Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— Мой отец расшвырял бы этих людей, как кошек, просто пинками, безо всякого кинжала! — горько проговорил юный царь, следя за тем, как легкий ветер из окна колышет рыжий завиток над виском Андромахи. — Я намного слабее и, как воин, ничего еще не стою… Андромаха! Ты… сказала, что любишь меня!
Она кивнула.
— Сказала.
— Это была ложь, да? Чтобы спасти меня.
— Я сказала правду.
В это мгновение что-то будто ударило ее изнутри, она поняла, что усомнилась в своих словах, и испугалась. Но у нее хватило сил не выдать испуга.
— Я сказала правду. Я полюбила тебя, Неоптолем.
И, чтобы юный царь не видел ее глаз, чтобы они ее не выдали, женщина склонилась к нему и вновь приникла полураскрытыми горячими губами к его задрожавшим губам.
* * *— Так врала она или нет? — проговорил Михаил, задумчиво глядя в запотевшее окно вагона.
Они с Анютой снова были в вагоне вдвоем. Ранняя электричка, громко прогудев, отошла от платформы, покрытой снежным пухом, и унеслась по направлению к городу.
— Ты про Андромаху? — Аня вскинула на мужа очень внимательные глаза и чуть-чуть улыбнулась. — Врала ли она Неоптолему, что любит его? Да?
Миша смутился. Наверное, его вопрос прозвучал глупо. Но Аннушка улыбалась безо всякой насмешки. Кажется, ей даже понравилось, что он спросил.
— Понимаешь, — закончил свою мысль Михаил, — мне казалось, что она такая вот абсолютно цельная натура, ну… как кристалл, что ли. И просто-напросто не сможет разлюбить Гектора. У моей бабули подруга была такая. У нее муж ушел на войну, потом одно письмо, и все — ни звука. Пропал. Она четыре года ждет. К ней в эвакуации на заводе главный инженер подкатывается — ни в какую! Жив Володя, и все! После войны — ничего. Нет человека. Вернулся с фронта друг институтский, предложение сделал. «Не могу! — говорит. — Жду мужа». И что б ты думала: через три, понимаешь ТРИ года после войны из Белоруссии пришло письмо! Оказалось, муж ее был контужен и потерял память. А спустя шесть лет очухался. Врачи говорят, такое раз в сто лет бывает… Она — туда! Вместе и вернулись. Еще двух дочек ему родила. Что вздыхаешь? Думаешь, сочиняю?
— Нет. Ты уже как-то рассказывал эту историю, Мишаня. А про Андромаху я подумала, знаешь что: она совсем не разлюбила Гектора. Но она и не врала Неоптолему. Просто… этого ты не поймешь. У нас, у женщин, иногда жалость вместо любви. А тут и не только жалость… Ну, так случилось, понимаешь?
Михаил вздохнул:
— Вас, женщин, пожалуй, поймешь… Хотя… Я вот думаю: мне через шесть дней снова ехать. И надолго. На месяц почти. Если Александр Георгиевич разрешит, давай послезавтра к нему опять приедем. А?
Глава 13
— Левая рука вытянута до конца. До конца, царевич! И не напрягай ее так: напряжение должно быть естественным. Когда ты просто вытягиваешь руку, ты же не делаешь ее каменной. Правая оттягивается только от плеча — локоть и предплечье неподвижны. И следи за тем, чтобы линия предплечья была продолжением линии стрелы, стоит появиться «надлому», и стрела полетит не туда, куда ты хочешь. И не забывай просчитывать расстояние. Помни, что стрела летит по прямой только первые пару десятков локтей, затем ее движение изменяется — тяжесть наконечника, ветер, — все имеет значение. Просчитывай полет стрелы прежде, чем отпустить тетиву! Видишь мишень? Ощущаешь тяжесть стрелы? Теперь задержи дыхание. Замри. Один, два… Отпускай! Н-ну… Уже лучше! А потом все это надо будет проделывать за долю мгновения, за время вздоха!
Пандион взял у Астианакса лук, еще раз глянул на дрожавшее почти в самом центре мишени древко стрелы и удовлетворенно усмехнулся.
— Лучше, уже намного лучше, царевич! Так. Дротик пока оставим. Пройдем приемы боя с тенью[4].
— Я готов!
Астианакс мгновенно скинул тунику, оставшись в узкой набедренной повязке, и занял уже привычную позу кулачного бойца.
— Стойка! — Пандион отошел в сторону, чтобы не мешать мальчику представлять себе воображаемого противника. — Он нападает справа. Слева! Он переходит на ближний бой. Голову, не забывай защищать голову! Не открывайся, Астианакс! Он все еще достает тебя… Он открыл грудь — бей! Ты попал, но он не падает, нужно было бить сильнее. Так… Так! А теперь попробуй сам «увидеть» его. Бей! Еще. Еще! Еще!
— Он давно расшиблен в лепешку, Пандион! — донесся с лестницы, ведущей на террасу дворца, насмешливый голос Неоптолема. — Таких ударов медведь бы не выдержал, а наш царевич обрушивает их на этого бедолагу-невидимку.
— У меня получается? Да? Да, Неоптолем?
И мальчик, подбежав к стоящему на нижних ступенях юноше, обхватил обеими руками его талию и прижался к нему.
Силы Неоптолема постепенно восстанавливались. Спустя пять или шесть дней он уже стал садиться на постели, а еще дня через три, с помощью рабов, поднимался и выходил на террасу. Там он часами сидел в устланном шкурами и выложенном подушками кресле, в тени отцветшего жасминового куста, вдыхая дующий с моря ветер. Здесь он вновь стал принимать своих слуг и военачальников, требуя от них докладов. Ему рассказывали, как ловко справлялась со всеми делами молодая царица, и юноша лишний раз изумлялся уму и воле Андромахи. Он просил ее по-прежнему кое в чем его заменять, и видел, что ей это не в тягость.
Они часто бывали вместе, царица приходила к нему в комнату или на террасу, и они подолгу говорили о самых разных вещах. Но иногда оба вдруг умолкали, и в этом молчании было больше слов и больше смысла, чем в самых долгих беседах…
Астианакс тоже приходил к своему новому другу, вернее, почти не уходил от него. Когда там бывала Андромаха, мальчик бегал по террасе, либо играл с Тарком, когда же его мать уходила, он усаживался на одну из подушек, которой Неоптолем с ним делился, и они вели чисто мужские беседы — об оружии и об охоте, о подвигах древних героев (а о них Астианакс знал, пожалуй, больше, чем Неоптолем), об истории Эпира и Троады. Мальчик помнил наизусть многие слышанные от Андромахи старинные сказания и песни, и Неоптолему очень нравилось слушать, как он рассказывает, либо поет своим высоким, чистым голосом, вкладывая в самые простые слова особый смысл — детское воображение дорисовывало и дополняло то, чего в песне или в сказке, возможно, и не было.
Вскоре, едва начав вставать на ноги, юноша потребовал к себе Пандиона, решив возобновить воинские упражнения и предложив Астианаксу заниматься с ним вместе. Мальчик, услыхав это, даже взвизгнул от восторга.
Пандион принялся обучать наследника со всей строгостью и со всем вниманием. Не довольствуясь пока что недолгими занятиями с еще не окрепшим Неоптолемом, могучий воин уводил ребенка в сад, бегал с ним наперегонки, проходил правила кулачного боя и сражения на мечах, ставил мишени для стрельбы из лука или метания копья.
