Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия

Из какого-то далекого храма донесся полуночный звон колоколов. Пора было вставать. Хансиро полежал еще несколько мгновений, дыша в одном ритме с Кошечкой и наслаждаясь теплом гибкого тела, плотно прижавшегося к нему, потом убрал руку с ее талии и отодвинулся. Вставая с постели, Хансиро прикрыл одеялом голую спину Кошечки и аккуратно подоткнул его край, чтобы прохладный комнатный воздух не разбудил молодую женщину.

Лучший наряд Хансиро и одежда, которую Кошечка носила, играя роль его ученика, были наброшены на вешалки и пропитывались ароматным дымом из стоявших под ними курильниц. Оружие скитальцев — мечи, длинный лук, колчан со стрелами, шлем Хансиро и нагината Кошечки — лежало перед токономой.

За шлемом и луком Хансиро пришлось завернуть в свою крошечную комнатку, которую он снимал в арендном многоквартирном доме. Пока Хансиро бегал к себе, Гадюка и Холодный Рис ждали его на улице, охраняя свою пассажирку. Воин из Тосы порадовался тому, что Кошечка крепко спала и не видела, в каком бедном квартале он живет.

После этого носильщики и Хансиро пробежали, расталкивая плотную толпу прохожих по высокому горбатому мосту Рёгоку. Река Сумида под ними была забита прогулочными лодками, в которых веселые компании горожан пили, ели и любовались лунным светом на снегу. Гирлянды фонарей, украшавшие лодки, усеяли реку как звездное небо. Воздух наполняли аппетитные запахи, и отовсюду доносились удары ручных барабанов, звуки сямисэнов и смех.

Носильщики каго и Хансиро миновали людный, ярко освещенный квартал складов, винных лавок и прибрежных кабачков и вбежали в ворота квартала Хондзё. По его тихим уединенным улочкам они быстро добрались до гостиницы «Круг». Хансиро внес туда спящую Кошечку на руках через маленькую дверцу в парадных воротах.

Теперь для него настало время готовиться к предстоящей ночи.

Хансиро надел не тот новый наряд, который он купил, когда решил дать клятву служить княжне Асано, а старые хакама, курку и подбитый ватой плащ. Он написал Кошечке записку на случай, если она проснется, хотя и не сомневался, что усталая женщина проспит до его возвращения. Когда они прибыли в гостиницу, Кошечка спала так крепко, что Хансиро казалось, будто от ее тела отлетела душа и носится где-то рядом. Один раз Кошечка с трудом разлепила глаза, и то лишь для того, чтобы кое-как погрузиться в ванну.

Хансиро продел мечи за пояс, расположил каждый из них под безупречно верным углом и вышел из комнаты, бесшумно ступая обутыми в таби ногами.

За воротами его поджидал Гадюка с веселой компанией плотников, кровельщиков, штукатуров и каменщиков. Эти люди делали вид, что раньше времени начали праздновать Новый год.

Еще в храме «Весенний холм» Хансиро понял: Гадюка твердо решил помогать Кошечке независимо от того, хочет она этого или нет. Поэтому воина из Тосы ничуть не удивило, что старшина носильщиков каго, пока он спал, обеспечил делу княжны Асано поддержку отокодатэ округа Хондзё. Словом отокодатэ, означавшим «храбрецы», называли себя созданные горожанами отряды самообороны. Впрочем, Хансиро мысленно назвал «храбрецов» менее лестно: мати якко — «люди из городских низов». Союз с Гадюкой и его друзьями казался самураю из Тосы полезным, но не очень желательным.

Многие из знаменосцев сёгуна развлекались тем, что жестоко и грубо издевались над торговцами и ремесленниками. Для защиты от этих наглых знатных мучителей некоторые торговцы основали братства «храбрецов», куда входили ремесленники и цеховые старшины их округов. Иногда отокодатэ также боролись с самураями низших разрядов и ронинами, многие из которых теперь добывали себе пропитание вымогательством и грабежом.

Для людей из отокодатэ ронин вроде Хансиро являлся потенциальным врагом. А для самураев люди вроде Гадюки и его друзей были безродным уличным отребьем и не стоили даже презрения. Но отокодатэ умело владели многими видами оружия, которое часто изготавливали из обычных ремесленных инструментов. «Храбрецы» не спрашивали друг друга о прошлом, поскольку у многих оно было довольно темным.

«Храбрецы» уверяли, что дали клятву помогать угнетенным. Но Хансиро знал, что они имеют склонность к насилию ради насилия и охотно ведут себя бесчестно, когда это им выгодно. Он также знал, что именно глава «храбрецов» округа Хондзё Тюбэй является одним из самых влиятельных предводителей отокодатэ в Эдо.

Сейчас возле гостиницы толпилось от тридцати до сорока человек Тюбэя. Маленькие пучки волос они завязывали над одним из висков по последней моде, но выпавшие из них пряди и боковые локоны торчали во все стороны вокруг раскрасневшихся лиц. Воротники их курток были грязны, обшлага потерты, а сами куртки во многих местах заштопаны и заплатаны. Некоторые из ремесленников принесли с собой лестницы, многие стояли, опираясь на длинные деревянные линейки, как на посохи. Другие, засунув руки в складки курток, пытались согреть ладони. У большинства собравшихся с поясов свисали инструменты — молотки, строительные мастерки, резцы, зубила и плотницкие топоры.

«Желаем вам хороших снов!» — дружно прокричали ремесленники, кланяясь Гадюке и Хансиро, и принялись обсуждать вопрос, где лучше достать сакэ и девочек в столь поздний час. Снег влажно поскрипывал под соломенными сандалиями. Взрывы хохота будоражили тишину сонной улицы. Компания медленно двинулась в сторону моста Рёгоку.

Хансиро повернулся к Гадюке. Воин из Тосы знал, что ему нужно вести себя очень дипломатично, сдерживая пыл носильщика каго и его друзей. Эти люди были непредсказуемы, и оскорбить их означало навлечь неприятности на Кошечку и на Оёси с его отрядом.

— Законы запрещают сопровождать возмездие семейному врагу бунтом, — напомнил Хансиро.

— Все сделаем тихохонько, ваша честь, — прошептал Гадюка, раздвигая губы в своей одновременно хитрой и простодушной усмешке. С Хансиро он держался осторожнее, чем с княжной Асано, но ненамного.

— Добрый вечер, — сказал, вынырнув из боковой улицы, человек в одежде ремесленника: темно-синих штанах и подбитой ватой куртке с узкими рукавами.

Он держал в руках инструмент плотника — топор с длинной ручкой и стальным лезвием той же формы, что у мотыги. Ноги у подошедшего были короткие и кривые, но грудь выглядела широкой, как туго набитый тюк с рисом. Его большие руки напоминали лопаты, и черные перчатки без пальцев на них трещали по швам. Густые брови почти сходились над низкой переносицей. Пышные короткие усы высовывались из-под широкого носа как два густых пучка травы из-под валуна.

— Добрый вечер, — повторил он и поклонился. Хансиро кивнул в ответ. Это был Тюбэй, глава местных отокодатэ. Хансиро однажды уже встречался с ним, когда выручал из скользкой ситуации одного молодого повесу, который задолжал крупную сумму денег главе профессиональных игроков округа Хондзё.

— Итак, Тоса, сегодня вы здесь не для того, чтобы улаживать делишки желторотого модника.

— Нет. — Хансиро оценил цепкость памяти Тюбэя, припомнившего незначительную историю многолетней давности.

— Больно видеть, как в наши дни сыновья забывают заветы отцов, а внуки и вовсе не помнят своих дедов, — с улыбкой сказал старшина «храбрецов».

— Вы совершенно правы, — вежливо согласился Хансиро. — Кстати, это одна из причин, которая привела меня в Хондзё. Мы с Гадюкой только что обсуждали некоторые пункты постановлений о том, как следует совершать кровную месть.

— А, указы «собачьего сёгуна»!.. — ухмыльнулся Тюбэй. — «Возмездие семейному врагу не должно сопровождаться бунтом», — старшина отокодатэ говорил тихо, но его голос все равно казался неестественно громким. За какой-то из соседних стен залаяла собака.

— Нет ли поблизости места, где мы могли бы поговорить наедине? — спросил Хансиро.

— Есть, как не быть.

Тюбэй зажег фонарь и провел Гадюку и Хансиро задами узких улочек к большому, открытому с двух сторон навесу, под которым находилась его тесная, заставленная поделками мастерская. Хансиро сел на грубо отесанное кипарисовое бревно, из которого Тюбэй мастерил балку. Гадюка и Тюбэй уселись, скрестив ноги, на кучу ароматных стружек, снятых с этого бревна учениками Тюбэя. Вокруг собеседников теснились штабеля досок и опорных столбов, приготовленные для заказчика, на постройке дома которого сейчас работал Тюбэй.