Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия

Княжна Асано отступила назад в темноту комнат и снова пошла по пути крови и разрушений. На этом пути она не встретила ни одного человека, но ее по-прежнему сопровождал плач женщин, доносившийся из какой-то дальней комнаты.

Хансиро был поражен: его любимая, войдя в ворота усадьбы врага укротителем огня, вышла из них в обличье священника. Ее прекрасное лицо было бесстрастно, но глаза сияли торжеством победы. Дочь князя Асано взяла свою нагинату и спокойно встала рядом со своим возлюбленным и защитником. Они стали ожидать появления сорока семи ронинов из Ако.

Наконец Оёси вывел на улицу свой усталый отряд. Толпа зашумела. Одежда воинов из Ако была порвана и испачкана кровью. Раненые бойцы опирались на плечи своих товарищей. Кое-кто из стариков пошатывался от изнеможения. Онодэра Дзунай — окровавленный лоскут перевязывал его седую голову — выступил вперед.

— Князь Кира Кодзукэ-но сукэ Ёсинака мертв. Мы успокоили душу нашего господина, Асано Такуми-но Ками. Мы не хотим вреда никому другому, — объявил Онодэра и вернулся к товарищам.

Воины из Ако построились по дворе. Впереди колонны встали двое воинов с копьями и боец, который нес на шесте ларец с завернутой в широкий рукав шелкового халата головой Киры. Несколько воинов заняли места за ронином с ларцом в качестве почетной стражи. После них в одиночестве встал Оёси, за ним его сын Тикара, поддерживавший семидесятисемилетнего старца. Зазвонил колокол соседнего храма, отмечая час Зайца. Оёси остановился перед Кошечкой и улыбнулся ей:

— Химэ, я никогда не знал, что вы так похожи на святую.

Кошечка дотронулась кончиками пальцев до черного ежика на своей голове, и шары ее четок стукнули друг о друга.

— Куда вы пойдете теперь, сэнсэй?

— Если нас никто не остановит — в храм «Весенний холм». Там мы сожжем благовония, положим этот дар на могилу нашего князя и расскажем ему о своих слабых стараниях выполнить небольшую часть нашего долга перед ним.

Оёси достал из куртки два сложенных листа бумаги. Он не предполагал, что сможет сам передать их княжне Асано.

— Я глубоко сожалею, что не могу задержаться в пути, чтобы повидаться с вашей матерью, — советник протянул Кошечке письма. — Одно из них для вас. Не могли бы вы передать вашей матери другое?

Кошечка приняла письма обеими руками и низко поклонилась. Прежде чем она успела выпрямиться, Оёси вернулся на свое место в строю, и сорок семь воинов зашагали по снегу навстречу мерцанию заходящей луны.

Кошечка стояла, согнувшись в поклоне, и глядела на удаляющиеся спины воинов, пока верные самураи князя Асано не скрылись из глаз.

Лишь после того, как последний из мстителей исчез за углом, а скрип снега под сандалиями отряда и перезвон оружия затихли вдали, Кошечка взглянула на письма. На одном княжна Асано увидела имя матери и почувствовала такую сильную тоску по ней, что у нее заныла грудь. Она поняла, что теперь может, ничего не опасаясь, увидеться с матерью и няней.

Крошечный домик, где они жили, теперь казался ей огромным, как дворец. По дороге туда она купит древесного угля, наполнит им все жаровни и согреет там каждый уголок. И еще пошлет записку Касанэ в «верхний» дом князя Хино.

Молодая женщина взглянула на второе письмо. Оно было адресовано «той, кто желает цветов». Кошечка почти забыла это свое прозвище, взятое из первой строки старинного стихотворения. Так учитель Оёси прозвал ее в детстве за то, что она каждую весну просила его отвезти ее посмотреть на цветы вишен в Мукодзиму, на берег Сумиды.

Дрожащими пальцами молодая женщина развернула лист и прочла предназначенное ей стихотворение, держа бумагу так, чтобы текст письма прочел Хансиро. Почерк Оёси был таким родным и знакомым! Княжна Асано словно встретилась с дорогим другом, которого она долго не видела, но с которым теперь может не расставаться до конца своей жизни.

«Помни: внутри борющихся почек на ветвях среди заснеженных гор живет весна», — писал Оёси.

— Моя госпожа, — прозвучал за спиной молодой женщины знакомый голос.

Кошечка повернулась и увидела Гадюку и Холодного Риса. Носильщики низко поклонились княжне:

— Мы к вашим услугам и готовы отвезти вас куда угодно.

— Куда ты хочешь поехать? — тихо и ласково спросил Хансиро.

— Домой, — ответила Кошечка.

Эпилог

Мстители провели этот день в Сэнгакудзи. Затем их допросил правительственный инспектор. Оёси, его сын Тикара и еще четырнадцать воинов из отряда были отданы под охрану князю Хосокаве, а остальные самураи из Ако — трем другим князьям. В домах этих князей мстители ожидали, пока правительство решит их судьбу. С ними обращались как с почетными гостями, а в это время весь Эдо спорил о них. Властям было подано множество просьб сохранить жизнь воинам князя Асано, так как они в своих действиях оставались верны духу Пути воина — кодексу самурайской чести. Через шесть недель правительство наконец вынесло приговор.

Большой Правительственный совет учел смягчающие обстоятельства и позволил верным ронинам из Ако умереть как самураям, а не как преступникам. Члены совета явно согласились с могущественным настоятелем храма Уэно, который заявил, что если ронины из Ако останутся в живых, они в будущем могут совершить что-нибудь, оскверняющее чистоту их деяния. Знатнейшие князья Японии собрались в саду князя Хосокавы, чтобы присутствовать при исполнении приговора.

Кошечка и Хансиро пришли туда раньше других. Скрытые бамбуковой ширмой, они наблюдали печальный обряд через вплетенную в нее решетку. Вишня рядом с ними была покрыта белыми цветами, но княжна и воин не чувствовали их аромата — его заглушал резкий металлический запах крови, пропитавший воздух в саду.

Кошечка была в скромном траурном кимоно, Хансиро в церемониальных хакама и безрукавке с гербом Мацудайры Аки-но Ками, главы того рода, младшей ветвью которого являлась княжеская семья Асано. По просьбе советника Оёси князь Аки-но Ками без огласки предоставил Кошечке, Хансиро, а также их верным слугам Касанэ и Синтаро должности в своем доме в Эдо. Но свадьбу свою Кошечка и Хансиро сыграли в доме князя Хосокавы, чтобы Оёси мог присутствовать на ней.

Через ширму Кошечка и Хансиро видели угол голой, без единой травинки, площадки, ограниченной с двух сторон полом-помостом террасы дома Хосокавы. Знатные князья сидели — кто вдоль края террасы, кто на уложенных на землю циновках. В центре площадки лежали в ряд три перевернутых татами. Там был расстелен кусок белой ткани, но он не скрывал пятен свежей крови.

Позади этого небольшого возвышения были воткнуты в землю шесты и между ними протянуты веревки. На веревках висел белый шелковый занавес, за который падали тела расставшихся с жизнью воинов. Он покачивался под порывами легкого ветерка. Пятнадцать человек уже исчезли за ним этим утром.

Воины из Ако шли на смерть в порядке своих должностей, и теперь должен был умереть последний из них — Оёси. Кошечка попрощалась со своим учителем накануне вечером, но жалела, что не может сейчас подойти к нему и сказать, что его сын умер достойно. Княжна Асано увидела, как к помосту идет тот, кто помогает. Он обнажил меч и встал возле занавеса.

Хансиро взглянул на Кошечку и прошептал:

— Победитель и побежденный…

Она мысленно закончила стихотворение: «Победитель и побежденный лишь капли росы, вспышки молнии, видения».

Собравшиеся в саду люди молчали, но когда Оёси вышел из дверей дома, они вздохнули все сразу, и этот вздох словно вырвался из одной огромной груди. Приблизившись к занавесу, советник шагнул на смертное возвышение, поклонился и встал на колени. Кошечка смотрела на него глазами, полными слез, и ей казалось, что фигура Оёси колеблется в воздухе.

«Прощай, сэнсэй», — подумала она и знала в этот миг, что древние правы: ее любовь и память будут сопровождать учителя в его долгом загробном пути.