Тайна Моря - Стокер Брэм

Вернувшись к работе, я взялся за два оставшихся документа. Первый — стопка из тридцати страниц, вырванная из старопечатного свода законов. В ней примечательным было только то, что каждую страницу покрывали точки — сотни, если не тысячи. Второй отличался во всем: узкая полоска бумаги чуть длиннее половины страницы современного блокнота, сплошь покрытая цифрами в ровных рядах, аккуратным и убористым почерком. Полоска была размером с закладку в обычном томике формата «кварто»; о том, что в таком качестве ею и пользовались, говорила посеревшая часть, по всей видимости торчавшая наружу. По счастью, сторона с цифрами во время долгого покоя на книжной полке была повернута вниз, и они, хоть и запыленные и выцветшие на свету и воздухе, еще поддавались расшифровке. Этот клочок я тщательно изучил под микроскопом, но не увидел признаков тайнописи, не считая того, что могло скрывать расположение цифр. Я достал страницу формата «фулскэп» и переписал их покрупнее, оставляя побольше места между рядами и самими цифрами.

Затем положил рядом свою копию и первую страницу с точками и пригляделся.

Вначале я главным образом сосредоточил внимание на цифрах, поскольку мне казалось, что эта система должна быть проще, раз в ней символы самодостаточны. В буквах с точками могло скрываться несколько элементов, поскольку их расположение бесконечно варьировалось, к тому же и сама необычность метода, непривычного для глаз, усложняла первые подступы к дешифровке. Впрочем, я не сомневался, что в конце концов найду точечный шифр более простым, стоит лишь раскрыть его секрет и привыкнуть к виду. Уже сам объем текста предполагал, что в действительности шифр прост, иначе перевод стал бы нескончаемой задачей.

Снова, снова и снова я перечитывал цифры. Из начала в конец и из конца в начало; вертикально; вверх и вниз, поскольку все столбцы и строчки были ровны и заполнены. Но не бросалось в глаза, с чего бы начать.

Конечно, тут и там попадались одинаковые комбинации цифр — то два, то три, то четыре символа вместе, но большие комбинации встречались реже и не выдавали ни намека на ключ!

Тогда от теории я перешел к практике и остаток рабочего времени в тот день посвятил созданию — при помощи микроскопа — увеличенной копии первой из печатных страниц, упростив заодно шрифт.

Затем как можно точнее воспроизвел и точки. Это и в самом деле было трудоемкое занятие. Закончив страницу, я, уже полуслепой, надел шляпу и прошелся вдоль берега к Уиннифолду. Влекло меня на Сэнди-Крейгс, но даже себе в мыслях я указал Уиннифолд — более дальнюю цель.

«Мужчины — род неверный» [23], — пел Бальтазар в пьесе: порой они обманывают даже себя. Или лишь притворяются — что есть новая и более запутанная форма все того же обмана.

Глава X. Чистый горизонт

Если настигнет хандра и захочется отвлечься от вечных раздумий о своей скуке, позвольте рекомендовать в качестве увлечения расшифровку тайнописи. На первых порах, возможно, человек отнесется к этому несерьезно и лишь улыбнется этакому пустяку. Но немного погодя, если достанет упорства или даже упрямства, которое есть и должно быть неотъемлемой частью мужского характера, он обнаружит, что это занятие захватит его, не оставляя времени почти ни на что иное. Что ни делай, сколько ни принимай твердых решений оставить это, как ни старайся найти тему увлекательней, а все равно от ускользающей загадки невозможно оторваться. Я, со своей стороны, могу честно сказать, что в течение всех дней и ночей от начала работы до возвращения мисс Аниты в Круден-Бей жил, питался и дышал тайнописью, видел о ней сны. Дни напролет меня не отпускала эта скрытая тайна; где бы я ни находился — в номере, предаваясь отдыху или самоистязанию, гулял ли по пляжу, на мысу, где ветер пел в ушах и волны бились у ног. До сих пор меня преследовала лишь Гормала, но даже те переживания уступили вечно окрыляющему, вечно обескураживающему опыту расшифровки криптограмм. А худшим чувством, только усугублявшим положение, было не только твердое убеждение, что криптограмма в этих бумагах есть, но и что мой разум уже напал на след. Время от времени, будь передо мной рукопись или ее копия, либо когда я выходил на улицу и вовсе о них не думал, меня охватывало вдохновение, приносило некую основополагающую мысль, чью важность я не мог охватить целиком.

Облегчение наступило только во вторник, когда в полдень я увидел, как в ворота въезжает двуколка и встает напротив почтового отделения.

Не теряя времени, я бросился туда и помог дамам сойти. Марджори протянула обе руки и спрыгнула легко, но пожилой даме потребовалось немало усилий. И вот так всегда, с каждым молодым человеком: любая женщина, молодая или старая, самозабвенно желает, чтобы ее носили на руках — кроме той одной, кого ему носить хотелось бы.

Когда миссис Джек и «ее подруга» вошли в гостиную, последняя сказала:

— Надеюсь, вы простите нас за доставленные хлопоты.

— Ничего страшного, — ответил я, и как же мягко это было сказано! — Мне это только в удовольствие.

— Благодарю, — продолжила она серьезно, — это очень любезно. Мы хотели бы снова прибегнуть к вашей доброте и попросить, чтобы вы сопроводили нас на ту скалу. Я еще не закончила свой набросок, а я не люблю, когда меня прерывают.

— Не закончила набросок, дорогая моя? — повторила миссис Джек голосом, явно выдававшим, что для нее это новость. — О чем ты, Марджори: его же смыло в море раньше, чем мистер Хантер пришел на помощь!

Щеки девушки тут же окрасил легкий румянец, показывая, что она понимает, в какое неудобное положение ее поставило неуместное замечание старшей, но она отважно продолжала:

— О да, я знаю! Я имела в виду, что, раз решив сделать набросок, я закончу его любой ценой, пусть даже первая попытка не удалась. Если, конечно, дорогая миссис Джек, вы не против снова туда отправиться.

— О, дорогая, — произнесла пожилая дама, — ну разумеется, я сделаю все, о чем вы попросите. Но, надеюсь, будет довольно и того, что я посижу на камешке рядом? После нашего приключения я предпочитаю твердую почву любому месту, откуда того гляди придется спасаться вплавь.

Отвечая ей, Марджори улыбнулась мне.

— Это совершенно замечательно. И заодно сможете держать у себя корзинку с ланчем и присматривать за мной и приливом.

Итак, я послал в Уиннифолд указание готовить лодку к нашему прибытию. Пока дамы собирались на прогулку, я вернулся в номер и положил в карман бумаги из сундука и свои копии. А заодно письмо, которое не смог отправить.

Добравшись до Уиннифолда, мы с мисс Анитой спустились по крутому зигзагу на пляж за одним из мальчишек Джона Хэя, а второй повел миссис Джек к Сэнди-Крейгс через перешеек.

На крутой тропе ко мне вернулся образ призрачной процессии, размеренно поднимавшейся в канун Ламмаса; я машинально оглянулся проверить, не следит ли за нами Гормала. Увидев, что ее нет, я вздохнул свободнее.

Мне всей душой хотелось повезти мисс Аниту на лодке одному, но я боялся, что это небезопасно. Идти на веслах среди рифов Скейрс — дело нешуточное, а теперь я оберегал слишком дорогое сокровище, чтобы так рисковать. Поэтому мы с юным Хэем налегали на весла, причем юнец находился на носу и правил. Такое положение дел совершенно меня устраивало, ведь я находился вблизи от своей спутницы и лицом к ней. Вид ее в любое время доставлял мне удовольствие, и меня поймет каждый мужчина, но сегодня лучившиеся на ее лице рвение и радость приводили меня в особенный восторг. День выдался лучше не бывает: ясный, яркий, лишь легкая рябь на воде, прогревшейся на июльском солнце. На поверхности моря дрожали блики, словно оно усыпано алмазами, и на одни только линии течения, вившиеся на дне между скалами, можно было смотреть бесконечно. Мы шли медленно, как оно надежнее в этих водах, особенно сейчас, когда подходил к концу отлив. Мальчишка как будто знал каждый из множества камней, торчащих из воды, и чутьем замечал и те, что скрывались ниже, а потому вел нас хитрым курсом. Я попросил обойти внешние скалы, откуда при нашем приближении взмыли с криками тысячи чаек; когда мы крались под самой крупной скалой, нас охватило таинственное ощущение, будто мы недостойны здесь находиться, — так бывает на глубокой воде в тени рифов. Я видел, что Марджори засомневалась — или почувствовала опасность — и вцепилась в планшири так, что побелели костяшки. Когда мы обошли Рейви-о-Пиркаппис и увидели, как среди острых скал бурлит вода, она так побледнела, что я было заволновался. Хотелось ее спросить, но поскольку мне по опыту была известна ее смелость и я знал, что она бы предпочла, чтобы я смолчал, я притворился, будто ничего не заметил. Впрочем, в женском обществе мужское притворство ничего не стоит. Она сразу увидела меня насквозь и со слабой улыбкой, озарившей ее бледность, словно солнечные лучи, упавшие на снег, сказала тихим шепотом, чтобы не расслышал мальчишка-рыбак: