Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия

Перед ее глазами закачалась прозрачная фигура Изанаги, мужа и брата этой богини, висящая в пространстве, словно хрупкое насекомое в темном янтаре.

— Не смотри на меня: я поела из адской печи! — ясно расслышала Кошечка голос Изанами. Богиня говорила с братом, который последовал за ней в страну мертвых.

Но Изанаги все-таки взглянул на возлюбленную сестру. И увидел, что множество мушиных личинок копошится в ее теле. Вот почему Кошечка чувствовала их под повязкой. Молодая женщина ощутила горечь во рту. Она боролась с желанием пощупать живот руками. «Я поела из адской печи». Пот выступил у Кошечки на лбу и тут же остыл в холодном горном воздухе.

Узкая дорога становилась все более крутой и неровной по мере того, как ввинчивалась в изрезанные ущельями горы к северу от Кары. Густые кроны придорожных криптомерий не пропускали свет звезд, а луна уже зашла. Только мерцающий свет фонарей освещал каменистую тропу и отражался от свода ветвей над головами путников. Тени слуг, несших фонари, качались у них за плечами, как черные призраки. Несмотря на темноту, носильщики двигались с удивительной скоростью.

Возможно, они спешили так потому, что, когда замок князя Хино почти скрылся из глаз и лишь самая высокая башня его еще виднелась в лунном свете, Хансиро приказал скороходам остановиться, прошел вдоль паланкинов и поговорил с каждой парой носильщиков отдельно.

Он не сказал этим людям о своих подозрениях. Он просто предложил им денежную награду, если они доберутся до Цутиямы раньше срока, а потом пригрозил, что тот, кто попытается замедлить продвижение княжны Асано, начнет свое следующее воплощение в качестве пищи для рыб в ближайшем глубоком ущелье. Носильщики знали, что по пути им встретится много таких расщелин: дорога витками поднималась вверх, в уединенную плодородную долину реки Кацугава, название которой означало «порожистая». Возможно, для Кошечки было даже лучше, что ночь не позволяла ей обозревать окрестности за окнами паланкина: скалы, поднимавшиеся над дорогой, были такими отвесными, что казалось, будто они валятся на путников под собственной тяжестью. Люди, их поклажа, их мелкие помыслы, их рассуждения о жизни и смерти казались ничтожными рядом с этими громадами.

Горячее желание носильщиков угодить Хансиро приносило результат — паланкины вовсю раскачивались и тряслись. Носилки Кошечки были достаточно просторны, чтобы она могла лечь, правда, садиться потом пришлось бы с большой осторожностью. Но молодая женщина боялась уснуть. Всю ночь Кошечка крепко держалась за тряпичную петлю, привязанную к каркасу потолка, но это плохо помогало. Ее плечи и колени покрылись ушибами. Мышцы живота болели от усталости. Кошечка постоянно напрягала их, чтобы сидеть прямо. Подобранные под туловище ноги ничего не чувствовали, словно две упавшие каменные колонны.

И ко всему еще добавился бред, непрошеные и неприятные видения — Изанами, Изанаги, мушиные личинки…

Когда под окном Кошечки послышались чьи-то тяжелые шаги, она поначалу решила, что это снова галлюцинация. Но потом она дала возникшему из ничего топоту более разумное объяснение. Князь Хино лгал. Он все-таки решил ее уничтожить. Когда заговор с погоней по крышам провалился, князь решил расправиться с ней в этой дикой глуши, где живет одна нечистая сила, и теперь его убийцы гнались за ней.

Кошечка положила свободную руку на рукоять кинжала, готовясь вынуть его из ножен, и сосредоточилась на том, чтобы открыть глаза, которые, казалось, совсем недавно закрыла, стараясь прогнать дурные видения. Когда молодая женщина смогла наконец разлепить веки, то увидела, что уже наступило утро. Солнце еще не поднялось над горами, но темнота отступила, вытекла прочь из паланкина, и его объем заполнил сочный цвет зелени шелковой обивки. В бледном утреннем свете шелк переливался и колыхался, как водоросли над водой. Княжна Асано едва не закричала от облегчения. Если она должна умереть, ей будет легче расстаться с жизнью при свете дня.

— Вам письмо, ваша светлость! — В щель между занавесками просунулась бамбуковая палка. Рядом с паланкином бежал вчерашний доверенный слуга князя Хино. Он тащил на себе слишком много жира, и это его тяжелые шаги встревожили княжну.

Молодая женщина взяла письмо, вложенное в лист бумаги, и палка исчезла. Толстяк остановился, чтобы отдышаться. Как только он перестал двигаться, холодный ветер остудил пот на его теле. Тяжеловесный слуга моментально продрог и, стараясь согреться, вновь затрусил возле носилок.

Вскоре маленькая процессия должна была добраться до деревни, стоявшей на границе владений ближайшего соседа и союзника князя Хино. От нее слуга мог повернуть обратно. Толстяк с тоской подумал о своем крошечном домике у стены замка своего господина и о своей постели — стопе толстых одеял. Он решил, что перед тем, как лечь спать, попросит жену подать ему рис и чай и смазать бальзамом натруженные, покрывшиеся водяными мозолями ступни.

Кошечка прижала полученный пакет к бедру и попыталась сорвать печать, но письмо скользило из стороны в сторону, качаясь вместе с паланкином, и она никак не могла просунуть под восковую нашлепку ноготь. Вынимать вторую руку из потолочной петли было бесполезно: ее пальцы так долго пробыли в одном положении, что теперь, конечно, затекли и не гнутся, словно когти.

Кисть Кошечки нервно дрожала, когда женщина разворачивала плотную, но гибкую бумажную обертку письма. Потом княжна Асано раздвинула занавески, впуская в паланкин утренний свет, и увидела, что в пакет вложено стихотворение.

Должно быть, Хансиро написал эти строки перед отъездом из дома князя Хино, и передал их только теперь потому, что дожидался последней четверти часа Тигра, когда станет достаточно светло. Борясь с толчками, молодая женщина разобрала текст, хотя от напряжения у нее заболели глаза.

Это было стихотворение, написанное за тысячу лет до нее по случаю того, что принц Кару ночевал в этой провинции. Там говорилось:

Но Хансиро внес одно изменение в текст. Вместо «на перевале Судзуки» он написал «на равнине Аки». Кошечка снова закрыла глаза, чтобы ослабить вспышки резавшей их боли, и попыталась последовать совету любимого.

Если бы Хино хотел их убить, он мог бы попросту приказать носильщикам сбросить путников в пропасть, думала она. Мало кто вообще знает, что дочь князя Асано живет на свете, а большинство знающих считает, что она давно умерла, так что Хино мог бы покончить с ней совершенно безнаказанно.

И все-таки Хино слишком легко уступил просьбе Кошечки отправить ее в Эдо. Тут кроется какой-то обман.

Если Хино хочет помешать ей принять участие в заговоре Оёси, он попытается задержать ее в пути. И устроит засаду как можно раньше, ибо чем дальше Кошечка уйдет от мест, где он имеет власть, тем труднее ему будет это сделать.

Один из способов задержать Кошечку — не подготовить сменных носильщиков в Цутияме. Но князь просто опозорится перед соседями, если его паланкины прибудут на станцию, а там не окажется тех, кто понесет их дальше. Князь Хино уже попал в смешное положение, разыграв нападение ниндзя на свой дом, и Кошечка сомневалась, что он рискнет еще раз «потерять лицо».

Другой возможный хитрый прием — устроить задержку на заставе Сэки. Но тогда князь опять же опозорит себя и к тому же впутает в свои дела власти. Нет, Хино для таких трюков слишком хитер.

Скорее всего, он пошлет людей разыграть нападение грабителей и распугать носильщиков. В это время года дорога Токайдо переполнена проезжающими: многие князья в сопровождении больших свит едут в Эдо, чтобы провести новогодние праздники со своими семьями. Кошечка понимала, что на землях соседа Хино вреда ей не причинят: князь постарается не дать пищу для издевательских баек зубастым сплетникам, и так уже рассуждающим о том, что он не хозяин в своем поместье, и не подвергнет подобному риску своих друзей. А вот перевал Судзуки, по слухам, очень дурное местечко. И никто не упрекнет Хино, если таинственная монахиня и ее спутник попадут там в засаду.