Рафаэль Сабатини - Игрок
— Даже не качнулась, — сказал он с некоторым удивлением и бросил кость на стол.
В наступившей затем мертвой тишине было слышно, как мистер Лоу поставил на стол коробочку для костей.
— Что это означает, полковник де Миль?
— Привычка, — дерзко рассмеялся полковник. — Полезно проверять кости, когда имеешь дела с профессиональным игроком.
Д'Антен вмешался, гневно сказав:
— Вы сошли с ума, полковник, или просто перебрали сегодня?
Но мистер Лоу не потерял обычного своего спокойствия:
— Ни то и ни другое, дорогой герцог. Он просто провоцирует меня, дуэлянт по найму.
— Вы это обо мне? — закричал де Миль с непритворным гневом. Презрение мистера Лоу обожгло его.
— А вы другого и не заслужили, — сказал ему д'Антен.
Полковник с достоинством выпрямился.
— Я осмелюсь напомнить вам, монсеньер, что являюсь вашим гостем, а дело у меня к вашему иностранному другу.
Мистер Лоу улыбнулся:
— Значит, вы признаете, что у вас есть дело?
Де Миль был осторожен. Ему следовало получать обиды, а не наносить их.
— По-моему, было сказано вполне достаточно.
— Даже чересчур, — вмешался д'Антен, в то время как остальные со страхом смотрели на них.
— Вы верно отметили, господин герцог, сказано было чересчур много. Мистер Лоу, мои друзья будут ждать вас, чтобы возобновить наш спор с помощью иных средств. Прощайте, монсеньер, — он поклонился, сначала герцогу, потом всем остальным и ушел с видом справедливого возмущения.
Д'Антен был ужасно расстроен:
— Дорогой Ла, какое горе! И этот позор произошел в моем доме. Вам не стоит встречаться с этим человеком.
— Ну что вы! Я не в силах лишать себя такого удовольствия! — засмеялся мистер Лоу.
Встреча состоялась в Булонском лесу через два дня, д'Антен был секундантом мистера Лоу. Зрители, большая часть которых присутствовала на вечере у герцога, нашли происшедший перед их глазами поединок разочаровывающе кратким. Несколько выпадов, и мистер Лоу, отразив шпагу противника, резким ударом проткнул ему руку, державшую оружие.
Пока присутствовавший хирург делал перевязку, мистер Лоу встал рядом с морщившемся от боли де Милем:
— Мне понадобилось бы меньше времени, чтобы проткнуть ваше тело, полковник. Поэтому позвольте дать вам совет не вводить меня в лишние хлопоты.
Для человека, считавшего себя ferrailleur[51], это было страшное унижение. Но еще большее де Миль испытал в тот же вечер, когда к нему пришел Орн. Граф с отвращением посмотрел на его перевязанную руку.
— Что это означает, черт побери?
— Это означает, — услышал он кислый ответ, — что вы поступили неглупо, найдя для себя заместителя. Небось знали, что этот парень — мастер фехтования?
— Ха! — взорвался граф, — я думал, что это вы мастер.
И это было все утешение, которое полковник получил от своего нанимателя; тот, впрочем, и сам нуждался в утешении. В поисках такого утешения Орн вспомнил о Ноае и его непримиримой ненависти к Лоу, который ранее нанес смертельный удар по его тщеславию и карьере. Ведь, разумеется, именно мистера Лоу герцог де Ноай обвинял в своем увольнении из финансового Совета, потере влияния на регента и крушении надежд стать первым министром королевства.
Если кто во Франции и стал бы помогать графу Орну в удовлетворении его мстительной злобы, так это прежде всего Ноай, который, пребывая в схожем состоянии ослепления, вряд ли стал бы присматриваться к причинам вражды Орна с финансистом.
Глава 10
Заговорщики
Узкое темное лицо герцога Ноая потеряло свое обычное выражение надменности, когда он с интересом слушал графа Орна. История графа, не очень ясная в деталях, сводилась к тому, что подлый шотландец уговорил его вложить миллион в одно дело, которое затем провалил, в результате чего граф стоял на грани разорения.
Конечно, человек более объективный, чем Ноай, заметил бы ряд несоответствий в рассказе графа. Только страстное желание поверить в низость мистера Лоу не позволило ему хотя бы поинтересоваться, как это вечно бедный граф смог заполучить такие большие деньги.
Рассказав свою запутанную историю, граф в конце воскликнул:
— Этот подлый иностранец, этот проклятый вор стал опасен всем нам. Одурманенный им регент танцует под его дудку. Ваша светлость знает, как теперь идут дела в Совете финансов, после того как вы оттуда ушли. Эти сатанинские интриги отправили д'Агессо в ссылку. Это была идея шотландца назначить д'Аржансона канцлером. И каждый день он придумывает что-то новое. В городе ходят слухи, что скоро он приберет к своим рукам все в нашей стране.
Ноай взорвался:
— Ну уж нет!
Со все возраставшим возмущением он слушал обвинения графа, так подтверждавшие его собственные опасения. И последнее предположение Орна заставило его с чувством, близким к панике, воскликнуть:
— Бог не допустит этого!
— Конечно, — согласился Орн, — но… Как это предотвратить? Какой закон можно было бы использовать против него? Какой суд?
— Суд? — эхом отозвался Ноай и посмотрел на него тусклыми глазами. Неожиданно они сверкнули: — Ведь есть же парламент. Он всегда его ненавидел. Особенно с тех пор, как назначили этого проклятого Аржансона канцлером. Он его с удовольствием свалит.
Орн воспрял духом. Но только на мгновение:
— Свалит! Но что парламент может сделать против регента? Это же Франция, а не Англия.
— Не верите? — упрекнул его герцог. — На самом деле парламент может немало и здесь. Вы же знаете, что никакой указ короля, тем более регента, не имеет силы без одобрения его парламентом. Кроме того, парламент является одновременно и верховным судом. Надо нам посоветоваться с председателем парламента де Мемом. Что-нибудь мы придумаем.
Де Мем проявил желание обдумать, что можно было сделать против мистера Лоу. Кроме того, этот жаждущий власти человек участвовал и в интригах герцогини Мен против регента.
Его обрадовала возможность нанести удар по мистеру Лоу с тем, чтобы через него задеть и герцога Орлеанского. Он не скрыл от Ноая, что готов идти до конца. Разумеется, только ради блага Франции.
Он попросил несколько дней, чтобы посоветоваться с близкими ему по духу членами парламента, а потом они встретились у Ноая. Туда герцог также пригласил Руйе дю Кудре и, разумеется, инициатора всего дела графа Орна.
Де Мем, полный, низенького роста, с изрытым оспой лицом и с манерами священнослужителя, слегка шепелявя, начал излагать свой план, на который его толкнули злоба и предательство. Он был хорошо продуман и крайне прост.
