Борис Климычев - Корона скифа (сборник)
— Твою мать! — сказал Аркадий, минут двадцать прошло? Так? Берите чемодан с камнями и айда все вместе Савелия выручать, друг у меня — хромой, один я не справлюсь. Рыжий-конопатый почесал затылок, сказал:
— В этом чемодане — пуда три или боле. С ним бегать-прыгать не приходится. Пусть Васька везет чемодан в Каинск. А я, так и быть, с вами пойду, моя вина, мне и пропадать. Между прочим, меня Степкой кличут.
Рыжий пожал руку Ваське, допил водку. Он лихо нахлобучил косматую шапку и, впереди всех, помчал в тамбур. Там он достал из кармана целую связку ключей. Отпер поездную дверь. Стоял, вглядывался в метель, потом сказал:
— Как поворот будет, так и прыгаем. На повороте он ход сбавляет.
— Смотрю я на тебя, ты похож на меня, — сказал Аркашка, — недаром мы оба рыжие.
— Там разберемся! — отвечал Степка, — ну, господи благослови!..
Подать козлу сигару!
Выручальщики покойника спрыгнули с поезда вполне благополучно, машинист на крутом повороте так замедлил ход, что поезд можно было догнать простым скорым шагом.
— Слава тебе господи! — перекрестился Федька после удачного прыжка с поезда. — Мог бы вторую ногу повредить, тогда бы — хана.
— Это сколько же верст успел поезд отмахать, после того как вы с него нашего Савелия скинули? — сказал Аркашка, озирая засыпанную снегом безжизненную равнину. Кочки, присыпанные снегом — до самого горизонта. Все безжизненно, только возле железнодорожной колеи снег почернел от угольной пыли.
— Верст десять, пожалуй, — задумчиво сказал Степан.
— Хорошо, если десять. Ты хоть в шинелке, а мы с Федькой раздеты, да еще он хромой, ну, брат, я тебя загрызу, ежели пока мы шкандыбаем, нашего Савелия волки слопают. Что же тогда я скажу его несчастной матери?
Степан испуганно моргал:
— Мы же не нарочно.
Они пошли в неизвестность. Шпалы имели ту особенность, что располагались то шире, то уже. Шагать по ним неудобно, и ступать мимо них тоже нехорошо: того гляди, запнешься. Особенно был удручен этим охромевший Федька. Аркашка на ходу матерился, причем ругательства не повторялись не разу, он имел их такой запас, что хватило бы материться до самого Омска.
И полчаса не прошло, а они уже выбились из сил. Аркашка схватил за ворот Степана:
— Вытряхайся из шинелки! По очереди будем в ней щеголять! Сейчас моя очередь, потом Федьке поносить дам, а ты пока померзни.
А через минуту за поворотам они увидели несколько длинных глинобитных мазанок, каменную железнодорожную будку, и один деревянный дом. От этого поселения к нашим путникам с громким лаем мчались огромные лохматые псы.
На крыльцо деревянного дома выбежал человек в форме железнодорожника, свистнул собак, они немедленно побежали обратно. Черно-шинельный человек вглядывался в путников. А когда они приблизились, строго спросил:
— Кто такие? Документы есть?
Аркашка торопливо пояснил, что ездили в Омск за трупом убиенного томского юнкера Савелия. Но в тоннеле под названием Карлушка их раздели и деньги и документы забрали. Повезли покойника прямо в купе поезда, и вышло, что на мертвого Савелия солдаты уронили чемодан, испугались, что зашибли его, да и скинули на ходу. Теперь вот они сами слезли с поезда, ищут Савелия.
— Так ты из Томска? — сказал железнодорожник, — опиши-ка мне, братец, Второвский пассаж.
— Как не знать мне пассаж? — обрадовался Аркадий, — как не знать, я там дамочкам туфельки примерял, когда на приказчика учился. Второв Николай Александрович лично экзаменовал меня в младшие приказчики. Строгий человек, но справедливый.
Аркашка описал общежитие учеников приказчиков, рассказал о том, как парнишки смотрели в окна напротив, потому что там иногда появлялись полуголые артистки женского румынского оркестра. Рассказал и о графе Загорском, погубителе прекрасных жительниц Томска. И про огромный градусник Реомюра, и про музыкальный магазин.
— Достаточно! Я вижу, что вы именно те, за кого себя выдаете. Идемте в дом, — сказал железнодорожник, а то вы, видать, озябли.
Железнодорожника звали Петром Константиновичем, он был начальником полустанка. И выслушав грустную историю путешественников, заявил, что обязательно им поможет. Еще бы! Он был одним из главных помощников Второва! Живал в Томске, а потом вместе с хозяином отбыл в Москву. Знал он и купчиху Туглакову, мать Савелия.
— Гора с горой не сходится, гора с горой! — радовался Аркашка.
— Ну быстренько хлопните по полстаканчика самогону, возьмите по шмату сала. Я дам вам свои старые шубейки и поедем на дрезине искать бедного Савелия, а то как бы его, действительно, волки или собаки не слопали. Да, как же вы думали довести его в простом вагоне до Томска? Чудаки! Он бы у вас протух.
— Мы думали на какой-нибудь станции в вагон-холодильник его пристроить… — пояснил Аркадий.
Через несколько минут дрезина уже мчала навстречу леденящему ветру. Петр Константинович покрикивал:
— Ровнее, ребята! Нажимайте на рычаг сильно, но равномерно. Это английская дрезина, такая далеко не у каждого начальника полустанка имеется. Легкая на ходу, быстрая. Стоп-стоп! Не ваш ли это подопечный?
Дрезина затормозила. Возле насыпи лежал на боку Савелий. Одна рука подвернулась под голову, а край задравшейся шинели накрыл лицо. Казалось, и впрямь — спит солдат.
Савелия осторожно водрузили на дрезину. Заглядывая ему в лицо, Салов сказал:
— Смотри-ка, он даже не ушибся!
— Да уж теперь-то ему не больно! — подтвердил Аркашка, — не то что нам, и тащить нам его до Томска — не ближний свет.
— Не волнуйтесь! — сказал Петр Константинович, — я вам помогу.
Возвратились на полустанок. Начальник приказал рабочим положить тело Савелия в холодную каморку. Потом пошел в служебную будку где стрекотал служебной телеграфный аппарат. Выяснилось, что поезд с вагоном-холодильником будет только вечером через шесть часов.
— Идемте в дом! — пригласил путешественников Петр Константинович, — теперь уже и пообедать не грех.
Дом железнодорожного начальника был украшен дорогими картинами и статуэтками.
— Остатки прежней роскоши! — сказал он, заметив удивленные взгляды гостей. Вот вы, Аркадий, вспоминали добрым словом вашего учителя, Николая Александровича Второва. Он ведь не только магазины да гостиницы строил. Он до самого большевистского переворота расширял свое дело. В Подмосковье открыл первый сталелитейный завод. Затем открыл и крупные заводы химических веществ, боеприпасов. И что же?
Москва. Бомбардировка Кремля. Национализация. Вам непонятно, что такое национализация? Это, когда вы работали в поте лица, обрели достояние, а к вам приходят и говорят: «Это не ваше!» Граждане большевики не хотели видеть Второва во главе дела. Он сопротивлялся. Увеличил число акционеров. Часть денег поспешил разместить в зарубежных банках.
![Анатолий Бергер - Горесть неизреченная [сборник]](/uploads/posts/books/40475/40475.jpg)
