Рудник «Веселый» (СИ) - Боброва Ирина

Из подъезда вышли два человека. Пока дверь в квартиру не закрылась, Профессор успел увидеть, как из тюка высунулась нога в коричневом ботинке, и вжался в ствол. По спине побежала струйка холодного пота. Он тяжело дышал, ноздри его раздувались, губы сжались в тонкую полоску, глаза широко раскрылись. Он смотрел на сжатый кулак, на разбитые казанки и не понимал, что на него нашло. Медленно поднял руку, прикоснулся подушечками пальцев к мокрым дорожкам на щеках и, ничего не понимая, уже сам размахнулся и ударил кулаком в ствол, будто дерево было виновато в его странных состояниях. Я тоже не понимал, как мне удалось взять под контроль его тело, будь моя воля, я бы заставил его бежать отсюда, но повторить попытку не получилось — Аркадий снова не замечал моего присутствия.

Преступники прошли несколько метров, перешли шаткий мостик и, немного повозившись с узлами, — пока стаскивали одеяло — сбросили страшную ношу в воду. Послышался глухой стук, треск сломанного кустарника, всплеск. Потом, громко разговаривая, они прошли по мосту и скрылись в подъезде — видимо, водка совсем притупила инстинкт самосохранения.

Я вдруг почувствовал страх. Такой страх, будто сам убил…

Аркадий же был абсолютно спокоен и, как мне показалось, даже счастлив. Он с минуту постоял, глядя на освещённое окно — на дырявой занавеске появлялись размытые, тёмные силуэты.

«Пьеса в театре теней, поставленная гениальным режиссёром!» — улыбнувшись этому сравнению, он развернулся и направился к мосту. Немного постоял на берегу, выкурил сигарету, не думая о последствиях, бросил окурок тут же и, цепляясь руками за колючие ветки, спустился вниз. На мелководье, у самого берега лежал труп Кращенкова. Профессор похлопал рукой по карманам, достал небольшой фонарик, нажал кнопку.

В пятно света попали худые ноги, потом — тощие ягодицы. Наблюдатель повёл фонариком, рассматривая связанные за спиной руки. Бельевая верёвка была затянута так крепко, что на запястьях из-под неё сочилась кровь. Наволочка, которой была замотана голова покойника, тоже пропиталась кровью.

Течение медленно сносило труп к мосту.

Аркадий нагнулся и успел схватить покойника за ногу, но не смог удержать равновесия и едва сам не упал в воду. Фонарик выпал из дрожащей руки. Он попытался его поймать, но не смог. Луч описал дугу, на мгновенье осветив приятное интеллигентное лицо Аркадия Цапикова. Вряд ли бы его сейчас узнал кто-то из знакомых! На лбу блестели капли пота, в глазах сверкало нечеловеческое возбуждение — это было возбуждения зверя, вонзившего клыки в горло тёплой, ещё бьющейся в судорогах добычи. Верхняя губа подёргивалась, обнажая крепкие зубы. Казалось, что человек сейчас зарычит. Хотя… у меня мелькнула мысль, что на человека он сейчас был похож меньше всего…

Луч фонарика впился в кусок неба с жёлтой, словно золотой царский червонец, луной, потом осветил крыши домов, сполз по стенам к перевёрнутому мусорному контейнеру на другом берегу, выхватил из темноты гору помоев возле него — и потух. Послышался стук, потом лёгкий всплеск.

Плюнув на фонарик, Профессор нагнулся к воде и, нащупав сначала ботинок Толика, потом спущенные ниже колен брюки, подтянул труп к берегу. Он наполовину вытащил тело из воды. Подавляя брезгливость, раздвинул ноги покойника и, пригнув колючий куст, продел ветки меж ними. Подтянул ремень, который чудом не выпал из петель, протянул сквозь пряжку ещё одну ветку и подёргал, проверяя, крепко ли держится. Чиркнул зажигалкой и, посмотрев, удовлетворённо хмыкнул: теперь не унесёт течением. Создавалось впечатление, что преступники недоглядели, не заметили, что покойник зацепился остатками одежды за прибрежный кустарник.

Где-то завыла собака, к ней присоединилась ещё одна. Аркадий попятился, потом развернулся, выбрался на берег и быстрым шагом прошёл к дому. Он снова нагнулся над окном. То, что происходило в комнате, удовлетворило его. Он несколько раз тихо стукнул в окно. Копыто отдёрнул рванину с окна и, увидев Аркадия, метнулся к двери.

— Как улов? — спросил Аркаша, когда Копылов подошёл к нему.

— А ничего. Шмотки фиговые, денег двадцать две штуки всего было, мы на них водяры взяли. — Он пошатнулся, навалился на гостя. Аркадий оттолкнул Копылова.

— Бумаги, какие есть, тащи сюда, на выпивку подкину.

— Щас! Щас, Аркаша! — Он присел к окну, толкнул форточку. — Бурый, Бурый, скотина, бумаги давай, какие у мусора с собой были. Да всё, и ксиву ментовскую тоже. Покупатель есть!

Аркадий недобро усмехнулся, просмотрел документы — паспорт, вексель — точно, в целлофановом пакете, с боку дырки от булавки, удостоверение, которое он сам делал — специально для этого случая. Без удостоверения Кращенкова ободрали бы, как липку, возможно, он был бы жестоко избит, но остался бы жив.

— Держи, заработал, — и, сунув Копылову купюру в пятьдесят тысяч, усмехнулся — Копыто тут же растворился в темноте.

А Аркадий спокойным шагом пошёл по тёмной улице, тихонько насвистывая весёлый мотивчик. Всё прошло как надо. Даже лучше, чем он рассчитывал. И вексель забрал, и копию — просто не верится, как гладко всё прошло!

Так же на такси Аркадий от вокзала вернулся домой. Прошёл в зал, лёг на диван и вдруг почувствовал, что очень устал. Устал так, будто в одиночку разгрузил состав муки. Глаза закрылись. «Мани, мани, мани…» — играло радио. Аркадий

отогнал нехорошее предчувствие и, подумав, что надо выключить музыку, уснул. Уснул так крепко, что телефонный звонок не смог разбудить его. Он только зевнул и повернулся на другой бок. Но сотовый продолжал надрываться. Наконец он нащупал в кармане трубку, поднёс её к уху и не сразу понял, что ему говорят.

— Подожди-подожди… Осади, сказал! Как, две копии? Давай по-порядку: мужик, которого я к тебе послал, сделал две копии на официальных бланках… И ты мне только сейчас позвонил, козёл?!! Что? — он сорвался на крик. — Заплатил только за одну? А с меня что хочешь? Денег? — Он убрал телефон в сторону, втянул воздух сквозь сжатые губы и, снова приложив сотовый к уху, свистящим шепотом произнёс: — Ты мне спасибо скажешь, если жив останешься, урод!

Сунув аппарат в карман, Аркадий метнулся к сейфу, дрожащими руками набрал код и, рванув дверцу, вынул бумаги. Быстро перебирая их, ронял какие-то на пол, пока не нашёл нужные.

— Чёрт… — прошептал он, вытаскивая из целлофанового пакета вексель. — Черт, черт, чёрт!!! — заорал он, рассмотрев ценную бумагу на свет. — Вторая копия… — Его душу залила холодная, бессильная ненависть. Он сжал бумагу в комок, но тут же, аккуратно расправив, положил документ обратно в сейф. — Две копии… Кращенков, ссс-с-ука! Где вексель?!

Кто-то тряс меня, и я, не сразу сообразив, где я и — главное — кто я, схватил чью-то руку и завернул назад.

— Яшка, отпусти! Яшка!!! Это я, Петруха, отпусти, сказал… Ты что, ты орал, сидя на крыльце, даже меня разбудил.

— Ну, если тебя разбудил, то громко, — пробормотал я, выпуская руку Ботаника. Тот поморщился, растёр сустав. — Дождь, что ли, шёл? Что всё мокро?

— Да это я тебя водой — по-другому никак. И тряс, и по щекам хлестал — глаза открыты, бешеные, орёшь всякую ерунду, а в себя не приходишь. Ну я водичкой и понужнул. Ты только после второго ведра в себя пришёл. Давай сразу руки крутить, — он, обиженно сопя, потёр запястье. — Чуть не сломал! Что с тобой?

— Да не знаю, накатило опять, помнишь, как тогда, в Поломошном? Будто в чужом теле чужую жизнь жил…

— Тело-то хоть ничего было? А я вот, Яшк, всю жизнь мечтаю в теле животного оказаться — представь, вот это свобода была бы! Никаких тебе мыслей, сплошная рефлексия на происходящее! Вот восторг!

— Ну-ну, — я скривился, — ладно, животина, а представь, в тело какой бабки затянет — вот рефлексы-то взвоют!

— Кстати, о бабках… Слушай, тут бабки поблизости нет, ты сильно не… — он замялся, подыскивая нужное слово.

— Не чокнись? — подсказал я ему.

— Да не, я не это имел в виду. Хотя Тимофей вон, если что, знающий человек… Да и потом, если что, что мы, в Горном Алтае шамана не найдём, что ли? Но ты б, Яшк, поостерёгся. Ты крещёный?