Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
– Как-то раз, – сказала она, – жрица, наставлявшая нас в боевых искусствах, застала меня в слезах. Я думала, что она побьет меня как трусиху. Но она со смехом обняла меня и сказала, что из меня выйдет лучший мужчина, чем из моего брата. Тогда я и плакала в последний раз, если не считать того дня.
Однажды я спросил у Ипполиты, что бывает с девами, когда они стареют. Она отвечала, что некоторые становятся провидицами и обретают пророческий дар; остальные могут при желании служить Артемиде в храме, расположенном на равнине. Чаще же, впрочем, они предпочитают смерть: иные прыгают с утеса, но в основном убивают себя в священном трансе во время совершения мистерии.
– Так поступила бы и я сама. Я решила, что не стану дожидаться, пока дряхлость унесет мою красоту и окостенит тело, убивая его при жизни. Но теперь старость не страшит меня, потому что ты будешь рядом.
Она даже не спросила, как сделала бы любая другая женщина, буду ли я и тогда любить ее.
Однажды к нам явился кентавр с дарами – диким медом, ничего другого у них нет – и стал знаками просить убить зверя, уносившего их детей. Мы принялись обыскивать все чащобы в поисках волка, и я услышал позади себя яростный рык; вернувшись, я обнаружил на копье Ипполиты взрослого леопарда. Я хотел было помочь, но она крикнула со свирепостью раненого зверя:
– Нет! Он мой!
Мне было трудно предоставить ее самой себе, она поняла это и потом извинилась, не забывая про переполняющий ее триумф. И вместе с тем она умела свистом призывать пичуг к себе на ладонь и таскала в дом всякую живность: голубя с подраненным крылом, лисенка, которого кормила, пока за ним не явилась мамаша-лисица. Меня он кусал, а с нею возился, словно щенок.
Она все время просила меня научить ее борцовским приемам. Поддразнивая Ипполиту, я говорил сначала, что держу их в тайне. Но наконец, расхохотавшись, сказал:
– Ну хорошо, только найдем мягкое место, где не больно падать. Я не хочу, чтобы ты была вся в ссадинах и синяках, а мужа, моя девочка, тебе иначе не одолеть.
Мы обнаружили в сосняке лощину, в которую ветром нанесло опавших игл, и, спустившись в нее, как подобает разделись по пояс. Она была столь же быстра, как и я, хватало и силы – если не затягивать схватку. Застичь друг друга врасплох мы не могли, поскольку слишком уж хорошо понимали друг друга; но она училась быстро и успела полюбить это занятие, утверждая, что оно напоминает ей возню львов.
Она повалила меня, а я увлек ее за собой, и мы покатились по упругому слою игл, не намереваясь подниматься. Тут она внезапно умолкла и, отодвинувшись от меня, проговорила:
– На нас смотрят.
Я поднял взгляд. Неподалеку, покашливая в бороду и гладя ее, стоял один из знатных афинян, которого, отплывая, я назначил судьей.
Поднявшись, я направился к нему, гадая о том, какие еще скверные новости могли заставить его лично отправиться в такую даль, вместо того чтобы послать гонца. Или Мегара восстала? Или паллантиды приплыли из-за моря? Он поприветствовал меня – как-то неуверенно и стараясь смотреть на кончик собственного носа. Я сразу понял, в чем дело, и сказал:
– Ну?
Он поведал мне какую-то наперед выученную историю; дела эти могли бы уладить несколько копейщиков или он сам, вынеся приговор. Еще он сказал, что на каком-то из кораблей пришла весть о моей хвори. Но все было ясно и так. Воины наговорили целую кучу глупостей. Да, на пути туда Тесей был в себе, он захватил Колхиду и наполнил их руки добычей. Все было отлично, пока амазонка не наложила на него свои скифские чары. Она выкрала душу из груди его в обмен на неуязвимость против оружия. А потом он оставил свои корабли – так в полнолуние вожак бросает свору ради волчицы, чтобы в безумии носиться с ней по лесам.
Но открывать вслух этому человеку его же собственные думы было ниже моего достоинства. Я ответил, что, раз уж в Афинах никто не может без меня самостоятельно справиться даже с пустяковым вопросом, придется мне наконец вернуться и заняться делами. Я видел, что иного выхода нет: время отдыха кончилось. Если подобная сплетня распространится и выберется за пределы страны, кто-нибудь из врагов может усмотреть в ней свой шанс; и тогда эти дурни сами же накличут беду на собственную голову.
Я повернулся, чтобы заговорить с Ипполитой, но она исчезла, хотя я не слышал шагов. Так бывало и в ту пору, и после: если она полагала, что мешает мне, то исчезала бесшумно, словно олень в чащобе. А потом возвращалась столь же неслышно – ничего не говоря из гордости и любви.
Самозваный опекун явился не в одиночестве. В доме меня поджидали еще три таких же, приехавших поглядеть, во что я превратился в зачарованном виде. Лучший из них – думаю, он и впрямь боялся за меня, – передал мне перевязанную веревкой табличку. Ее послал Аминтор, которому, отплывая, я передал войско. Он мог поступать как угодно и посему предпочел написать свое послание на старокритском. Язык этот используется в обрядах игры с быком и местными жителями; выучить его можно только на Крите. Мрачные физиономии свидетельствовали, что все мои гости успели заглянуть внутрь. После приветствий шли слова:
«Твои копейщики, владыка, справятся с любым делом до той поры, пока ты не решишь вернуться. Я видел наклонности твоего сердца на Бычьем дворе, но тогда судьба возражала. Мы, не забывшие, будем рады отважной и прекрасной».
После нашего возвращения он женился на Хрисе, лучшей среди всех девушек, игравших с быком; он понимал меня. Но события и впрямь зашли чересчур далеко, если Аминтор посчитал послание необходимым.
Я велел слуге принести вина. Наверно, они намеревались заночевать в моем доме, пока не увидели эту хижину. Глаза их бродили по всем четырем стенам, останавливаясь на ложе. Они уже начинали надоедать мне.
– Не буду вас задерживать, – проговорил я. – Тропа опасна в вечерних туманах. Я хочу, чтобы моему главному домоправителю в Афинах передали весть – пошлите гонца, если в гавани нет кораблей. Я хочу, чтобы отомкнули покои царицы, запертые еще при жизни моего отца, пусть в них приберут, обновят роспись и украсят. Пусть подготовят их к моему возвращению.
Наступила пауза. Друг на друга они не глядели; как я понял, просто не смели. Но мыслишки их переплетались, как на ветру клочья порванной паутины.
– Вы прибыли сюда кораблем, – сказал я. – Подобает ли он моему сану?
Они ответили, что корабль приготовили наилучшим образом.
– Владычица Ипполита прибудет со мной. В своей земле она была царственной жрицей, и ей подобает почтение. Можете идти.
Приложив кулаки к груди, они попятились к выходу. Но в дверях словно зацепились за что-то и остановились, моргая. Младшие теснились за старшим. Главный среди них, тот, что отыскал нас в лесу, никак не мог выдавить слов, рыбьей костью засевших в горле. Я ждал, барабаня пальцами по поясу. Наконец он разродился:
