Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия
— Это не уличная потасовка. В деле участвуют люди чести, твердо решившие исправить этот мир, рассчитавшись за гнусное злодейство, — медленно произнес Хансиро.
— Я не дурак, Тоса. — Тон Тюбэя оставался дружеским, плотник показывал, что не считает себя всерьез оскорбленным. Но он перестал улыбаться. — Я знаю, о ком идет речь.
— Кто еще знает?
Тюбэй усмехнулся:
— Гадюка сказал только мне, но все догадываются. Эдо два года ждал этой ночи.
— Если так, то, возможно, тот, на кого нападут, тоже о чем-то подозревает?
— Не больше, чем всегда. Уже два года Кира отовсюду ждет опасности, как кот, засунувший голову в мешок. Он редко высовывается из дома. — Тюбэй любовно погладил свои усы. — У моей жены есть родственник, торговец рисом. Он говорит, что Кира разоряется на еде для своих дополнительных охранников. Только недавно он отослал часть лучников Уэсудзи обратно в Адзабу, должно быть для того, чтобы его сын какое-то время содержал их сам.
— Если бы Кира поступил достойно и вспорол себе живот или хотя бы обрил себе голову и стал служителем Будды в искупление своего греха, народ мог бы стать к нему добрее.
— Смягчить сердце важней, чем обрить голову, — отозвался Тюбэй. — А сердце Киры жестоко, каким было всегда. Даже среди нас, жалких горожан Эдо, есть много таких, кто с радостью увидит, как он поплатится за свои дела.
— Это дело не для простых людей, — сказал Хансиро, сурово глядя на старшину отокодатэ, чтобы тот как следует усвоил его слова. — Участие простолюдинов ляжет пятном на честь тех воинов, о которых мы говорим. Это понятно?
— Да, Тоса. Понятно, — ответил Тюбэй.
Плотник встал, подошел к выходу из-под навеса и, стоя в прямоугольном пятне лунного света, взглянул вверх:
— Мой старый добрый друг Гадюка предложил мне прогуляться с вами по улицам и полюбоваться луной. — Тюбэй раскинул руки, словно обнимая сияющий диск, потом повернулся к Гадюке и Хансиро и спросил: — Идем?
Весь следующий час Тюбэй показывал Хансиро, какие ворота между улицами остаются открытыми, а какие запирают, где есть удобные места для наблюдателей и какие из переулков кончаются тупиками. Кроме того, он познакомил Хансиро со сторожами ворот и с группой пожарных, выполнявших ночной обход. На прощание пожарные подарили Хансиро два коричневых форменных плаща.
Хансиро вернулся к гостинице и вошел в нее через маленькую боковую дверь, которую за плату оставил для него открытой дежуривший ночью слуга. Стараясь ступать тихо, он миновал тускло освещенный коридор и добрался до своей комнаты.
Там он скинул поношенную одежду, обернул бедра лучшей — белой — сатиновой повязкой, потом надел новую нижнюю рубаху из шелка сорта хабутаэ, черно-белый шелковый халат и черные хакама. Священное дело, в котором ему предстояло участвовать этой ночью, требовало полной чистоты — чистоты сердца, ума, тела и одежды.
Переодевшись, Хансиро встал на колени у постели и нежно дотронулся до бедра Кошечки.
— Пора? — Кошечка, еще не вполне проснувшаяся, провела рукой по своей голове, на которой за эти шесть дней вырос черный пушок.
— Да.
Она встала, плотнее запахнула свой стеганый спальный халат, потом подошла к письменному столику и написала на листке бумаги то, что не решалась произнести вслух: «О чем ты говорил с сэнсэем?»
Пока Хансиро энергично водил по бумаге кистью, Кошечка опустилась на колени и завязала его обмотки.
«Я предложил ему свои услуги, и он принял их. Мы будем следить за домом Киры и предупредим Оёси, если кто-нибудь попытается добраться до Уэсудзи».
«Гадюка что-то замышляет». Почерк Кошечки выдавал ее тревогу, она боялась, что постороннее вмешательство может нарушить планы мстителей.
«Я знаю».
Хансиро отложил кисть и помог Кошечке завязать шнуры ее хакама. Потом он три раза обернул длинный пояс вокруг ее талии. Наклонившись, чтобы завязать пояс воинским узлом «стрекоза», Хансиро перегнулся через плечо Кошечки и шепнул ей на ухо:
— Он и старшина ремесленников Хондзё показали мне подходы к дому Киры, пока ты спала. Но они понимают, что не должны вмешиваться.
Одевшись, Кошечка накрыла свою бритую голову большим платком, уложила его складками вдоль щек и завязала под подбородком. Хансиро сжег благовонную палочку в своем покрытом черным лаком шлеме, имеющем форму мелкой чаши. Если сегодня дела пойдут плохо, если в квартале Хондзё начнется бой и враги отрубят его голову, она будет издавать приятный запах.
Потом воин и княжна Асано зажгли благовония перед алтарем, стоявшим в скромно украшенном шкафчике. Сложив ладони и склонив головы, они помолились Амиде Будде и божеству — покровителю воинов и вместе прочли «Алмазную сутру»:
После молитвы заговорщики сожгли свои записки. Хансиро засунул за пояс мечи, надел плащ пожарного, привязал к поясу шлем, а колчан укрепил на спине, так чтобы оперение стрел вздымалось у него над головой пышным веером, и взял в руки лук.
Когда он подавал Кошечке второй плащ, ее глаза вдруг наполнились слезами. Она погладила рукой жесткий холст:
— Мой отец… — Голос Кошечки задрожал и пресекся. — Мой отец очень заботился о своих укротителях огня.
Пожарная команда князя Асано насчитывала более пятидесяти человек, выбранных из числа самых сильных и статных воинов, служивших семье владельцев Ако. Эти молодцы были обучены лучше других и имели превосходное снаряжение. Кошечка вспомнила, с какой гордостью в душе она наблюдала за их тренировками. Молодые атлеты так внушительно выглядели в своих кожаных куртках, с кирками и баграми на плечах!..
Хансиро помог Кошечке надеть на голову капюшон, потом взял лицо любимой в свои большие ладони, прижался лбом к ее лбу и так постоял несколько мгновений. Потом Кошечка взяла нагинату, и заговорщики вышли в тишину заснеженной улицы.
ГЛАВА 78
Вершина искусства боя
Как и во всем Эдо, в округе Хондзё большинство узких боковых улочек перегораживали ворота. Сейчас почти все эти ворота были закрыты, и привратники спали в своих крошечных сторожках рядом с ними. Но ворота главной улицы округа — проезда, который пересекал Хондзё севернее моста Рёгоку, всегда оставались распахнутыми, чтобы пожарные команды и жители округа могли свободно передвигаться, если где-либо вспыхнет пламя. Хансиро и Кошечка шагали рука об руку прямо посередине этого проезда.
Снег, выпавший вечером, тонким слоем покрывал грязную, истоптанную за день мостовую. Он заглушал шлепки двух пар сандалий мнимых пожарных, хотя ни Кошечка, ни Хансиро не старались идти бесшумно.
Хотя нагината, пара мечей, лук в семь сяку и полный колчан стрел были довольно странным снаряжением для борьбы с огнем, Тюбэй пообещал Хансиро, что никто этой ночью не помешает княжне Асано, и потому таиться не имело смысла.
Мнимые пожарные вошли в торговую часть округа. Здесь улицы были проложены между рядами тесно примыкающих друг к другу закрытых лавок и многоквартирных домов. У стены одного из больших зданий громоздились пожарные ведра. Дом этот, как и все соседние строения, выходил фасадом прямо на проезжую часть, не имея ни двора, ни садика. К карнизу первого этажа здания была приставлена лестница, которая позволяла подняться на небольшую каланчу.
Кошечка первой взобралась на крышу дома. Она миновала карнизы первого и второго этажей и поднялась на маленькую крытую площадку, надстроенную над острым гребнем крыши. Домом этим владел Тюбэй. Возле помещавшейся во дворе открытой мастерской, где плотник беседовал с Хансиро и Гадюкой, был разбит маленький садик, красота которого казалась неземной в лунном свете, а в планировке чувствовался утонченный вкус. Кошечка удивилась: оказывается, чувство изящного присуще не только людям высших сословий.
