"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Модир минн, а ты могла бы, – начал Хавстейн, – ну, попросить твоих альвов…

– Не думаю. Мой альв уже сказал: Всеотец на стороне тех беглецов, он не позволит своим волкам и во́ронам их искать для Берси.

– Вот и хорошо, – заметила Вефрид. – Пусть ищет сам. Раз он такой удалец. И где-нибудь подальше отсюда.

– Найдет, не сомневайся! – заверил Хавстейн.

С этим семейство и стало укладываться спать после этого длинного и беспокойного дня.

– Ну а ты все-таки подумай, – напоследок сказал дочери Эскиль. – Если они удачно сделают свое дело и Берси останется жив… Внук Олава все-таки не в дровах найден. С внуками Эйрика вы в родстве, а других конунгов я в нашей части света не знаю. Разве что в Булгаре где-нибудь.

Для Эскиля было немалым соблазном обрести еще одну родственную связь с настоящим конунгом, хотя вслух он в этом не признался бы. Однако его дочь, с рождения привыкшая считать себя выше всех, этого не оценила бы.

– Я буду больше всего рада, когда он с своими висельниками уберется отсюда, – пробурчала Вефрид.

Глава 6

Лошадь по имени Оска, украденная Градимиром, нашлась сама собой. На заре выгоняя стадо, пастух Рогозинка обнаружил ее в одиночестве пасущейся на опушке. Седло лежало под березой.

– Какой честный и порядочный тролль! – восхищался Рагнар. – Он покатался и вернул не только лошадь, но и седло! Мешка с золотом в уплату не оставил?

По всему судя, лошадь привели ночью – или она сама пришла. Свидетелей не нашлось: в эту пору все спали. Однако это, скорее всего, подтверждало подсказку Ульва Белого: беглец где-то рядом.

– Но если он сбежал, как же смог вернуть лошадь? – дивились Эскильевы домочадцы.

– А если она пришла сама, то как принесла седло? Сама расседлалась?

– Если тут и впрямь не потрудились тролли, то ваш беглец, похоже, нашел приют где-то неподалеку, – сказал Беру Эскиль. – Там его спрятали. А лошадь кто-то привел сюда. Люди ведь знают, что это моя лошадь, а держать у себя мое украденное имущество – таких отважных в наших краях нет, я бы знал.

– Тогда ты, должно быть, знаешь, где его могут прятать.

– Этого я пока не знаю. Не замечал, чтобы он с кем-то так крепко подружился – он был человек не из дружелюбных. Молчал больше. И это какие-то очень смелые люди, кто решится прятать человека, который прячется от меня. Да еще и с моей лошадью…

– Они избавились от лошади, чтобы у тебя не было причины их искать, – заметила Хельга. – Нам ведь этот человек никакого зла не сделал.

– Ну а кому он здесь сделал такое добро, чтобы скрывать его от кровных врагов?

– Может, он просто наткнулся на людей, свято чтущих обычай гостеприимства.

Бер не намерен был терять время в гостях у Эскиля понапрасну. Вечером после достопамятного Перунова дня его дружина прибыла в Видимирь, а утром уже снова пустилась на поиски. Эскиль дал Беру нужное число лошадей и провожатых, чтобы он, Алдан, Вальгест, Правена и Свен могли объехать несколько ближних весей и выселок. Проводником с ними поехал Хавстейн, хорошо знавший округу. Он взял ту самую лошадь, Оску, – может, дескать, она приведет туда, откуда ушла? Но лошадь хранила тайну своего приключения, и искать пришлось обычным образом: расспрашивать весняков.

– Неужели тебе и сейчас нужно ехать с мужчинами? – Хельга попыталась было Правену удержать. – Тебе стоило бы отдохнуть хотя бы день.

– Я по-прежнему нужна, чтобы узнать Градимира. Алдан видел его в темноте и очень недолго, а потом он пропал. Уж я-то, случись мне его увидеть, не спущу с него глаз!

– Говорю тебе, это колдовство! – отвечал Алдан, до сих пор раздосадованный своей оплошностью. – Что я, дитя малое? Смотрел на него, глаз не спускал. А вот был – и вдруг нету!

– Алдан прав! – поддержал его Вальгест. – Это было колдовство, отвод глаз.

– Но Градимир никакой не колдун! Он не мог ничего такого уметь!

– Не он сам. В это дело вмешался кто-то… – Вальгест посмотрел в небо, в этот час ясное.

Его глаза при ярком свете были голубыми, лишь немного отливали серым цветом летних сумерек. Правене вспомнилась та ночь, когда он едва не скрипел зубами от ярости, а по жилам его, как ей казалось, вместо крови переливался жидкий огонь.

– Кто? – Бер нахмурился, положив руки на пояс.

– Какой-то посланец Всеотца. – Вальгест опустил глаза. – Он увел и человека, и лошадь, и самый зоркий из смертных не смог бы ничего заметить, даже если бы смотрел через ноги, обернувшись задом, или из подмышки колдуна [734].

– Кто это мог быть?

– Я не знаю. Ведь Хельга сказала: Один не на нашей стороне. Но это не значит, что наше дело безнадежно. – Вальгест посмотрел Беру в глаза, и в его серьезном взгляде светилась твердая уверенность. – Я обрубил Градимиру путь, и вот, – он кивнул на лошадь, – далеко беглец не ушел. Он и сейчас где-то рядом. Удача Игморовой братии тоже не беспредельна. А благосклонность богов зависит от того, как они себя поведут. Я не знаю полного замысла Всеотца, и может быть, что когда он будет выполнен, ничто уже не помешает нам взять свою добычу.

– Но какой у Всеотца может быть замысел… насчет Игмора и тех двоих? – спросила Правена. – Что ему за дело до этих ублюдков?

– Замыслы Всеотца, моя дорогая, могут простираться на много лет… и на несколько человеческих веков, – мягко ответил ей Вальгест. – Никто их не знает, кроме его самого. Сдается мне, не Игмор ему нужен и уж тем более не два его подельника. Всеотец метит в дичь покрупнее. Я думаю, это он хотел лишить киевского князя соперников, отдать всю власть над русами севера и юга в его руки… и поглядеть, что он будет делать. Что он выберет: власть или славу? Чему посвятит себя: сбережению своего рода, преумножению богатств и своей удачи? Власть, мирная жизнь, богатство и почет, радость видеть, как рождается и растет многочисленное потомство, как процветает держава? Или это искушение он преодолеет и выберет путь воина: бесконечный поход, неизбежно ведущий к гибели на поле боя? Иного пути к вечной славе нет. И чем большим человек пожертвует ради нее, чем выше и дольше его слава. Теперь, когда Святослав владеет всей Русью, а соперничать с ним могут лишь его же малые дети, он обладает куда большими богатствами для жертвы. А значит, и слава, которую он сможет ими выкупить у вечности, возрастет. Если он сделает этот выбор.

– Откуда тебе все это известно? – вырвалось у Правены, завороженной этим рассуждением.

Ее чем-то задело, что Вальгест назвал ее «моя дорогая». Она не могла упрекнуть его ни в грубости, ни в навязчивости. Все эти дни путешествия от Хольмгарда она часто ловила на себе его внимательный взгляд, даже слишком мягкий для такого человека, но в нем не было похоти. Склонность Вальгеста смущала Правену, но даже не тем, что в ее положении еще долго не стоило замечать такие склонности. Под защитой Бера и Алдана она не боялась бы домогательств даже менее приятного человека, чем Вальгест, дело было в другом. «Человек Одина» был не то, что все прочие мужчины. Он его склонности веяло не жаром любовной страсти, а холодом могильной земли. Но как горяча была его рука, когда он взял руку Правены там, на берегу Змеева озера. «Я обрубил Градимиру путь», он сказал? Для этого он такой яростью рубил землю секирой?

– Я немного понимаю, как мыслит Всеотец. Как малая волна понимает мысли моря.

– Это потому, что ты «человек Одина»? – спросил Бер.

– Владыка Ратей – мой единственный отец.

– А мать у тебя есть? – спросила Правена, повинуясь женской привычке думать о семье.

– Моя мать – великанша… битвы! – Вальгест улыбнулся и показал секиру за поясом [735]. – Другой нет.

– Железный нрав у твоей матери! – сказал Дюри, один из Беровых отроков.

Слушатели улыбнулись шутке, отгоняя чувство легкой жути. С тем и отправились верхом в Перенегово гнездо: Эскиль полагал, что там скорее, чем в другом месте, окажут гостеприимство чужаку.