Тайна Моря - Стокер Брэм

Когда я сказал миссис Джек, что взял на себя смелость залучить их к себе в гости и надеялся, что они удостоят меня честью отужинать с ними, я заметил, что она, как и раньше, вопросительно взглянула на свою спутницу. Лица молодой дамы, отвернувшейся от меня, я не видел, но ее одобрение было невозможно ни с чем спутать; она с радостью согласилась. Тогда я выразил надежду, что они позволят вызвать им экипаж и доставить их домой в любое время, чтобы они могли остаться здесь для восстановления сил, сколько пожелают. Я добавил, что, возможно, это пойдет на пользу мисс Аните. Миссис Джек чуть приподняла брови, и в ее голосе послышалось отчуждение, словно она не одобряла, что я назвал ее спутницу по имени.

— Мисс Анита! — сказала она и инстинктивно выпрямилась, как делают люди настороже.

Я почувствовал себя неловко, словно позволил себе лишнего. Молодая леди заметила мое затруднение и с улыбкой поспешила на помощь.

— О, миссис Джек, — произнесла она. — Я и забыла, что мы толком не представились, но, конечно, он слышал, как вы обращаетесь ко мне по имени. Наше знакомство прошло весьма поспешно, не правда ли? Нужно это немедленно исправить. — И добавила с кротким видом: — Дорогая миссис Джек, вы не могли бы представить мисс Аните мистера… — И она вопросительно посмотрела на меня.

— Арчибальда Хантера, — ответил я, и дуэнья представила нас официально. Затем мисс Анита ответила и на мой вопрос об экипаже:

— Благодарю за щедрое предложение, мистер Арчибальд Хантер… — Тут мне показалось, что она нарочно задержалась на моем имени. — …Но мы вернемся так же, как приехали. На суше шторм не так страшен, а поскольку дождя нет, в двуколке нам ничего не грозит; у нас хватает накидок. Фонари светят ярко, дорогу я знаю — запоминала по пути сюда. Верно я говорю? — добавила она, повернувшись к спутнице.

— Совершенно верно, дорогая моя! Делай, как тебе угодно.

На том мы и договорились.

Затем подали ужин — замечательные домашние блюда. Всякий раз, как ревел ветер, взвивалось пламя, и, когда шторм преждевременно принес с собой ночную тьму, номер приобрел приятный и уютный вид. После ужина мы расселись у огня и, полагаю, обрели душевное спокойствие. Я был как во сне. Сидеть так близко к прекрасной незнакомке, думать о романтическом начале нашей дружбы — удовольствие, которого не передать словами. Я не смел взглянуть на нее, но готов был подождать. Для себя я уже все решил твердо.

Через некоторое время мы замолчали. Миссис Джек задремала в кресле, а мы, молодые, инстинктивно объединились ввиду своего превосходства над сном и усталостью. Я сидел неподвижно: было в этой дружелюбной тишине что-то нежное, что совершенно меня очаровало. Тут не требовался и предостерегающий взгляд мисс Аниты, чтобы хранить молчание: что-то в ее лице, некое свойство, говорило красноречивее любых слов. Я задумался об этом, и тогда о себе заявила моя привычка погружаться в себя, уже вошедшая в натуру. В какой же мере это свойство было в ее лице, а в какой — существовало лишь в моем восприятии и разуме?

Из мыслей меня вырвал шепот:

— На миг мне показалось, что и вы сейчас уснете. Тс-с! — Она приложила палец к губам, потом на цыпочках прокралась к дивану, чтобы подложить мягкую подушку под голову миссис Джек, уже завалившуюся набок, на подлокотник. Потом снова села рядом со мной и, наклонившись, тихо произнесла: — Пока она спит, не были бы вы так добры проводить меня на берег? Я хочу поглядеть на волны. Они сейчас, должно быть, высокие; я отсюда слышу, как они ревут.

— Провожу с радостью, — сказал я. — Только оденьтесь теплее. Негоже рисковать простудой.

— Как скажете, о мудрец! Слушаю и повинуюсь, царь Соломон! Пусть моя одежда сохнет, пока я не вернусь, а сейчас, если можно, одолжите ваше пальто.

Я выбрал свое самое новое пальто, и мы отправились по дюнам к пляжу.

Люто задувал ветер. Он не утихал ни на минуту — куда там: порой налетали шквалы такой силы, что трудно было устоять на ногах. Тогда мы хватались друг за друга, и само уже осознание своей силы, позволявшей хоть сколько-то защищать ее от ярости шторма, усиливало мое чувство любви — я уже не мог скрывать его от себя. Что-то передалось и мисс Аните, какой-то тонкий намек, не знаю уж, как проявившийся, ведь я-то старался себя не выдавать. На блаженный миг — возможно, забывшись, — она прильнула ко мне, как слабые льнут к сильным в мгновение капитуляции, равно приятное как слабым, так и сильным, как женщине, так и мужчине. Но тут же резко отстранилась.

Это невозможно было истолковать превратно: движение было намеренным и осознанным, а его мотивом — ее женская загадка. Я плохо разбирался в женщинах, но тут ошибиться не мог. Сделав в мудрости своей мужчин и женщин разными, Провидение позаботилось и о том, чтобы в критические моменты каждый из нас пользовался своими сильными сторонами, дабы защищаться или наступать. Тогда, на пике нашей далекой от природы цивилизации, подает голос инстинкт. Мы уже утратили нужду в раннем предупреждении о появлении дичи, хищников или врагов, и наши инстинкты адаптировались к окружению. Многие поступки, что впоследствии кажутся плодом долгих размышлений, по рассмотрении оказываются лишь плодом мимолетного порыва, слепой покорности опыту наших пращуров, приобретенному на ошибках. Какому-то защитному или воинственному инстинкту, чье нынешнее проявление — лишь новая вариация его первобытной работы. На миг мужчина и женщина стали противниками. Женщина отстранилась — следовательно, в интересах мужчины наступать; и сразу же во мне заговорил мужчина, отринув многолетнюю застенчивость и сдержанность.

— Почему вы отстранились? Я сделал что-то не так?

— О нет!

— Тогда почему?

Жаркий румянец залил ее лицо и шею. Будь она англичанкой, я бы, наверное, никогда не дождался прямого ответа; она бы перевела разговор на более спокойную тему или после недолгих прений вовсе запретила обсуждать подобное. У этой девушки, впрочем, воспитание было совсем иным. Учеба на равных с мальчиками в школе и колледже показала ей, сколь тщетно избегать вопроса от мужчины, а природные смелость и твердость — та стать, что присуща американским женщинам от рождения, — пробудили в ней гордость. Ответила она, все еще краснея, но уже с чувством собственного достоинства. Знай она себя лучше, узри себя со стороны — и поняла бы, что с такой гордостью и достоинством могла себе позволить обсуждать любую тему по своему желанию.

— Вы ни в чем не виноваты. Виновата только я — вернее, была виновата.

— Имеете в виду, когда я вернул вам брошку?

Румянец мучительно усилился. Тихо, почти шепотом, она ответила:

— Да!

Это был мой шанс, и я начал со всей искренностью:

— Позвольте кое-что сказать. Если попросите, я больше никогда об этом не заговорю. Я не увидел в вашем нежном выражении благодарности чего-то большего. Прошу поверить, я джентльмен. Увы, у меня нет сестры, но если бы была, то я бы не возражал, чтобы она поцеловала незнакомца в подобных обстоятельствах. Это нежный и женственный поступок, и из-за него я вас уважаю и… ценю еще больше. Я бы, конечно, ни на что его не променял и никогда уже не забуду. Но поверьте, что из-за него я никогда не забудусь и сам. Иначе я был бы попросту мерзавцем и волокитой; и… это все.

Пока я говорил, ее лицо вновь просветлело, и она с облегчением вздохнула. Румянец почти погас, на лице появилась скромная улыбка.

С серьезным выражением сияющих глаз она протянула руку и сказала:

— Вы хороший человек, и я благодарю вас от всего сердца.

Пробиваясь через завывавший шторм по дюнам к морю, я чувствовал себя так, словно шел по воздуху. А когда заметил, что она идет со мной в ногу, восторг окончательно вскружил мне голову.

Глава IX. Секреты и тайнопись

Берег стал чудом, сплетенным из бешеной воды и белой пены. Когда ветер задувает в Круден-Бей, нет конца и предела буйству волн, словно набирающих силу всякий раз, как мчатся на плоский берег. Сейчас вода поднялась только наполовину, и, как правило, в это время между дюнами и кромкой моря пролегала широкая полоса голого песка. Однако сегодня противоестественный прилив захватывал берег с избыточной яростью. Рев стоял неумолчный, и нас на берегу раз за разом окутывала пелена парящей пены. Лютые шквалы налетали с такой силой, что было физически невозможно встречать их не отворачиваясь. Вскоре мы укрылись за одной из деревянных пляжных кабинок, закрепленных под дюнами. Здесь, защищенные от ярости бури, мы как будто слушали рев ветра и волн издалека, находясь в затишье. В убежище было ощущение уюта, и мы инстинктивно прижались ближе друг к другу. Я был бы счастлив остаться там навечно, но боялся, что мгновение вот-вот прервется. А потому с радостью услышал голос мисс Аниты — повышенный из-за того, что творилось вокруг.