Рудник «Веселый» (СИ) - Боброва Ирина
— Как мне связаться с городом?
— Со связью сложно, — пьяно промычал управляющий.
— Да ладно тебе, Андреич, — инженер хлопнул начальника по плечу. — Сейчас, попробую по рации связаться.
Минут сорок потратил на разговоры. С пятой попытки удалось пробиться в город. Аллочки на месте не было, но я поговорил с Пал Палычем. Костенков клятвенно заверил, что позаботится обо всём и обязательно передаст Алле Леонидовне, чтобы она, пока я отсутствую, пожила у себя в квартире. Также Костенков сообщил, что завтра отправит на рудник «Весёлый» вертолёт и передаст всё, что заказал Пётр Аркадьевич. Для меня этот «заказ» Ботаника был сюрпризом — я впервые слышал о новой, необходимой для исследования технике. Но потом с Петром поговорю, выясню, что к чему.
— Мужики, что такое «аваль», знаете? — спросил я, закончив разговор.
— Нет, — ответил за обоих управляющий, наливая в гранёные стаканы водки. Саныч поморщился, отодвинул стакан. Василь Андреич, хмыкнув «мне больше достанется», выпил, не закусывая.
— Объяснять долго, да и незачем вам. Тема такая, что ваш хозяин — и не хозяин вовсе.
Управляющий, как мне показалось, даже расцвёл — лоснящееся лицо просияло, глазки забегали.
— Что-то не то? Сделка теперь, получается, сорвётся? — радостно спросил он, взяв стакан инженера и выдохнув. Выпил, утёр рот рукавом, закашлялся.
— Говорю же, разбираться надо. Не всё так просто. Если в двух словах, то по вашим бумагам прииск должен очень большую сумму денег, которую обязан выплатить по первому требованию. Но! Но эту сумму может выплатить банк, который проставил аваль — другими словами, дал поручительство. И если ему предъявят вексель и банк оплатит, то собственником рудника становится банк.
Главный инженер присвистнул:
— О как! Это Толя, наверное, намутил. Не к ночи будь помянут покойничек.
— Да, подпись стоит его — Кращенков А.П., — сказал я таким тоном, будто впервые слышу и эту фамилию, и так же первый раз держу в руках злополучный вексель, точнее, его ксерокопию.
— И что, никак его опротестовать нельзя? — подал голос уже изрядно набравшийся управляющий. — Это же бумажка? Денег никаких никто не получал. Как прежнего владельца убили — Толю, так дела и стоят ни шатко ни валко. Когда Кращенкова хоронили, надеть на него было нечего. Да и следователь потом не нашёл ничего — ни счетов у него не было, ни собственности, кроме этого прииска. Даже дома своего не было, углы снимал.
Он говорил, а я не мог дышать… Я слишком хорошо помнил Кращенкова. Я запомнил его на всю жизнь… На всю свою жизнь, потому что его жизнь закончилась в тот самый день — день нашей с ним последней встречи. Так-то я раньше пересекался с Кращенковым, бывало, оказывались за одним столом, но дальше приветствий дело не шло. А в тот день, когда его убили, я был одним из последних, кто видел его в живых…
С Анатолием Кращенковым меня познакомил Аркадий — на автовокзале, в кафе на втором этаже, куда мы с ним завернули, закинув захмелевшего Ивана домой. Бригадная проститутка, видимо, получившая «инструкции» от Аркадия, пока я затаскивал Ваньку на второй этаж и сдавал его с рук на руки его матери, сразу уселась Кращенкову на колени. Я удивился, что именно Толян оказался тем самым «важным человеком», на встречу с которым спешил Аферист. Тем самым, у которого Аркаша планировал «отжать» и прииск, и полученный под прииск вексель.
— Знакомьтесь, Толян — Яшка, — представил он, мы пожали друг другу руки, и на этом моё участие в беседе закончилось.
На Кращенкова раньше я не обращал внимания, но в тот день рассмотрел внимательно: он показался мне не просто унылым, а прямо-таки больным человеком. Его длинное, костлявое лицо было обтянуто бледной кожей, из-под которой просвечивали тонкие синие ниточки жилок. Блёклые голубые глаза слезились, на кончике длинного тонкого носа время от времени повисала тягучая капля. Толик не выпускал из рук несвежий носовой платок, в который он шумно сморкался. От крыльев носа к опущенным уголкам тонких, бескровных губ шли глубокие, горестные складки. Казалось, что все беды, какие только можно вообразить, пришлось пережить этому человеку, что он несёт на согнутых плечах такой тяжёлый груз, который буквально пригибает его к земле. Толика хотелось уложить в постель и лечить. Не важно от чего, главное — лечить: ставить ему уколы и клизмы, кормить таблетками и микстурами. И почему-то возникало ощущение, что он от этого станет счастливым. Будет лежать на больничной койке и, умирая, млеть от счастья.
Я помню, смотрел, как он обнимает Ленку, и думал о том, что Кращенков бы очень гармонично смотрелся в кровати не с женщиной, а с градусникам под мышкой, компрессом на голове и клизмой в заднице. И обязательным судном под кроватью. Не покидало ощущение, что Кращенков постоянно мёрзнет, и даже спиртное, от которого он ни разу не отказался, не в состоянии согреть его. Одет он был не по сезону тепло. Поверх свитера из серой ангорской шерсти, высокий воротник которого плотно облегал тонкую, как у ощипанной курицы, шею, был надет драповый пиджак. Под мятыми, тоже драповыми брюками угадывались, как минимум, ещё одни. Я был готов поспорить, что на ногах у Кращенкова толстые шерстяные носки и что ботинки, несмотря на раннюю, мягкую осень, зимние.
Элегантный Аркадий брезгливо посматривал на Анатолия. Я отметил, что ему был противен и сам Кращенков, и его вечно мокрый нос, и наряд, просто иллюстрирующий детскую загадку о капусте. Сто одёжек, и все без застёжек: на пиджаке Кращенкова две пуговицы были оторваны, а ещё одна болталась на нитке, готовясь последовать за товарками. Но без этого неопрятного человека Аркадий не подберётся к тем деньгам, о которых пока мог только мечтать.
У Кращенкова действительно не было ничего, кроме прииска, который в то время простаивал из-за отсутствия денег. И его действительно не в чём было хоронить — учитывая обстоятельства его смерти…
— Давайте помянём, — вздохнул Саныч, — врагу такой смерти не пожелаешь. А Кращенков… он всё же не совсем плохой человек был…
Я не стал спорить, выпил. И за упокой души Толяна, и просто для того, чтобы немного снять напряжение. Чего уж скрывать, меня просто прошило насквозь, когда увидел копию векселя.
— В общем, давайте на сегодня я вас задерживать больше не буду, — сказал я, видя, что управляющего уже изрядно развезло. Главный инженер — Фёдор Александрович Поленов — покрепче, да и пил мало, не в пример управляющему. Он положил на стол ключи от гостевого домика, сказал, что наши вещи отнесли туда и, поддерживая своего начальника под локоть, вывел его на воздух.
После их ухода я ещё с час сидел с бумагами, пытаясь разобраться в плане рудника. Как ни крути, а лезть в копи придётся! Сорокин чётко приказал: взять свежие образцы и посмотреть объект на месте. Какие рекомендации он дал Петру по скайпу — не знаю, но тоже, видно, серьёзные.
Подумав об этом, только сейчас понял, что напарник давно не даёт о себе знать. И тут же услышал крики. Кто-то звал на помощь хриплым, незнакомым голосом.
Баня стояла недалеко от конторского домика, и только это обстоятельство спасло Петра. Хотя не только это — даже спустя час после ухода руководителей прииска, то и дело прикладывавшихся во время беседы к бутылке, в воздухе витало такое амбре, что я встал, открыл окно, впуская вечернюю прохладу. И услышал крики: «Помогите!!! Спасите!!! Я-ааа-ашка!!!»
— Петро! — меня словно прошило молнией.
Не помню, как оказался на улице. Дальше события мелькали так, как, щёлкая, меняются слайды на экране: сначала красное, распаренное лицо Ботаника меж осколками стекла в окошке бани, потом — повёрнутую задвижку на двери в предбаннике, намертво зафиксировавшую дверь в парную, потом Петруха — снова без сознания, на траве возле бани и я, окатывающий его ледяной водой из бочки, стоящей неподалёку.
Позже, когда Ботаник пришёл в чувство, проверил вертушку на двери: на штырь насажена плотно и сделана так, что сама провернуться не сможет — просто от того, что Пётр сильно хлопнул дверью. Напарник сидел за столом, то и дело снимая очки, чтобы вытереть потное лицо. Хоть и не хорошо смеяться над пострадавшим, но я не удержался:
