Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

— Что там говорится?

Я скользнула глазами по лаконичному тексту: «Я не могу больше оставаться в доме отца. Он не желает видеть меня здесь, а зелотам нужен вождь, пока Симон бар-Гиора в заключении. Я сделаю все, что смогу, чтобы поднять их дух. Прошу, не вини меня за отъезд. Я исполняю свой долг. Да пребудет с тобой мир, твой сын Иуда».

Внизу таблички, отдельно от остального, было приписано: «Ана, ты старалась ради меня изо всех сил. Остерегайся Ирода Антипу. Со смертью Нафанаила ты обретешь свободу».

Я прочла послание вслух, и мать ушла, оставив табличку у меня в руках.

В тот же день отправили восвояси прях и ткачих, которые последние две недели занимались моим приданым. Я смотрела, как мать складывает туники, накидку, сорочки, пояса и платки и убирает их в кедровый сундук, в котором когда-то хранились мои записи. Поверх прочего она положила свадебное платье. Прежде чем закрыть крышку, мать разгладила наряд обеими ладонями. Глаза у нее налились влагой, словно родники; нижняя губа дрожала. Но я не могла определить, вызвана ли ее печаль смертью Нафанаила или отъездом Иуды.

Я жалела о расставании с братом, но не испытывала страданий. Его уход не стал для меня неожиданностью, к тому же в записке Иуда помирился со мной. Я старалась ничем не выдать себя, но мать почувствовала, что я радуюсь смерти Нафанаила, увидела едва заметное сияние, исходившее от меня.

— Думаешь, ты избежала большого несчастья? — заговорила она. — А ведь твои беды только начинаются. Мало найдется мужчин, которые возьмут тебя в жены. Если вообще кто-нибудь найдется.

И это она считает бедой?

С самого известия о смерти Нафанаила она впала в такую скорбь, что я даже удивлялась, как это она не обрила голову и не вырядилась в мешковину. Отец тоже стал мрачным и отстраненным, но не из-за утраты друга, а из-за упущенной сделки и земли, которой ему никогда уже не владеть.

На мать же было жалко смотреть.

— Я знаю, что мужчины неохотно женятся на вдовах, но меня лишь с натяжкой можно считать таковой. Я осталась невестой, чей нареченный умер, вот и все.

Эти слова застали мать на коленях возле сундука. Она поднялась и приподняла одну бровь, что всегда служило плохим знаком.

— Даже о таких мужчины говорят: «Не готовь в котле, в котором побывал черпак соседа».

Я покраснела:

— Черпак Нафанаила никогда не бывал в моем котле!

— Вчера вечером во время похоронной трапезы родная дочь Нафанаила, Марфа, заявила, что ее отец ложился с тобой в их доме.

— Но это ложь.

Я не имела ничего против, если обрученные ложились вместе. Такое случалось довольно часто; некоторые мужчины даже утверждали, что имеют право переспать с женщиной, с которой они уже связаны по закону. Если что и было мне не по нраву, так это ложь.

Мать снисходительно рассмеялась. Смех вышел хриплым, низким.

— Если бы ты так не презирала Нафанаила, я бы поверила словам его дочери. Впрочем, это не имеет значения. Важно лишь то, во что верят другие. Твои прогулки по улицам и даже за городскими стенами не остались незамеченными. Твой отец поступил глупо, позволив тебе эти вылазки. Ты умудрялась улизнуть из дома даже в те дни, когда я посадила тебя под замок. Я сама слышала, как люди судачили о тебе. Жители Сепфориса неделями строили предположения, девственница ли ты еще, а теперь эта девчонка, Марфа, подлила масла в огонь.

— Пусть думают что хотят, — отмахнулась я в ответ.

Лицо матери вспыхнуло гневом, но потом пламя рассыпалось мелкими искрами. В угрюмом сумраке комнаты я увидела, как плечи у нее поникли, а веки опустились. Она показалась мне очень усталой.

— Не будь наивной, Ана. Вдовство и без того неприятно, а уж если тебя считают обесчещенной… — Обреченность и ужас оттого, что ей досталась безмужняя дочь, поглотили остаток фразы.

Мне вспомнился тот день, когда я встретила Иисуса в пещере: его мокрые волосы, усмешку на губах, жалкий кусок лепешки, который он предложил мне, его слова во время ливня. Внутри у меня что-то оборвалось. Кто знает, может, и он не возьмет меня теперь?

— Мужья могут быть отвратительными созданиями, — продолжала мать, — но без них не обойтись. Без их покровительства женщины легко становятся жертвами дурного обращения. Бывает, вдов даже изгоняют из дома. Тогда молодые предаются блуду, старые же нищенствуют. — Подобно трагику Софоклу, мать обладала живым воображением.

— Отец не прогонит меня, — возразила я. — Он ведь заботится об овдовевшей Йолте. Неужели ты допускаешь, что он не сделает того же для меня, своей дочери?

— Он не всегда будет с нами. Он тоже умрет, и что тогда станет с тобой? Ты не можешь наследовать ему.

— Если отец умрет, ты тоже будешь вдовой. Кто позаботится о тебе? Ведь и ты не сможешь наследовать ему.

— Попечение обо мне ляжет на плечи Иуды, — вздохнула она.

— По-твоему, он откажется обеспечить меня? Или Йолту?

— Сомневаюсь, что он сможет обеспечить любую из нас, — возразила мать. — Он только и делает, что ищет неприятностей. Кто знает, какими средствами он будет располагать? Твой неразумный отец отрекся от Иуды. Более того: записал свое отречение в особом документе. Значит, после смерти твоего отца этот дом и все, что в нем, перейдет к его брату Харану.

Мне потребовался лишь миг, чтобы осознать всю важность ее слов. Однажды Харан уже выгнал Йолту. Он без колебаний вышвырнет ее снова вместе со мной и матушкой. Волна страха накрыла меня. Наши жизни и судьбы находятся во власти мужчин. Проклятая жизнь, забытая Богом жизнь!

Краем глаза я заметила в дверях Йолту. Слышала ли она наш разговор? Мать тоже заметила ее и оставила нас одних. Когда тетя вошла в комнату, я взяла насмешливый тон: не хотела, чтобы она видела, насколько слова матери взволновали меня.

— Похоже, весь Сепфорис уподобился стае падальщиков, вынюхивающей, сохранилась ли моя девственность. По общему мнению, я ее лишилась. Теперь я мамзерит [14].

Мамзерим бывали всех видов. Так называли незаконнорожденных, блудниц, прелюбодеев, вступивших в связь без брака, воров, чернокнижников, побирушек, прокаженных, разведенных женщин, изгнанных из дома вдов, нечистых, нищих, одержимых бесами, не иудеев — всех, кого следовало избегать.

Йолта переплела свои пальцы с моими:

— Я уже много лет живу без мужа. Не буду обманывать тебя, дитя. Теперь твое существование переместится на куда более дальние задворки, чем прежде. Я и сама провела там всю свою жизнь. Я знаю, о какой неопределенности говорила Хадар. А после, когда Харан унаследует дом, над нашими судьбами нависнет угроза посерьезнее. Но мы выберемся, ты и я.

— Правда, тетя?

Она крепче стиснула мои пальцы.

— В тот день, когда ты встретила Нафанаила на рынке, ты вернулась домой опустошенная. В ту ночь я пришла к тебе. И сказала, что однажды придет твой час.

Я думала, мой час придет со смертью Нафанаила, что она станет тем порогом, перешагнув через который я смогу обрести некоторую свободу, однако выходило иначе: его кончина делала меня изгоем, без средств к существованию в будущем.

Йолта заметила мое уныние.

— Твой час пробьет, потому что ты заставишь его пробить.

Я подошла к окну, заложенному до весны. Сквозь щели в досках сочился холодный воздух. Я чувствовала, что не в силах приблизить момент, который бы изменил мое положение к лучшему. Мое сердце тосковало по человеку, которого я едва знала. Эта тоска была похоронена вместе с моей чашей и записями. Теперь и Господь скрылся от меня.

— Я рассказала тебе, как избавилась от своего мужа Рувима, — раздался голос Йолты позади меня. — Но не говорила, как я вышла за него.

Мы уселись посреди подушек, еще помнивших мое недавнее веселье.

— Пятнадцатого ава в Александрии иудейские девушки, которые еще не успели обручиться или просто были дурнушками, отправлялись на виноградники во время сбора урожая и танцевали для мужчин, желавших найти себе невест. Мы приходили к вечеру, на закате. На нас были белые туники, к сандалиям пришиты колокольчики. И мужчины ждали. Посмотрела бы ты на нас… как мы, перепуганные до смерти, держались за руки. Мы приносили с собой барабаны и танцевали, выстроившись в одну линию, которая извивалась, словно змея, ползущая меж лозами.