"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Стрела… В Бальдра стрелу из омелы пустил слепой брат его Хёд. Игмора и его подельников смело можно назвать братьями Улеба – матери их всех были наложницами Ингвара…
Бер запустил пальцы себе в волосы, чтобы сдержать бешено бьющиеся мысли. Но они вели его дальше: вложил эту стрелу Хёду в руки другой. Это сделал Локи, отродье турсов и побратим Одина.
У смерти Бальдра два виновника – явный и тайный, хотя какая же это тайна? У смерти Улеба – тоже. Явных ее виновников Бер преследует и когда-нибудь настигнет. Но есть еще тайный, истинный виновник, и это – Святослав. Его воля была той стрелой из омелы, которую он вложил в руки убийц.
Явный убийца Бальдра сам вскоре был убит. «Он кудрей не расчесывал, рук не умыл, пока не повержен был Бальдра убийца»… Явный убийца Улеба имеет семь голов, из них три уже навек закрыли глаза. Еще четыре дождутся той же участи, рано или поздно.
Но истинный? Святослав? Локи пока что не ответил за это преступление – хотя висеть ему когда-нибудь, корчась под каплями змеиного яда, и за это тоже. Так кого же он, Бер, должен покарать – не Святослава же! Своего князя и, что хуже, своего брата.
Но Вали, мститель за Бальдра, тоже был сыном Одина, а значит, отомстил одному своему брату за другого. Бер запустил обе руки в волосы, осознавая немыслимую схожесть своей судьбы с судьбой богов: он тоже должен был, по сути, мстить одному брату за другого. Это самое страшное, что только может быть – любой исход дела подрывает удачу рода.
Почему он не додумался до всего этого раньше? Дома, в Хольмгарде, пока рядом была Сванхейд, жрецы Перыни, другие мудрые люди. Там им казалось, что в Святославе они хотят найти мстителя за Улеба, и досадовали, что он уклоняется от этого долга. Считали это за слабость, за снисходительность к товарищам детских игр. А дело-то было в другом: Святослав не может мстить сам себе. Даже если бы он согласился на то, чего хотели родичи, даже если бы у них на глазах зарубил всех семерых – это было бы коварство, достойное Локи, потому что пострадал бы «семиглавый Хёд», а казнил бы его Локи…
Не вынеся всего этого, Бер повернул к широкой лестнице вниз. Хватит, это девятая ночь и лунный свет на озере нагнали на него жуткие мысли, от которых лопается голова. Найти в погосте жбан меда – Эскиль прислал еще вчера, но пили они мало, – хватить ковш и попытаться скорее заснуть… Ему было страшно на забороле, освещенном луной – как бы не додуматься до чего похуже…
Спустившись во двор, Бер пересек двор и приблизился к дверям погоста. Вдруг что-то шевельнулось в густой тени под навесом хозяйской избы, и женский голос окликнул:
– Берси!
Только одна женщина на свете называла его этим давним детским именем, но произносила его с такой материнской лаской, что глупо было бы обижаться. Этим Хельга напоминала ему родную мать, Бериславу – та тоже до самой смерти называла сына Берси.
Он развернулся и подошел к навесу.
– Подойди сюда! – Хельга поманила его к себе. Ее глаза поблескивали в свете луны. – Я вижу, ты не спишь. Тебя тревожат дальнейшие поиски, да?
– Д-да. – Бер кивнул. Он пока не решался поделиться своими новыми мыслями, хотя Каменная Хельга поняла бы его лучше всякого другого. – Мы потеряли след…
– Я сделала кое-что, чтобы ты мог его найти. Вот, возьми.
Хельга нашла в темноте руку Бера и вложила что-то ему в ладонь, но поначалу он не ощутил ничего, настолько легким был дар.
– Я спряла эту нить, – едва слышно зашептала Хельга, приблизив лицо к его лицу, – на своем веретене, которое мне досталось от матери. Спрячь ее под подушку и ложись спать. И постарайся запомнить свои сны – думаю, они тебе помогут.
Сжав кулак покрепче, Бер ощутил, что в ладони его лежит свернутая шерстяная нить.
– Спасибо тебе, – прошептал он, сообразив, в чем дело. – Ты так добра ко мне… как мать.
От ее желания помочь залило теплом его сердце, озябшее под лунным светом; Бер порывисто обнял Хельгу, переживая давно забытое детское счастье от близости матери.
– Я так и сделаю.
Кивнув на прощание, Хельга ушла в дом, а Бер направился в бывший погост. Нить он крепко сжимал в кулаке. Она поможет ему выбраться из той чащи, куда их заманили посланцы Одина.
Но мысли о богах он старательно гнал от себя. Ведь все настойчивее в голову ломился вопрос: если Улеб – это Бальдр, Игмор – это Хёд, а Святослав – Локи, то он, Берислав сын Тородда, родич им всем – он-то здесь кто?
Неслышным шагом черный волк вышел на знакомую поляну. При свете луны угрюмо молчала пустая изба. Вокруг нее густыми облаками лежали досада и разочарование: их минувшим днем оставили те, кто искал здесь Градимира и вдов-хозяек. Волк еще раз принюхался к дому: пустота. Начал кружить, отыскивая новые следы. Вот тонкая тропка чьего-то азарта, возбуждения, ликования в смеси с тревогой, но она идет в сторону Видимиря, значит, не то. Но вот… вот он – страх. И беспокойство, и злоба. Волк пошел по следу. Страх и беспокойство тянулись по узкой тропе на северо-восток. Ничто не сбивало волка со следа, и он мчался широкими прыжками, клоком ночи стремительно плыл по реке лунного света. Через лес, через некошеные поляны, через заболоченные пустоши. Одним прыжком перелетел мелкую речку – здесь не было моста, люди пересекали ее по камням. Потом вдруг завертелся на месте: от тропы ответвлялась другая тропа, и следы, по которым он шел, тоже расходились. След досады и тревоги уходил на северо-запад, страх и тревога тянулись дальше на северо-восток. Доверившись чутью, волк побежал в прежнем направлении, но еще быстрее: если он ошибся в выборе, то придется возвращаться.
Потянуло туманом. И вдруг впереди задрожало пятно серебряного света. Волк замедлил шаг: перед ним была река, текущая с северо-запада на северо-восток, и он стоял у петли, которую делало русло, уклоняясь ненадолго в сторону Видимиря. Чернели по сторонам заросли, шелестела осока. У воды след обрывался.
Волк еще немного побегал вдоль берега: нашел три спящих избенки, рыбачьи долбленки на песке, огороды, пару стогов свежего сена, пасущуюся лошадь. Двое отроков спали на земле у затухшего костра – хороши сторожа! Был бы волк из тех, кто ищет в ночи кровавой пищи, – утром нашли бы они от своей лошади одни кости. Возле избенки волк уловил след беспокойства и нетерпения: с ним смешалось недоумение, недовольство, опасения, но все победила жадность. Идя по этому следу, он вновь вернулся к реке… и на границе воды и земли след кончился. Больше волк ничего не мог сделать, не мог даже понять, в какую сторону по реке уехали страх и досада: на запад или на северо-восток.
От злости волк зарычал; пятна лунного света дробились, плясали на воде, будто смеялись над ним. Вскинув голову, он испустил громкий вой. Стреноженная лошадь шарахнулась, два нерадивых пастушка подскочили, завопили от внезапного страха, один схватил жердь и стал размахивать, пока другой торопливо раздувал костерок.
Не обращая на них внимания, волк стоял у воды и прислушивался. Затихло эхо его воя, и где-то в вышине ему послышался шум широких крыльев кружащей птицы. И больше ничего…
…Он был в какой-то избе, хотя и не понял, как туда попал. Изба была бедная и грязная: кругом разбросан разный хлам, везде пыль, щепки и прочий мусор. В мусоре что-то шевелилось, и приглядываться не было никакого желания. Оглядевшись, он заметил в углу огромный темный ком. У кома вдруг появилось лицо, и Бер понял, что это живое существо – старуха, одетая в рванье. Вид у нее был очень неприятный: лицо в морщинах, да и цветом как гнилое яблоко, рот провалился, подбородок выпятился, будто у нее под носом башмак, и на нем растет редкая седая борода. Красные, воспаленные глазки смотрят на гостя весьма недружелюбно.
«Привет и здоровья тебе, матушка, – вежливо сказал ей Бер, прекрасно помня, как надо разговаривать с тем, кто вполне может оказаться из рода троллей. – Прости, что тревожу тебя, но мне нужно узнать дорогу…»
