Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Гектор взял пергамент и, едва взглянув на него, вскрикнул. Он узнал почерк Андромахи.
«Приветствую тебя, добрая и мудрая царица Пенелопа! — вслух, сразу охрипшим от напряжения голосом, прочитал Гектор. — Поскольку наши земли находятся рядом, я думаю, до тебя должен дойти слух о том, что здесь, в Эпире, объявился человек, называющий себя царем Итаки Одиссеем. Я знаю, что ты ждешь своего пропавшего супруга и веришь в его возвращение, а потому, очень вероятно, захочешь кого-то прислать сюда, чтобы проверить известие. Мы с тобою не знакомы, и ты вольна не верить мне, но и у меня нет причин тебя обманывать. Поэтому предупреждаю тебя, чтобы уберечь от неосторожных шагов: это известие ложно. Тот, кто называет себя твоим мужем — самозванец. Я видела Одиссея всего пять лет назад и хорошо его помню. Этот человек — не Одиссей. Сейчас в Эпире — трудное время, и ехать сюда, возможно, даже не безопасно. Это все, что я хотела тебе написать, Пенелопа. И мне остается только пожелать тебе терпения в твоем ожидании. Я знаю, что это такое, хотя жду и не так долго, как ты. Желаю тебе дождаться! Да вернут нам боги наших мужей! Андромаха, царица Эпира.»
«Наших мужей! О ком она думала, когда это написала, обо мне или о Неоптолеме? — жгучая, как раскаленная игла, мысль пронзила сознание Гектора. — Кто в ее сердце называется ее мужем?!»
И тут же он ужаснулся этой мысли, вернее, ее эгоистичности. Андромаха написала, что в Эпире небезопасно. Ей и, вероятно, Астианаксу грозит опасность, неважно какая, но явно не пустая, не то она не писала бы об этом, а он — мужчина, ее муж, готов сойти с ума от ревности?!
Взглянув на брата, Гектор увидел, как побелело его лицо.
— Если это привезли вчера утром, — прошептал Ахилл, — то… то… Ведь от Эпира сюда плыть, ну, самое большее сутки с половиной. Ну, положим, она написала это два, даже три дня назад. А Неоптолем пять дней, как туда отплыл! Будь он там, она бы уже знала, что ты жив, брат, и что жив Одиссей, да и не стала бы она писать этого письма! Нет, нет, Неоптолем не доплыл до Эпира! Или доплыл и… С ним что-то случилось!
— Это первое, что я подумал, — проговорил Одиссей. — Штормов и тумана нет, корабль никак не мог пройти мимо берегов Эпира. И затонуть не мог. Да, что-то не так.
— Если в Эпире происходит что-то скверное и Неоптолем об этом узнал, он мог не показываться сразу в городе, как ты, Одиссей — предположил Гектор. — Хотя это вряд ли на него похоже. Надо ехать сегодня же и сейчас же! Одиссей, ты обещал нам корабль! Как скоро его могут подготовить к плаванию?
— Часа за три, — базилевс повернулся к дверям. — Собирайтесь, а я пойду и отдам распоряжения.
Спустя час царь Итаки вошел в покой своей жены и застал ее за ткацким станком.
— Хочу закончить покрывало, — сказала Пенелопа, оборачиваясь и улыбаясь своей солнечной улыбкой. — Теперь мне будет жаль так его оставлять. Тем более, что я теперь знаю историю твоих странствий.
— Ну да… — он тоже улыбнулся и обнял жену, став на колени рядом со скамейкой, на которой она сидела. — А ты знаешь, что наши гости сейчас уезжают?
— Да. Я знаю о письме. Мне рассказала Эвриклея, она как раз была там, в зале.
Одиссей коснулся губами мягкой щеки Пенелопы, ощутил, как напряглось ее плечо, и поцеловал ее.
— Понимаешь, Пенелопа… Гектору и Ахиллу я обязан жизнью. И…
Она резко повернулась и прижала палец к его губам.
— Можешь не говорить, я знаю. Я сразу поняла, когда узнала. И ты был бы не ты, если бы решил иначе! Но… Ведь до Эпира недалеко, и как только там все разрешиться, ты вернешься? Да?
Теперь ее голос задрожал, и в нем прозвучали слезы.
— Прости меня! — воскликнул Одиссей, сжимая ее с такой силой, что ей стало больно. — Прости, Пенелопа! Я знаю, чего тебе это будет стоить. Но теперь я, действительно, вернусь скоро. Клянусь тебе! А поехать с ними нужно — там ведь может быть нужна не только сила, не только ум, не только смелость, но и хитрость тоже — даже, скорее всего, именно она и будет нужна, что-то мне подсказывает, что я прав. Они не бросили меня здесь и помогли, и я буду чувствовать себя мерзавцем, если не помогу им. Ведь так?
— Так.
Движением плеч Пенелопа заставила его разжать руки и встала. У нее чуть-чуть дрожали колени. Оступившись, она споткнулась о свою скамейку и сморщилась, ушибив ногу.
— Я пойду, прикажу, чтобы рабы принесли тебя другой хитон, Одиссей. Этот ты весь испачкал вином.
И, уже не глядя на мужа, царица почти бегом кинулась из комнаты. На полотне ее покрывала, там, где оно кончалось, пылала разрушенная Троя, и Одиссей поднимался на свой корабль. Соткать дальше Пенелопа не успела.
ЧАСТЬ VIII
ДВА САМОЗВАНЦА
Глава 1
Вечерело. Длинные тени акаций и олеандров целиком накрыли широкую прогалину, и яркие бабочки, весь день плясавшие над ней игривые весенние танцы, почти сразу попрятались. Подали голос цикады, а из чащи, со стороны озера, донеслись трели лягушек. То был первый день, когда они так распелись, и это означало, что очень скоро на двух-трех плесах, заглубившихся в озерные берега и заросших камышами, вода позеленеет от лягушачьей икры, а потом вскоре появятся смешные хвостатые головастики. Тогда можно будет ловить их кувшином и смотреть, как они забавно крутятся, натыкаясь на стенки, а то доставать одного или двух и рассматривать на ладошке. А иногда тайком приносить во дворец, чтобы под утро выпустить в драгоценную стеклянную чашу, в которой всегда стоят цветы. Эфра каждое утро меняет там воду. Очень смешно бывает, когда она, вдруг увидав в чаше головастиков, взвизгивает и поднимает крик:
— Ах, какой вредный мальчишка! Что опять за гадость ты сюда напустил?! Фу, это подлые лесные сатиры, не иначе, учат тебя диким шуткам!
Впрочем, все это было в прошлом году, а тогда он еще был маленьким. Сейчас он большой, и, наверное, уже стыдно так глупо шалить. Да и у мамы слишком много забот и огорчений — не стоит причинять ей новых…
Астианакс шел по прогалине вдоль зарослей, прислушиваясь к голосам цикад и лягушек, время от времени поглядывая на солнце: до дома ему было идти часа два, и он не хотел тревожить царицу Андромаху, придя затемно. Она вот уже в четвертый раз, скрепя сердце, согласилась отпустить его на охоту одного, однако он чувствовал: это ей дорого стоит. Но ведь сама же не раз ему говорила, что Гектор охотился один с восьми лет!
Астианаксу шел девятый год. Он рос таким же сильным и крепким, как некогда его отец, как его обожаемый Неоптолем, о котором вот уже год с лишним они ничего не слыхали… Он выглядел подростком лет двенадцати, и был достаточно развит, чтобы носить взрослый лук и стрелять из него. Да и уроки Пандиона сделали свое дело — мальчик стрелял метко, в последнее время научился поражать даже птиц на лету. Охота в этот день была для него удачной: царевич нес через плечо связку крупных диких гусей, двух на груди и двух на спине, и втайне испытывал гордость от того, что ему нисколько не тяжело.
