Борис Климычев - Корона скифа (сборник)
Не успели наши путешественники как следует обсудить все чудеса, которые им продемонстрировал зловредный старец, как случилось еще одно чудо, да такое страшное, что Федька Салов попятился крестясь:
— Свят, свят, свят! Господи помилуй!
Перед друзьями на перроне появилось существо с рогами и копытами, с ядовито-желтыми глазами, в которых светилось дьявольское ехидство. Это был огромный старый козел, и он… курил сигару! Курил взатяжку, криво улыбаясь большим ртом.
— Что, что, что это? — изумился Коля. Случившийся рядом путевой обходчик пояснил:
— Это наш станционный козел Васька. После каждого пассажирского поезда на перроне множество окурков остается. Он раз попробовал, понравилось, стал приходить к поездам и окурки жевать, особенно, сволочь, любил жевать окурки от дорогих сигар. Ну, мы взяли да и научили его курить. Теперь он окурок подберет, если он не горит, бежит за кем-нибудь, дескать, дайте прикурить! И даем! И курит. Не козел, а барин, прямо, граф какой-нибудь или барон.
Васька докурил сигару почти до кончика, что осталось, выплюнул в траву. Слегка боднул в зад Аркашку, и убежал за станционное здание.
— Вот гад! — удивился Аракадий.
А через полчаса прибыл поезд, которого ждали путешественники томичи. Тело Савелия поместили в вагоне-холодильнике. Федька, Степан и Аркадий устроились в общем вагоне. Там пахло махоркой, потом, чем-то утробным и смрадным. Люди сидели на полках и между ними на узлах и чемоданах. Плакали младенцы, кашляли и вздыхали старики. Аркашка зырил глазом — где, что плохо лежит. Ночью он разбудил Степку Федьку и Аркадия, зашептал:
— В вагоне — вшивота одна, красть нечего. Айда в холодильник, к мертвякам!
— Ты что? С ума съехал? — возмутился Федька, — на что нам мертвяки? Да и замок там.
— Молчи, деревня! Такие замки простым шилом открываются. А среди мертвяков офицеров полно. Шинели наилучшего сукна, сапоги новейшие, мундиры. Переоденемся в новое все, а на следующей остановке в свой вагон перейдем.
Быстро пробежали во тьме к холодильнику, Аркашка вскрыл и откатил дверь:
— Лезьте!
— Ты первый! — заныл Федька.
Аркашка уже был в вагоне, светил карманным фонариком и говорил вполголоса:
— Я первый! Шинель с полковника сам носить буду, а вот с этого майора шинельку продам али на что сменяю…
Тут Федьку и остальных ревность взяла: ишь ты, наш пострел, везде поспел. Ему лучшее, а им — ремки? Вскочили в холодильник, начали мертвых раздевать, у кого одежка получше. Примеряли, одевались. Увлеклись, обо всем забыли. Между тем поезд тронулся, набрал скорость. И вдруг что-то грохнуло, вагон качнуло, паровоз взревел. Переодетые офицерами вандалы свалились на мертвецов.
Рядом грохали выстрелы, кто-то кричал.
— А здесь что? — послышался чей-то властный голос. Сноп света ударил в глубь холодильника. — Ага! Здесь у мертвяков запрятались офицеры, заклятые враги народа! А ну, выпрыгивай по одному!
Аркашка в шинели полковника увидев перед собой богатыря в папахе, украшенной алой лентой, заныл:
— Не офицеры мы, вышли мы все из народа братской семьи трудовой, то есть братья по классу, как говорится…
— Дай руку, гнида! — гневно приказал богатырь. — Где же твои трудовые мозоли? Холеная барская рука. Тяжелее собственного хрена твоя рука никогда ничего не поднимала… Расстрелять! Всех! Без разговора!
Пулемет ударил по Аркашке, потом прошелся очередью по нутру вагона, скосив Федьку со Степаном и вонзив несколько пуль в покойников, в том числе и в бедного Савелия, которому, впрочем, от этого было ни холодно, ни жарко.
Скульпторы революции
Ноябрьский день был таким морозным, что плевок на лету превращался в ледышку. Оборонявшие Омск колчаковцы были выбиты из траншей и окопов, отстреливались на бегу, но никак не могли оторваться от наступавших бойцов, которых полковник Сенчура называл краснопузыми чертями.
Среди бегущей оравы то и дело взметывались фонтаны взрывов, разбрасывая осколки и мерзлую землю. Падали рядовые, падали офицеры. Через какое-то время отступающим удалось закрепиться в небольшом лесу, где было много естественных укрытий в виде увалов и ям.
Колчаковская разведывательно-истребительная бригада, которой командовал Сенчура была сформирована из людей обстрелянных еще на войне с германцами, из опытных и отважных воинов. Только Коля Зимний раньше никогда не воевал. Полковник каждую свободную минуту учил его многим солдатским премудростям, учил стрелять изо всех видов оружия, учил ползать по-пластунски, не поднимая головы, и используя каждую впадину и ложбину.
— Ни хрена! Лишь бы ползать умел, а маршировать после научишься! — говаривал он. У Сенчуры не было ни жены, ни детей, к Коле он относился, как к родному сыну. Вот и теперь, страшно матерясь, он толкнул Колю в шею:
— Катись в овраг! Стань за ствол дерева!
По лесу густо сыпали шрапнелью. Где-то на взгорке зачастили станковые пулеметы. Коля давно потерял перчатки, но странное дело: пальцы не мерзли, лицо не мерзло. Очевидно, в минуту опасности включаются какие-то особенные способности организма.
Подпоручик, только что бежавший рядом с Сенчурой, молча свалился в снег, и тотчас на снегу стало расплываться яркое красное пятно. Изо рта подпоручика выползали розовые пузыри, он хрипел.
— Испекся! — сказал Сенчура, склонился над офицером, снимая с него погоны. Затем полковник быстро сбежал в овраг, запаленно дыша сказал Коле:
— Поздравляю с производством в подпоручики. Вот ты и стал офицером, как отец.
Сенчура торопливо сорвал с Коли солдатские погоны и надел офицерские.
— Теперь слушай, приказываю тебе вместе с санитарами доставить в тыл раненых. Вон за той рощицей уже первые домишки Омска. Твоя задача отогреть раненых в теплых избах, вызвать к ним врача. Как это ты не будешь отступать? Приказы не обсуждаются, а выполняются. Наша борьба только начинается. Верховный главнокомандующий Колчак предпринял наступление на Москву. Ты еще пройдешь парадом по первопрестольной. Ты нужен родине. Подготовь носилки. Как только мы пойдем в контратаку, вырывайтесь из леса, бегите до рощицы, затем в слободку. Постарайся сохранить людей, передать в надежные руки раненых. Все! Иди!
Сенчура вынул из кармана гранату, метнул ее в сторону наступавших.
— За мной, чудо богатыри! Бей красную сволоту! Ура!
Бежавший впереди полковника пулеметчик, строчивший из ручного пулемета, вдруг упал, словно обо что-то споткнулся. Сенчура схватил пулемет, опер его о мертвого пулеметчика и принялся строчить. Он уже заметил, что его группа взята в кольцо. Там и сям между деревьями перебегали люди в суконных шлемах с высокими шишаками. Шлемы эти были пошиты еще при царе по эскизам художника Васнецова. По его же наметкам были пошиты шинели с кожаными застежками поперек груди, как у древнерусских ратников. Обмундирование это было подготовлено для парада русской армии в Берлине, который должен был состояться после падения немецкой столицы. Но с Берлином получился конфуз. Не взяли. А потом грянула революция. Праздничное обмундирование осталась на складах. Теперь большевистская власть одела в него красноармейцев и красных командиров. На шлемы они спереди пришили большие красные звезды. «Это чтобы было лучше целить вам прямо в лоб!» — мысленно иронизировал Сенчура, и заматерился, так как в пулемете кончились патроны.
![Анатолий Бергер - Горесть неизреченная [сборник]](/uploads/posts/books/40475/40475.jpg)
