесняйтесь, говорите: Плутус[37] и Эрот!
– Вы прелесть!– воскликнул граф, ловя маленькую ручку, которая лежала на краю дивана и которую небрежно позволила ему взять Пандора.
– Ну, ну, говорите серьезно,– сказала она, проявляя глубокий интерес к рассказу графа.
– В таком случае подайте мне пример, прелестный бесенок!
– Итак, господин Филипп Бейль был счастлив в игре?
– Непозволительно счастлив! Говорят, что он выиграл астрономическую сумму. Это служит ему наградой за двойное поражение – поражение в политике и поражение в любви.
Вслед за этими словами воцарилось молчание.
– И это все, что вы можете сказать мне о нем? – спросила Пандора.
– Все.
– Подумайте хорошенько!
– На этом все мои сведения кончаются, но если вы хотите, чтобы я подвел итог…
– Подводите!
– Я сказал бы, что господин Бейль обладает как многими достоинствами, так и многими пороками. Одним словом, это человек, который способен на все. А следовательно, его необходимо остерегаться.
Пандора не ответила. Она размышляла.
Ее лицо, на котором обычно можно было увидеть только радость и следы незначительных неприятностей, омрачилось и стало серьезным. Губы ее сжались.
Неожиданно она встала с дивана.
– Граф,– каким-то странным тоном заговорила она,– вы действительно любите меня по-настоящему?
Граф д'Энгранд, которого этот неожиданный, предвещавший грозу вопрос застал врасплох, не нашел другого ответа, кроме восклицания, общеупотребительного в подобных обстоятельствах:
– Люблю ли я вас!
– В таком случае,– продолжала Пандора,– это печально для вас, ибо я вас не люблю.
– Я знаю,– вздохнул граф.
– И не полюблю никогда.
– Ах, Пандора!
– Никогда!
Граф провел рукой по лбу.
Пандора сделала два-три круга по комнате словно затем, чтобы дать ему время оправиться от удара.
Затем она остановилась против него.
– И я прошу вас, граф, прекратить ваши визиты.
– Что?
Он огляделся по сторонам, тряхнул головой и, ничего не понимая, широко раскрытыми глазами уставился на Пандору.
– Прекратить… мои… визиты?
– Да.
– Ха-ха-ха!– выдавил он, пытаясь рассмеяться.– Понимаю… Это новая шутка… Чудесно! Чудесно!
Но Пандора оставалась серьезной.
– Нет, граф, это не шутка; напротив, ничего серьезнее и быть не может. Я твердо решила прекратить с вами всякие отношения.
С этими словами она повернулась на каблуках, подошла к камину, на котором стояла папиросница, и снова уселась напротив графа, вертя в пальцах папиросу.
– А теперь,– заговорила она,– у вас, как у всех осужденных, есть в запасе двадцать четыре часа, чтобы проклинать судью; но я, кроме того, добровольно предоставляю вам сверх того еще полчаса, чтобы излить свое отчаяние и осыпать меня самой страшной руганью. Валяйте!
И она закурила.
Граф д'Энгранд, словно пригвожденный к своему месту, оставался безгласен.
– Послушайте! – внимательно посмотрев на него, продолжала Пандора.– Знаете, что вы должны были бы сделать, дорогой граф?… О, я знаю, что советы, особенно советы наиболее разумные, в подобных обстоятельствах обычно встречают плохой прием, но мне все равно. Так вот, вы должны были бы вести себя как умный человек до конца. И, во всяком случае, вы капитулировали бы на почетных условиях. Мое решение бесповоротно; между нами все кончено; так протяните же мне руку, поцелуйте меня в лоб в последний раз, и расстанемся добрыми друзьями.
